В центре оврага, под сенью двух огромных чинаровых деревьев, стоял полуразваленный шалаш из толстых веток, крытый сеном. Собственно, сено было почти целиком сорва­но с кровли и грудами валялось на земле. Перед шалашом — в вырытой яме — очаг, обложенный камнями, и закопченная тренога для котла.

Шукаев попросил Аскера разжечь костер и сообразить что-нибудь насчет обеда, а сам с Вадимом начал вниматель­ный обзор «берлоги», как назвал это пристанище конокрадов Газиз Дзыбов.

Шалаш был внушительных размеров. При желании в нем могло поместиться на ночлег человек двенадцать-пятнадцать. Возле задней стенки в поперечных и продольных брусьях, очищенных от коры топором, торчали многочисленные гвоз­ди,— очевидно, для одежды, упряжи и снаряжения.

В трех шагах от шалаша валялось с десяток птичьих шкурок вместе с пухом и перьями.

Жунид все внимательно осмотрел. Сфотографировал.

—  Что это? — спросил Вадим, ворохнув носком сапога птичьи останки.

—  Так разделывают птицу только конокрады,— сказал Жунид,— и только на Кавказе и в некоторых азиатских стра­нах.

—  Как это?

—  Сначала пропаривают дичь в горячей воде     потом вынимают из котла и сильно встряхивают  В руках остается птичья тушка, а шкурка с перьями отлетает  Потом жарят на палочках держат над огнем.. Мясо получается очень неж­ным и ароматным..

—   Хитро,— сказал Вадим и предложил: — Обойдем ша­лаш вокруг: там, по-моему, следы остались.

Пока Аскер Чич варил на костре баранину, Жунид, Ва­дим и Коблев обшарили всю балку.

Мороз усиливался. Похоже было, что зима в этом году будет ранняя. Промокшие листья, скрутившись в трубку, заиндевели и потрескивали под ногами. Пошла редкая колю­чая крупа. Между стволов засвистел порывистый ветер. Нужно было торопиться, пока все вокруг не замело белой порошей.

Наконец, у выхода из оврага, на глинистом откосе, Жу­нид и Вадим нашли след от колеса брички и несколько отпе­чатков копыт. Измерив и осмотрев их, они пришли к выво­ду, что повозка — с чохракской конефермы. Однако среди конских следов не было уже знакомого им «башмака».

«Где могут быть угнанные лошади?» — думал Жунид, возвращаясь к костру.— И кто такие адиюхцы?» По дороге он срубил молодой ясень с рогачом на конце и, обтесав его, соорудил подобие вил, которыми начал ковырять груды сена, сорванного с крыши шалаша. Делал он это больше для по­рядка, не надеясь уже ничего найти. И вдруг... по заледенев­шей земле покатились три катушки белых ниток, привязан­ных к кукурузным кочанам. Шукаев бросил свои импровизи­рованные вилы и нацелился фотоаппаратом на находку.

—   Вадим! Дараева не было.

Сухо треснул в холодном воздухе пистолетный выстрел. Где-то неподалеку. Шукаев бросился в том направлении.

... Вадим стоял возле старой дикой яблони. На развет­влении ствола чернело расчищенное от веток и лесной тру­хи отверстие дупла.

—  Кажется, я нашел кое-что интересное! — возбужден­но сказал Вадим.— Берданка и...

—  Ты из-за этого стрелял?

—  Ну да! Кричать — ты бы не услышал...

—  Бить тебя некому,— буркнул Шукаев, подходя к дуплу.— Я уж думал — случилось с тобой что... И больше без нужды не стреляй! Понял?!

—  Понял,— тихо сказал Дараев. Тон Жунида был дово­льно свирепым, но от Вадима не укрылось, что тот не на шутку за него испугался.— Но ты посмотри.,.

Смотреть было на что. В дупле лежало ружье, пустой патронташ к нему и аркан, сплетенный из конского волоса.

—  Может, не трогать сейчас все это,— спросил Вадим, рассматривая аркан,— а выставить засаду?..

—  Зря время потеряем. Они сюда не вернутся. Ты же видел: шалаш разворочен, уходили в спешке... Предполагали, что мы явимся. А о дупле забыли...

—  Позвать Аскера?

—  Давай!..

Табунщик, подойдя, повертел берданку в руках.

—  Мой ружье,— уверенно сказал он.— И номер...

—  СВ 016796,— прочел Дараев и заглянул в блокнот.— Точно. А аркан?..

—  Тоже наш... тогда пропал, когда Каро угнали...

—  Почему же аркан не значится в списке вещей, про­павших с конефермы? — спросил Жунид.

—  Сразу не обнаружили... Когда я сдавал ферму, тогда и узнали, что он пропал.

—   Что он сказал? — спросил Дараев. Жунид перевел.

—   Можно немного обедать,— предложил Чич по-рус­ски.— Мясо готово.

Дальше пошли по следам копыт. Круглые ямки следов медленно, но верно засыпало белыми шариками крупы. В лесу было сумрачно, несмотря на то, что время едва перевалило за полдень.

—   Километра три отсюда — лесхоз,— сказал Чич Шукаеву.— Там — сторожа. И сено для лошадей найдется. Лесни­ка я знаю давно — добрый старик.

Чич, как всегда, обращался к Жуниду по-адыгейски. Рус­ский язык он знал плохо и говорил с таким невообразимым акцентом, что временами его невозможно было понять.

Ветер усиливался. Вверху, среди голых обледеневших ветвей, гудело и свистело. В двух шагах ничего не было слыш­но, и им приходилось кричать, напрягая голос. Изредка по гущине леса разносился сухой треск обломленных ветром сучьев, покрывавший все остальные звуки. Крупа хлестала в лицо, забиралась за воротник, слепила глаза. Отыскивать в такой крутоверти какие-либо следы нечего было и думать. Посовещавшись, Жунид и Вадим решили положиться на Ас­кера.

—   Веди к сторожке,— сказал Шукаев.

... Часа через два, облепленные снегом, замерзшие и усталые, они добрались, наконец, до бревенчатого домика, затерявшегося в густой чаще. Сбоку к избушке был пристроен небольшой навес с тремя досчатыми стенками. Под ним — сено. Лошадей привязали к стойлам.

Внутри сторожки никого не оказалось. В очаге еще не остыл жар, и табунщик быстро вздул огонек, подбросив су­хих дров.

— Где же твой приятель? — спросил Вадим.

— Лесом пошел, наверно... обходом пошел...

— Рано завертелось,— сказал Жунид, выглядывая в ни­зенькое слепое окошко.— Если так и дальше пойдет,— око­леем мы с тобой в плащиках..

— Возьмем у Тукова кожухи.

— Как зовут лесника? — спросил Жунид Аскера, садясь на деревянную лавку у очага.

— Кербеч.

В углу сторожки стоял топчан, а рядом были довольно просторные нары для заезжих охотников, застеленные сеном и попонами. Близился вечер. Решили немного перекусить и лечь спать, не дожидаясь хозяина.

— Придется дежурить,— решил Жунид, прислушиваясь к вою ветра.— Нападения бандитов едва ли следует ожидать, но коней наших угнать в такую заваруху могут.

— Я пойду первым,— вызвался Коблев и покраснел.— Можно?

— Давай,— улыбнулся Шукаев.— Только возьми чепрак с нар, а то замерзнешь. Через три часа разбудишь меня или Вадима.

Жуниду все больше и больше нравился Махмуд. Молча­ливый, выдержанный, за весь день и двух слов попусту не сказал. На такого можно положиться.

Кербеч явился под утро. Привез дрова на подводе.

Внешность и манеры его напомнили Шукаеву тургенев­ского Бирюка. Крупная кудлатая голова, густые насупленные брови, усы, слегка свисающие вниз, седые и чуть желтова­тые по краям от табака: лесник не вынимал изо рта само­крутки. Попробовав его самосада, Жунид поперхнулся и до­лго потом тер кулаком слезящиеся глаза.

—   Ну и зелье у тебя, отец,— сказал он, отдышавшись. Кербеч удовлетворенно кивнул. Скинул свой дубленый полушубок, аккуратно расправил и повесил на гвоздь. Спо­койные серые глаза его внимательно осматривали гостей.

Жунид колебался недолго — очень уж располагающим было лицо Кербеча — и коротко рассказал, кто они такие и зачем приехали.

Лесник поковырял шомполом остывшую золу в очаге.

—  Что сказать?.. Людей чужих в нашем лесу много бы­вает.

—  Если знаешь, скажи, Кербеч,— попросил Чич.— Это мои друзья.

Старик помедлил, сворачивая очередную цигарку:

—   Может, не то скажу,— начал он, наконец.— Но дру­гого не знаю... Вчера это было...

Кербеч говорил неторопливо, степенно, с паузами во время очередных затяжек. Его не перебивали.