Витька сидел за столом в своём кабинете. Плотно прикрыв за собой дверь, я бросил на стол ключи от машины, снял и положил рядом часы.

– Ничего, если я прямо тут переоденусь? Я мигом.

– Брось, а! Ерунда какая… Рассказывай. Сработало?

– Сработало. Растоптал. Уничтожил.

– Так в чём же дело? У тебя вид – словно, ты с похорон вернулся, – недоумевал Щукин.

– Я действительно с похорон, я только что надежду свою похоронил. Зря мы этот маскарад затеяли. Она и так достаточно наказана – без этого тупого спектакля.

– Интересные дела, – хмыкнул Щукин, – наказана, говоришь? И кто ж её наказал, бедную? Лось этот её с Рублёвки?

– Судьба наказала, Витёк. Чтобы Наташка в прислугах ходила. Видел бы ты…

– Что-то я не понял, – Щукин встал и вышел из-за стола, – так ты что, пожалел её?

– Нет, в том-то и дело, что нет. Я всё сделал так, как мы условились. Сволочь я. Я лежачего бил, понимаешь?

– Ну-ну, – язвительно произнёс Щукин, – отчего же не пожалеть женщину, самое время для жалости. Скажи, а вот когда ты спивался, когда ты под пивным ларьком подыхал, она о тебе вспоминала, а? Я ж звонил ей тогда, и ты знаешь, что она мне ответила? «Каждому своё!» – и трубку бросила, с… – он грязно выругался.

– Не кипятись, – примирительно сказал я, – я помню, чем обязан тебе.

– Да пошёл ты со своей обязанностью! – огрызнулся Щукин, – а может быть, ты того… всё забыть и всё простить хочешь? Так ещё не поздно, давай – рысью скачи. Она наверняка ещё сидит там, смотрит на сотку «зелени», слёзы льёт и с места встать не может. Скачи, друг ситный, упади ей в ноги, а она ещё раз о тебя их вытрет!

Вот ведь как, в самое яблочко Витёк попал – была у меня такая мысль, только…

– Только не забудь ей сказать, что те баксы, которыми ты там так лихо швырялся, ты взял в долг, и что зарплата твоя состоит из шести таких бумажек. И даже если я накину тебе по старой дружбе ещё столько же, ей всё равно этого будет мало.

И опять – в яблочко!

– Ладно, пошёл я. Спасибо тебе.

– Завтра рабочий день, не забыл?

– Не забыл, шеф. Ну, будь!

– Вот так-то лучше! – пожал мне руку Щукин.

Запах жареной картошки я учуял, ещё не открыв дверь в подъезд. Апельсиновый фрэш давным-давно растворился в моём бедном желудке, но только сейчас я понял, что голоден. Ещё я понял, что мне суждено умереть голодной смертью – дома не было никакой еды, если, конечно, не брать в расчёт растворимый кофе и соль с перцем. Надо бы было вернуться и зайти в магазин, но…

Ноги сами вознесли меня на третий этаж, и здесь я окончательно понял, что картошечку жарили не просто так, а с чесночком – как положено. Самое странное было то, что запах шёл из моей квартиры… Мистика! Я открыл дверь, и аромат жареной картошки чуть не свалил меня с ног. А вдруг…

– Наташа! – распахнул я рывком дверь на кухню.

У плиты, в пёстром ситцевом передничке, стояла женщина, которой было решительно всё равно, как я выгляжу и сколько зарабатываю, женщина, которая любила меня не за что-то, а просто потому, что любила; женщина, которую я крепко обнял и, как когда-то в детстве, уткнулся носом в тёплое плечо…

– Здравствуй, мам.

Оглавление

Он угадывал их безошибочно, с первого взгляда. Безукоризненно одетые в роскошное тряпьё из дорогих бутиков, холёные, с умело наложенным макияжем, они даже рядом со своими дочками казались подружками-одноклассницами, в крайнем случае – старшими сёстрами.

Он успел досконально изучить их повадки и места обитания. Элитные ночные клубы, престижные SPA-курорты, казино и рестораны изобиловали стремительно стареющими женщинами – женами бизнесменов и банкиров, политиков и прочих нуворишей. Пока их мужья в поте лица неустанно приумножали собственные банковские счета, обрастая при этом офисами, длинноногими секретаршами, любовницами и телохранителями (ничего не поделаешь – noblesse oblige), их жёнушки, устав от посещений фитнес-клубов и салонов красоты, выходили на охоту.

Одержав победу над «гусиными лапками», двойными подбородками и дряблыми животами при помощи пластических хирургов, в чьи карманы плавно перетекали денежки тружеников-супругов, жёны жаждали других побед. А почему бы и нет? Веки подтянуты, в отвисшие груди закачана нужная порция силикона, от уродливо висящих животов не осталось и следа – пора открывать сезон охоты. И в то время, когда их лысеющие мужья, наглотавшись «виагры», самоутверждались в объятьях фотомоделей, жёнушки охотились на молоденьких, атлетически сложенных мальчиков.

И в самом деле, почему не позволить себе соблазнить вон того славного, с бронзовым, мускулистым, а главное – юным телом Аполлона? Ах, как он неловок, как мило он краснеет от смущения! Ах, он ещё и беден – какая прелесть, какая удача!

Вот так, или почти так, рассуждала первая подружка Романа – Галина, жена известного банкира. Роман вначале думал, что женщина действительно прониклась к нему чистыми, материнскими чувствами и искренне хочет помочь. Он учился тогда на четвёртом курсе университета и подрабатывал массажистом в фитнес-клубе. Он действительно смущался и мило краснел, когда Галина проявляла интерес к его скромной персоне, но вскоре ей удалось соблазнить мальчишку. Мадам «будь со мной дерзким…» – так он её называл впоследствии. За ней последовали: мадам «гадкий мальчик», мадам «не обижай мамочку» и много других «мадам»…

Он научился играть страсть и покорность, льстить, говорить нужные слова в нужном месте и в нужное время. У него появились деньги – много денег, и через два года он купил себе квартиру, машину и уже подумывал о новом авто, даже присмотрел неподалёку в салоне жемчужный красавец «бьюик».

Перед ним распахнулись двери дорогих ресторанов, казино, отелей. Он с неизменным шармом принимал дорогие подарки, причём, делал это как бы нехотя, и так упорно отказывался, так правдоподобно обижался, что очередной дарительнице и в голову не приходило заподозрить в его отказе холодный расчёт. А когда он, наконец, соглашался принять дорогую безделушку, будь то золотой брелок для ключей или заколка для галстука с маленьким, но очень чистой воды бриллиантом, дарительницы приходили в неописуемый восторг. Надо же, какой милый мальчик, совсем неиспорченный! А «милый мальчик» продолжал плести хитроумные сети, и пока дамы думали, что он попался на крючок, сами давным-давно находились в ловушке, умело расставленной опытным, расчётливым жиголо.

О своём голодном детстве в детдоме, куда он попал в пятилетнем возрасте, после того, как алкоголичка-мамаша прирезала своего очередного хахаля, он никому не рассказывал. Мамаша получила большой срок, писала трогательные письма в детдом, и поначалу воспитательницы пытались ему их читать, но он затыкал уши пальцами и повторял только одну фразу: «Моя мама умерла!». Кто знает, на какой обочине жизни он оказался бы, если бы не директриса детдома, сумевшая вовремя рассмотреть в нём способного и сообразительного ученика, который не крал, не курил, не нюхал клей и не глотал «колёса». Ох, и доставалось же ему за это от своих же, детдомовских!..

…Расставаться с надоевшей ему «мадам» он тоже научился красиво. С Галиной это получилось не сразу – он был влюблён в неё и страшно ревновал к мужу. А она лишь посмеивалась снисходительно: «Ну какое тебе дело до моего мужа, малыш?», и нежно поглаживая бронзовый бицепс ревнивца, шептала: «Пойми, глупенький, муж – это предмет первой необходимости, это машина для зарабатывания денежек…». Когда же он поставил её перед выбором: или – или, Галина разозлилась, обозвала его идиотом, рубящим сук, на котором сам же и сидит и предложила подсчитать, сколько он тратит в день на себя. «Кто-то же должен зарабатывать эти деньги, малыш…». Он продолжал настаивать на своём, и вскоре они расстались. Привыкшая к роскоши и вседозволенности Галина, естественно и подумать не могла о том, чтобы променять брюшко, лысину и банковские счета состоятельного супруга на бронзовый торс нищего глупого мальчишки.