– Так не бесплатно ж, – с обидой в голосе пояснила медсестра, – я хорошие деньги даю. А они тебе, ой как нужны будут!

– Знаю. Но волосы продавать не стану. – Спокойствие Даши вывело медсестру из себя.

– Всё-то ты знаешь! Откуда ж ты взялась такая, на мою голову… Так вот, знайка моя, если хочешь, чтобы капельницы ставились и снимались вовремя, то плати. И лучше – за неделю вперёд.

– Деньги на тумбочке, под книгой. Там – за пять дней. Вы ведь не целую неделю дежурите. – Теперь уже Даша отвернулась к стене, но не для того, чтобы скрыть слёзы. Ей было противно… К цинизму она никак не могла привыкнуть, хотя за время болезни приходилось видеть всякое.

– Следите за системой! Если закончится – кричите, сигнализация у нас не работает, а мне тут около вас сидеть некогда. Вас таких целое отделение лежит – а я одна.

Леночка привычным, хорошо отработанным жестом, сгребла деньги в карман и вышла из палаты, оставив дверь открытой.

Даша смотрела, как в ярко-рубиновой жидкости бурлили, поднимаясь наверх, пузырьки воздуха и вспоминала события последних шести месяцев, события, которые перевернули всё в её жизни с ног на голову…

В тот день, когда она впервые попала в онкологический областной центр, слёзы были особенно «обидными», а такие слёзы, как известно, самые горькие, и глаза от них щиплет сильно. Даша проливала свои обиды на весь мир, сидя на краешке скамейки, повернувшись к дорожке спиной – по крайней мере, так ей казалось, что никто её не видит.

Предосторожность эта была излишней – здесь никому не было дела до чужих слёз, со своими бы сил хватило справиться. Неожиданно где-то рядом прозвенел голосок:

– Ревём? Неубедительно ревём и как-то подозрительно тихо.

Эту миниатюрную блондиночку Даша приметила ещё утром, когда пыталась пристроиться в хвост огромной, четырёхглавой очереди в регистратуру. Нельзя было не приметить, поскольку та обладала незаурядной внешностью. А тем более – здесь, на фоне суетливых, обеспокоенных людей с потемневшими, осунувшимися лицами и заплаканными глазами.

Безупречный макияж, идеально выбеленные длинные волосы… Об одежде и говорить не приходилось. Единственное, что вызывало недоумение, так это белизна кожи. Такие блондиночки к концу апреля уже вызывают приливы тихой зависти у окружающих своим бронзовым загаром, а у этой кожа была до того белой, что отливала синевой – солнца не видела давно, если не самого рождения ли.

Девушка протянула Даше упаковку бумажных платков и представилась:

– Я – Ксения. К кому тебя направили?

– К Левченко, – всхлипнула Даша, но платки всё-таки взяла и даже пудреницу из сумочки вытащила.

– Вот и отлично! Значит, вместе будем ездить на облучение. Или ты на койку оформляешься? Приезжая?

– Тебе зачем?

– Может быть, ты, всё-таки, назовёшь своё имя.

Даша невольно обратила внимание на обувь новой знакомой. Дорогая… Пожалуй, очень дорогая… И шпилька – сантиметров пятнадцать – не меньше!

– Дашей меня зовут. Странно…

– Ничего странного – имя как имя. Дарья… Я тебя Дарьей буду называть, не возражаешь?

Так вот, скажи-ка ты мне, Дарья, по какому такому поводу, ты здесь сырость разводишь?

– У меня есть повод, – вздохнула Даша. – Диагноз.

– Звучит как приговор, – улыбнулась Ксения. – Интересно. Выходит, диагноз – это оправдание твоему внешнему виду?

– А как я выгляжу? Да и кому какое дело! – разозлилась Даша, хотя прекрасно знала, что сейчас из себя представляет внешне.

Ксения развернула пудреницу и поднесла зеркальце к самому носу Даши. Кончик носа был красным и распухшим – от слёз. Глаза – тоже.

– Что ты ко мне пристала? Легко говорить! Если бы всё так просто было… У тебя кто болен?

– А у тебя?

– Что за идиотский вопрос… Неужели не понятно, что я…

– А тебе, выходит, тоже непонятно? У меня – я и больна.

Даша махнула рукой – не смеши, мол, но блондиночка была абсолютно серьёзна.

– Правда, что ли? А чего ж тогда вырядилась так, словно в ресторан собралась, а не на приём к врачу.

– А тебе от твоего внешнего вида легче? От балахона вот этого – мышиного, от тапочек «здравствуй климакс»… У меня кредо такое: чем хуже – тем выше. Чем тебе хуже – тем… Шпилька должна быть выше. Кстати, это к высоте каблука относится весьма условно – окружающие должны верить в то, что у тебя всё хорошо. Но, прежде всего, ты должна в это поверить сама.

– Понимаю… Луиза Хэй. Только не всем это удаётся. Не всем.

– Знаю, – неожиданно согласилась Ксения, – хотя, кому-то и Луиза Хэй – в помощь. Ну, а я – сама себе Луиза. И ты тоже сможешь! Вот увидишь!

Они обменялись телефонными номерами и, условившись о встрече, распрощались.

Даша приехала домой, и разве что, покрасневшие глаза выдавали недавнюю истерику. На вопрос мужа, как всё прошло, ответила бодро, даже улыбнулась, выпила чашку молока и уснула без слёз впервые с того дня, как короткий и страшный диагноз изменил до неузнаваемости не только её внутреннее состояние, а и внешность, и всю её жизнь.

Она категорически запретила Артёму сопровождать себя – не хотела, чтобы он в очередной раз видел её слёзы.

Примерно в это же время, на другом конце города, совершенно обессиленная блондинка рухнула в кресло.

– Мама… Опять целый день таскалась на своей «шпильке»! Сколько можно с тобой сражаться. А?

Укоризненно качая головой, пухленькая девчушка сняла с уставших, отёкших ног Ксении туфли и принесла пушистые серые тапочки, больше похожие на весёлых котят, чем на домашнюю обувь.

Немного отдышавшись, Ксения подошла к зеркалу, помахала рукой и, улыбнувшись, послала воздушный поцелуй своему отражению.

На следующее утро Даша проснулась рано, но укрываться одеялом с головой и рыдать расхотелось. Пока она искала второй тапочек, зазвонил телефон и умолк.

«Слава Б-гу, – облегчённо вздохнула Даша, – наверное, Артём с работы – волнуется, чтобы я не проспала… Можно ещё полтора часика поваляться – только пять утра…»

Но телефон зазвонил снова, и ей пришлось снять трубку.

– Судя по «ангельскому» голосочку, ты стоишь в тапочках, причём, я не уверена, что в двух; в халате, нечёсаная, немытая, и материшься, на чём свет стоит. Доброе утро, Дарья!

– Ксюш, ты? – неожиданно для себя самой, Даша обрадовалась.

– Ты уже смотрелась сегодня в зеркало? И оно до сих пор не лопнуло от твоей унылой физиономии?

– Ксюша!

– Встречаемся через полтора часа там, где условились. Форма одежды – парадная!

Даша вытащила из шкафа любимые туфли на каблучке, джинсы… Стрекоза с бирюзинками-глазками, браслет из точно такой же бирюзы…

Покрутилась перед зеркалом.

«…ещё очень ничего… даже очень…»

«Чем хуже – тем… выше… ты сама должна поверить в то, что у тебя всё хорошо…» – вспомнила она слова Ксюши и вздохнула: не так-то просто было в это поверить с первого раза…

Курс лучевой терапии она перенесла на удивление легко, даже с постоянными приступами тошноты научилась справляться. Но самое главное, что она научилась начинать каждый день с общения со своим отражением. Подходить к зеркалу и здороваться с собой, улыбаясь, становилось привычкой.

Артём с удивлением и радостью наблюдал за переменами, происходящими с Дашей. Он поддерживал её с самого начала болезни, но в последнее время и у него опустились руки, но теперь он вновь всячески пытался настроиться на положительный результат.

Ксения звонила каждое утро и уже не напоминала о том, что нужно сделать, но всегда интересовалась, какая помада на Дашиных губах сегодня. Они встречались, шли на процедуры, которые были довольно болезненны, потом садились где-нибудь в сторонке, в тени, отдыхали и говорили обо всём на свете; под запретом была только одна тема – болезнь.

Месяц пролетел незаметно, но надежды, возлагаемые Дашей на лучевую терапию, не оправдались. После всех необходимых осмотров и обследований, врачи рекомендовали продолжить лечение и предложили операцию.

– Зачем, – растерянно прошептала она, чувствуя, как горло перехватывает спазм, – за-чем?