Как от мелкого морского песка, когда несколько песчинок попадают между пальцами…
При ходьбе чувствуется жжение… Если не избавиться вовремя, можно дотянуть до мозолей… до кровавых мозолей.
Со старым письмом, честно говоря, та же самая история. Мозоли уже давно натёрты, а избавиться от песчинок до сих пор не удалось. Ещё есть… Ещё трут… Не до крови, но всё-таки…
Я сегодняшняя, понимаю, что в этом письме из прошлого нет ничего особенного – стандартный набор: равнодушие, пара-тройка советов (автор письма родился и прожил большую часть сознательной жизни в стране советов, потому и раздавать их направо и налево, не поинтересовавшись, нужны ли они кому-то, считает делом житейским), две-три цитаты из книги Луизы Хэй «Я люблю тебя, Луиза!»
Ничего особенного, ведь так?
Однако в моей лысой (позже объясню, позже) голове при прочтении этого письма разорвалась шаровая молния.
Вам когда-нибудь хотелось тепла? Не жалости, не шерстяной кофточки с чужого, разогретого плеча, а тепла: настоящего, душевного…
В моей жизни бывали такие моменты, когда я жаждала его в любых проявлениях: взгляд, улыбка, телефонный звонок, дружеское пожатие руки, письмо…
Телефонные звонки и письма, пожалуй, и были основными его поставщиками – ещё была жива мама, и письма от неё приходили часто.
Настоящие, в конвертах, которые я доставала из старенького почтового ящика, написанные аккуратным, ровным, почти каллиграфическим почерком учителя русской словесности с сорокалетним стажем преподавания этой самой словесности в школе.
Ах, что это было за чувство, когда долгие дни ожидания вознаграждались: с замиранием сердца я входила во двор и видела, что из ящика выглядывает краешек конверта…
Гораздо реже приходили письма от сестры, в них тоже плескалось тепло, и написаны они были почерком, отдалённо напоминающим мамин.
А из этого конверта выпал сложенный вчетверо листок – распечатка.
«Ну и что? – спросите вы. – Если человеку было удобнее набрать текст на компьютере, а потом сделать распечатку и отправить её обычной почтой. Ну и что?»
А то, дорогие мои, что не привыкла я тогда ещё к такому стремительному рывку вперёд, и письма, в моём представлении, выглядели несколько иначе. Тем более, что когда-то этим человеком было написано множество писем. Настоящих. И большая часть их была адресована мне.
Сегодня всё по-другому. Я получаю много писем по электронной почте, у меня несколько адресов (правильнее было бы сказать: e-mail-ов). Но к тем письмам, которые написаны от руки и отправлены в конвертах, я питаю странную привязанность.
Может быть, это оттого, что написание их и отправка – своего рода ритуал, сродни чайной церемонии, если угодно.
Да-да, дорогие мои, я не ничуть не преувеличиваю. Ведь существуют правила написания писем, и их, насколько мне известно, ещё никто не отменял. Правда, сегодня эти правила мало кому известны, и ещё меньше кем соблюдаемы.
Все изменилось, упростилось, свелось к минимализму, к символичности, условности.
Из этой же компании – растворимый кофе и пакетированный чай: подмена настоящего суррогатом.
И пластиковые стаканчики, которые с одной стороны удобны – не нужно мыть посуду – выбросил и забыл. А с другой стороны… (их вообще-то, несколько больше, этих сторон, но мы возьмём только две) свежезаваренный чай, налитый из пузатого заварочного чайничка в расписную боярышню-чашку на блюдце… А к чаю – вишнёвое варенье с косточками да с апельсинными корочками в розеточке на тонкой ножке.
Что вы там говорили об удобстве пластиковых стаканчиков?
Но ведь, в сущности, самое главное, чтобы не телу – душе было уютно и удобно. Вашей душе уютно от пакетированного чая из пластика? Тепло?
Моей – нет. И вовсе не потому, что она такая привереда, просто она ценит настоящее и по-прежнему жаждет тепла.
Но я отвлеклась.
Мы говорили о письмах, кажется? Так вот, протягиваешь руку… не за милостыней, не за подаянием – нет, в поисках дружеской руки, в поисках тепла, а получаешь – камень…
Чужие слова, чужие советы, из которых один – весьма ценный: как добыть средства на лечение с помощью интернета. Правда, как добыть средства для того, чтобы этот интернет стал для тебя делом житейским, привычным, таким как сегодня, совета в письме не было.
Поясню: восемь лет назад я только начинала осваивать виртуальное пространство, компьютер в свою жизнь я ещё не впустила, а интернет был у моего знакомого: ди-а-лап (помните такого зверя?), что для меня означало только одно – телефон будет занят, а это значит, что я доставляю человеку массу всяческих неудобств.
Менее всего я люблю причинять людям неудобства, я хоть и страдаю приступами мизантропии, к человечеству, всё-таки, отношусь вполне миролюбиво.
Поэтому, я старалась обращаться к своему приятелю как можно реже.
Само собой разумеется, для продвинутых америк со всеми вместе взятыми европами, в которых тогда обитал автор письма, все эти сложности казались отголосками из пещерного века.
Но я не о том. Я об отсутствии тепла в листке с компьютерным текстом.
В частности. И об отсутствии тепла – в целом.
Это теперь я смотрю на всё иначе. Без обиды, без раздражения, – просто, с изрядной долей сарказма и иронии, по отношению к себе.
А тогда… восемь лет назад, всё было по-другому.
Если вам после прочтения этой маленькой повести-были захочется подарить кому-то частичку тепла, глоток надежды, или же, глотком этим станет сама повесть – я буду счастлива. О большем вознаграждении я и не мечтала. Всё, что описано здесь, произошло в действительности, вымышлены только имена.
И последнее.
Это действительно фотография кристаллов лекарства от рака – доксорубицина, в метаноле и диметилбензолсульфоновой кислоте, а не произведение супрематизма.
Автор шедевра – Ларс Наарден, Нидерланды, поляризованный свет, 80-кратное увеличение, 1996 год.
Именно в этом городе я гуляла.
Ничего странного… Правда?
Часть первая
Грязно-желтые стены больничной палаты приобрели нежный, коралловый оттенок. Синюшная кожа на лице женщины, лежащей под капельницей у окна, казалась фарфоровой, кукольной… У Даши в детстве была китайская кукла с фарфоровой головой. Даше она казалась неземной красавицей, и чтобы хоть как-то походить на куклу, Даша однажды выбелила своё лицо краской из баночки, на которой было написано: цинковые белила. Кто ж знал, что белила эти предназначались для оконных рам…
В свечение попала рука медсестры и сразу же превратилась в крыло ангела.
– Как красиво, – залюбовалась Даша, – протягивая свою исхудавшую, исколотую руку к свечению.
– Красиво, говоришь? – Леночка проколола толстенной иглой бутылочку с ярко-рубиновой жидкостью, на которую падал луч январского солнца, благодаря чему и разливалось колдовское свечение по больничной палате. Даша увидела её руки вблизи – отвратительные толстые пальцы с обкусанными, почти плоскими ногтями… – Настоящая красота начнётся через девятнадцать дней.
Леночка посмотрела на роскошные русые волосы пациентки, потрогала свой жалкий пучок, торчащий из-под белой, туго накрахмаленной шапочки и вздохнула с сожалением:
– Вот же, природа-матушка, несправедлива. Кому – всё, а кому – ничего.
Женщина на соседней кровати испуганно взглянула на бутылочку с лекарством в своём штативе, а Даша совершенно спокойно ответила:
– Я знаю. Я уже договорилась – вечером в парикмахерскую пойду.
– Волосы-то не оставляй им, – попросила Леночка, – я куплю. Если продашь, конечно.
У меня уже три парика есть, будет и четвёртый – самый роскошный. А хочешь – в оплату за капельницы пойдут. Я на всё согласная.
Женщина отвернулась к стене, и Даша поняла – плачет.
– Спасибо, Леночка. Вы очень добры, но мои волосы останутся дома, извините. А за капельницы я с вами рассчитаюсь обязательно.
