– Ничего серьёзного – обычный обморок. Целыми днями на пляже – что же вы хотели? Вставать пока не нужно. Питьё, прохладное. Успокаивающее. Можно травяные настойки или чаи. И никакого пляжа, барышня. Будьте здоровы!

Проводив врача, Марта вернулась.

– Что произошло? Помнишь хоть что-то? Ты, очевидно, забыла закрыть дверь – такой сквозняк гулял по всему дому, что я проснулась и решила подняться. С тобой случился обморок, дорогая. Вчерашний день был очень жарким.

– Я хотела пойти к морю, попрощаться. Через сад. Подошла к двери и… Марта, прости меня! Я вызвала ветер. И ещё… я видела его.

– Кого ты видела? Какой ветер? Глупенькая, я же пошутила. Там вентиляция над дверью, и если нажать клапан в центре Розы, то сработает пружина, и он откроется… не могу я тебе всего объяснить – это Григ придумал. Возникает сильный сквозняк, иллюзия ветра, понимаешь. Тебе всё привиделось, доктор прав – целый день на солнце!

– Марта, я действительно его видела. Григ сидел в кресле и курил трубку.

– А потом? – Марта побледнела.

– Не помню.

Мы поднялись наверх и сразу увидели, что повесть была дописана, и почерк был очень похож на тот, в начале.

«Самое невероятное происходит в нашей жизни, такой обыденной, такой серой и ничем не примечательной, на первый взгляд. Можно выдумывать миры и планеты, населяя их самыми невероятными фантастическими чудовищами или красавицами.

Можно путешествовать по этим мирам, оставив дом и живущих в нём родных тебе людей.

Но все инопланетные приключения будут лишь слабым отражением того, что ждёт тебя после возвращения.

Жаль, что вернуться могут не все, далеко не все. Только те, кого продолжают любить и ждать…».

Я уехала вечерним автобусом. Все мои попытки дозвониться до Марты были безуспешны. Письма, которые я писала, возвращались с пометкой: «адрес указан неверно…».

В памяти же моей всё каким-то странным образом перемешалось, я уже не могла отличить того, что случилось со мной от того, что было написано на стене мансарды.

Год спустя, в конце сентября, на моё имя пришла посылка из… Квебека. В коробке лежал фотоальбом, тот самый, который мне показывала Марта. И пожелтевшая вырезка из газеты. В альбоме была одна единственная фотография, сделанная, судя по всему, не так давно.

Снимок был очень похож на тот, где молоденькую улыбающуюся Марту обнимал за плечи загорелый «морской волк». Только здесь Марта была такой, какой я увидела её прошлой осенью. И Капитан – тоже…

В коротенькой заметке рассказывалось о невероятной силы урагане, обрушившемся на крымский городок. Он поломал деревья, сорвал крыши с домов, повредил линии электропередач. А от одного дома вообще не осталось никакого следа.

Учёные удивлены не столько силой этого урагана, столько тем, что образовали его ветра совершенно несвойственные для этих широт.

Дальше можно было не читать. Я хорошо знала, что за ветра дули в городке, и какой дом исчез бесследно, словно его и не было никогда, словно я не шла по пятнистой, пыльной улице, до самой окраины, к подножию синей горы; туда, где она уже не казалась синей, а была самой обычной – с выгоревшей за лето травой и кустарниками, мимо белых домиков с красными черепичными крышами, к дому с мансардой, где дверной звонок отбивал корабельные склянки, а у самых ворот росла золотоглазая алыча.

Телефонный звонок вернул меня в сегодняшний день.

– Алло, слушаю.

– Нет, дорогая. Это я тебя слушаю. Вчера нас вызывали в полицию для того, чтобы вручить бутылку с твоим посланием. Как это тебе только в голову пришло?! Обычная почта тебя уже не устраивает? Но нет худа без добра, – на обратном пути мы познакомились с удивительными людьми, они – русские, здесь недавно. Женщину зовут Марта… ты обязательно должна с нею познакомиться, слышишь?

Следующий отпуск ты проводишь у нас – это не обсуждается.

Я слушала Катин голос и вспоминала строчки из повести на стене мансарды: «Самое невероятное происходит в нашей жизни, такой обыденной, такой серой и ничем не примечательной. На первый взгляд…».

Оглавление

Дождь усиливался. Поиски «тряпочки» для абажура в прихожей, похоже, пришлось отложить. Люди, распродающие на стихийном базарчике у подземного перехода всякую всячину, засуетились, начали складывать нехитрый свой товар, и только одна женщина продолжала стоять, несмотря на дождь.

Я подошла ближе. Два маленьких ангела – из тех, что обычно вешают на ёлку, какие-то ленты, овальная рамочка для портрета, несколько бусин-жемчужинок…

В круглой жестяной коробке из-под печенья нужно было долго копаться, чтобы отыскать что-то стоящее. Рядом лежал рулон ткани. Получив молчаливое согласие хозяйки, я развернула свёрток. Два дерева – большое и чуть поменьше, и три белые птицы. Ткань была приятной на ощупь, лёгкой и достаточно плотной.

– Лён?

– Это штапель, – улыбнулась женщина. – Качество хорошее, берите. И рисунок… Деревья и птицы. Сад. Место, где мы были, когда нас не было.

– Где мы были, когда… Что?

Я купила коробку из-под печенья со всем содержимым, и ткань со странным рисунком, не торгуясь.

В коробке ничего интересного не оказалось. Ангелы отправились к другим ёлочным игрушкам ожидать своего часа. Жемчужные бусины и ленты – к пуговицам, в такую же коробку, только чуть поменьше.

А в саму коробку я решила сложить старые фотографии.

Ткань я доставала часто, чуть ли не каждый день, ощущала приятный холодок материи, и разглядывала рисунок: два дерева и три птицы, и уже видела, как проволочный каркас обтянутый этой тканью, превращается в абажур, и я включаю свет, и птицы летят из сада…

И уже совсем скоро за деревьями я стала различать дом. В доме – у окна – женщину. Как она поправляет рукой низку жемчуга на высокой шее, и кому-то – не мне – что-то говорит.

Как она красива: миндалевидный разрез глаз, резко очерченные скулы…

Я вдруг вспомнила о жемчужинах, и уже было собралась достать их, но услышала голос.

Её голос.

«…в саду, под яблоней, в плетёном кресле-качалке, я буду писать в тетради и незаметно усну;

карандаш выпадет из рук, открытая тетрадь соскользнёт с колен, последняя строка останется недописанной – я никогда её не допишу, потому что уже не проснусь…

В суете и спешке, которая присуща родственникам умерших, о тетради никто не вспомнит.

Кто-то нечаянно зацепит бусы, нитка оборвётся, и жемчужины упадут в траву.

На это тоже никто не обратит внимания – бусы из самых обычных жемчужинок-стекляшек – одна из моих причуд, но три жемчужины в них были настоящими.

Они достались мне от моей бабушки. Ты не помнишь её…?

Она приехала на нашу свадьбу вся в чёрном – как на похороны – вручила мне коробочку с тремя жемчужинами и уехала, не говоря ни слова.

Я подобрала похожие бусинки, получилось жемчужное ожерелье. От настоящего не отличишь.

Осенью дом продадут – его и терпели-то, как ещё одну из моих причуд: дом в деревне, яблоневый сад, в доме – печи, дощатый некрашеный пол.

Кому нужно всё это старьё…

Я не знаю, сколько пройдёт лет, но однажды весной сойдёт снег, девочка выйдет в сад и найдёт тетрадь на том месте, где росла яблоня. Вздувшаяся обложка, почерневшие страницы в пятнах и разводах от дождей и снегопадов, от талой воды. И три, чудом уцелевшие жемчужины рядом. Те самые, настоящие.

Ни дожди, ни талые воды не уничтожат их, несмотря на то, что жемчуг боится излишней влаги.

Ни дожди, ни талые воды не размоют строчки, – я всегда писала только карандашом.

Не для того, чтоб сохраниться во времени, нет. Шуршание карандаша по бумаге так успокаивает…

Девочка соберёт жемчужины в ладошку и принесёт вместе с тетрадью в свою комнату; положит в коробку, перелистает влажные страницы, высушит и забудет о странной своей находке. А потом вспомнит и перепишет стихи из тетради.