— И — ничего...— вздохнул участковый.— Прямо как сквозь землю провалились.

— Да...— сказал Куваев, заглянув в записную книжку,— у меня есть сведения, что пекарь Алисаг Женетлев накану­ не грабежа заходил в магазин и крутился возле кассы. Веро­ятно, он заметил ящичек с деньгами. Потом расспрашивал продавца о ценах на шерсть и шелк. А часом позже его ви­дели в кузне. Он унес оттуда железный прут. Зачем он ему, не сказал.

— Его надо допросить!

— В ваше отсутствие я взял у Женетлева оттиски паль­цев...

-Ну?

— Ничего похожего на трехдельтовый узор..

— И все-таки этого мало,— несколько оживился Дараев.— Нужно выяснить, с кем он встречается, и всех прощупать. Справитесь с этим, Гамар?

— Так точно,— с готовностью встал Эдиджев — Могу идти?

— Идите.

В дверях участковый едва не столкнулся с Гаруном Каде, председателем Афипского сельсовета. Фигура эта была, пря­мо сказать, колоритная. Крупное, кирпичного цвета лицо с живыми темными глазами, в которых светились ум и едва заметная усмешка. «Ну, как, пинкертоны,— словно говори­ли они,— что-то мало проку от ваших стараний» Гарун Каде носил усы и, как видно, уделял им немало внимания. Чер­ные, без признаков седины (хотя обладателю их было под пятьдесят), они молодцевато закручивались вверх, как у ру­баки-кавалериста. Одет он был в добротное темно-синее паль­то, на ногах — яловые сапоги, на голове — пепельно-серая каракулевая папаха.

— Ас-салам алейкум! — звучным баритоном приветство­вал он всех, изысканно растягивая первый слог.— Чем об­радуете?

— Алейкум ас-салам,— почтительно вставая, ответил Меджид.— Пока ничем, Гарун Башчериевич...

— Здравствуйте,— сказал Дараев.— Мы бы хотели по­советоваться с вами относительно пекаря Женетлева и ездо­вого Бжасова...

Выслушав, председатель подкрутил ус и высказал свое мнение с осторожностью и деловитостью, которые сделали бы честь любому дипломату. По его словам, Женетлев и Бжа-сов злоупотребляли спиртными напитками и вели довольно легкомысленный образ жизни. Могли ли они совершить пре­ступление? Кто знает. При определенных обстоятельствах, возможно, и могли. А возможно, и нет. Кто знает. И потом, лучше сказать меньше, чем больше, особенно, если точно не знаешь.

Потом он поинтересовался, насколько замешан во всей этой истории завмаг. Получив ответ, что к Гиссе Хатхе уг­розыск не имеет претензий, Каде ничем не выразил своего удовольствия или неудовольствия.

— Тертый калач ваш председатель,— покачал головой Дараев, когда тот ушел.

— Он не любит болтать без надобности,— с ноткой обиды в голосе отозвался Меджид.

В это время вернулся Эдиджев и сел к огню, потирая руки.

— Холодно, шайтан его возьми.

— Что-нибудь выяснил?

— Так точно. Пекарь ни с кем не знается. Только с Бжасовьш. Пьют они вместе. Третьего дня Женетлев был в колхозной кузне. Выпросил там три формы из листового железа для,выпечки хлеба. Взял с собой зачем-то металли­ческий прут толщиной в палец и длиной около полуметра.

— Где он был в ночь грабежа? — не утерпел Вадим Аки­мович.

— В пекарне. До утра, говорит, был в пекарне. Когда ушел, я не сумел проверить.

— С похорон Бжасов вернулся?

—   Так точно. Дома сидит.

Волнуясь, Гамар говорил с еще большим акцентом. Ма­ленького роста, коренастый, с крупной кудрявой головой и короткими ножками, он с первого взгляда вызывал улыбку. Но, удивительное дело, постепенно люди проникались к нему безграничным доверием. Всегда широко открытые живые и честные глаза его излучали дружелюбие.

—  Все больше убеждаюсь в их причастности к ограбле­нию! — сказал Дараев.

—  Может быть, и так,— задумчиво проговорил Меджид.

—  Что ж, утро вечера мудренее. Завтра прощупаем обо­их, а сейчас, Гамар, веди нас к себе спать, с ног все валимся.

... Утром неожиданно ударил морозец. И довольно креп­кий. Грязь застыла окончательно, и ходить по улицам стало гораздо легче, но зато ноги в непросохших сапогах отчаянно мерзли. Дараев злился и проклинал все на свете: и мороз, и неизвестных грабителей, и свою профессию. Дело в том, что утро не принесло ничего обнадеживающего. Выяснилось, что Бжасов в ночь грабежа действительно неотлучно находился в доме умершего родственника, а Женетлев с вечера до утра выпекал хлеб.по особому договору с участковой больницей.

—  Для какой цели вы сделали лом? — в упор глядя на допрашиваемого, спросил Вадим Акимович.

—  Какой еще лом?

—  Хватит врать. В кузнице зачем железную полосу взя­ли?.

Женетлев усмехнулся сухими губами:

—  Так я же на кочергу. Кочергу сделал. Она и сейчас в пекарне.

—  С какой целью вы вертелись возле кассы в магазине?

—  Там у них ящик хороший... Хотел я у заведующего попросить его, да потом раздумал. Решил, что не даст.

—  А зачем вам такой ящик?

—  Приспособить под форму хотел. Мои формы прогоре­ли почти все...

—  Что-то у вас все вдруг поломалось и прогорело: и кочерга, и формы,— с досадой прервал его Дараев.— Ладно, можете идти...

Оборвалась последняя надежда. Ни допрос, ни обыск не дали ничего нового. Ни одного метра ткани из магазина в домах Женетлева и Бжасова обнаружено не было...

И этот день прошел зря

Возвращаясь вечером из сельсовета к гостеприимному дому Тамара Эдиджева на линейке, все хмурились и молча­ли. Услышав храп лошадей у ворот, навстречу выбежала жена Тамара, черноглазая стройная адыгейка и на родном языке что-то зашептала мужу.

—  Скорей пойдем, в дом пойдем! — засуетился участко­вый, торопя своих спутников.

—  Что случилось-то? — устало спросил Вадим Акимович.

—  Стучал... в окно крепко стучал... Неизвестный чело­век стучал...— сбивчиво заговорил Тамар, когда они вошли в дом.

—  Говорите лучше по-адыгейски, Тамар,— поморщив­шись, сказал Дараев.— Меджид мне переведет.

Эдиджев, оживленно жестикулируя, стал рассказывать что-то своему начальнику отделения.

Оказалось, что за полчаса до- их приезда, примерно в половине восьмого, в окно к Эдиджевым громко постучали. Жена Тамара спросила, кто там. Незнакомый голос ответил по-адыгейски: «Передай своему, что магазин очистили экспе­дитор сельпо и счетовод колхоза... А если не поверит, пусть спросит рыбака Сафара Негучева. Он их видел. Обоих. Все барахло спрятано в сарае Галима Лялева и в кухне Умара Чухова. Меня пусть не ищут. Не хочу быть свидетелем. Так и передай!»

С этими словами человек за окном исчез. В темноте жена участкового не смогла его разглядеть.

—   Черт побери, не дело, а сказки Шехеразады,— руг­нулся Дараев и посмотрел на часы.— Вот тебе и отдохнули. Что ж, придется опять засучивать рукава. Тамар, двигай, брат, к этому рыбаку и тащи его на допрос. А мы с Меджидом вернемся в сельсовет пешком.

.. Вадим Акимович снова приободрился. Сидя в полутем­ной бухгалтерии сельсовета и прикуривая от керосиновой лампы одну папиросу за другой, он рассказывал молчаливо­му Куваеву разные истории из своей практики. Верный уко­ренившейся привычке, он слегка привирал, причем ложь эта рождалась не экспромтом, она уже устоялась, обрастая все новыми подробностями от частого употребления, и настоль­ко стала частью его самого, что он совершенно искренне не считал ее ложью и твердо верил в то, что рассказывал

В действительности же не так уж много удач выпадало на долю оперуполномоченного Вадима Дараева  Однако был он на хорошем счету у начальства, ибо умел произвести впе­чатление. В случае благополучном всегда оказывался на виду, а когда дело заходило в тупик, как-то всегда получалось, что не он ходил в виноватых. В последнее время ему не везло. Недавно начальник управления Дыбагов недвусмысленно дал понять, что ждет гораздо больше энергии и инициативы от своих подчиненных, и выразительно посмотрел на Дараева. А тут еще этот новый «опер» из московской школы милиции. Подумаешь, изловил вагонных воришек и сразу замечен на­чальством. Подсунуть бы ему этот орешек.

Словом, раскрытие Афипского грабежа Дараев считал теперь чуть ли не делом своей чести.