Из-за забора уже выглядывали любопытные, громко пе­реговариваясь.

—  Это наш одноглазый мерин,— сказал Сиюхов вполго­лоса,— он его чистил. Ну а я не стерпел — дал ему в ухо... Здоров, шайтан...

—  Сам шайтан,— угрюмо проговорил парень, подойдя ближе.— Твой мерин. Что, у него на лбу написано? Я его в лесу нашел. Понял? И нечего кулаками махать!

—  Граждане, разойдитесь по домам,— прикрикнул Вадим на любопытных, уже сгрудившихся у ворот.— Без вас раз­берутся!

—  Пригласи двух понятых,— сказал ему Шукаев.— Обыск! И немедленно!

Толпа мгновенно растаяла. Никто не горел желанием выступить в качестве свидетеля. Однако Дараеву удалось все же задержать двух молодых ребят. Жунид заговорил с ними на родном языке, объясняя, в чем состоят права и обязан­ности понятых.

—  Мурат не виновен,— решилась, наконец, вмешаться толстая женщина, до сих пор молча стоявшая у крыльца.— Мой сын плохого не сделает!

—  Что она сказала? — спросил Вадим, когда они входи­ли в дом.

—   Говорит — не виноват. Что она еще скажет? Это ее сын.. Внутри дома было грязно и неуютно, но вещи стояли дорогие. На большом дубовом столе, покрытом бархатной скатертью, лежала перевернутая пепельница, окурки и шелуха от семечек просыпались на скатерть и на пол. В добротном застекленном шкафу у стены — хрустальные рюмки и распис­ной чайный сервиз. Возле другой стены — тахта со множес­твом подушек. В углу под мягким креслом валялось несколь­ко пустых бутылок.

—«Трудно жить вдовой,— запричитала женщина, косясь на Шукаева.— Каждый может обидеть. А за что?

Она начала было жаловаться на сельсовет, на участко­вого, но Шукаев жестом остановил ее излияния.

—    Фамилия, имя и отчество,— обратился он к сыну хозяйки, доставая лист бумаги и карандаш и рассматривая Мурата. Широченные плечи, квадратный массивный торс и коротенькие кривые ноги. Человек этот часто сидел в седле

И брюки у него были потерты, как обычно бывает у кавале­ристов. Лицо крупное, грубое, покрытое редкими мелкими шрамиками от перенесенной оспы. Взгляд неприязненный и неподвижный. Казалось, он часами мог смотреть в одну точ­ку. Сейчас глаза его были устремлены куда-то поверх рамы окна.

Жунид повторил свой вопрос

—  Еганов Мурат Питуевич.

Голос у него был глухой, слегка охрипший.

Следователи переглянулись. Фамилия обоим была знако­ма. Она фигурировала в оперативной версии, подсказанной Денгизовым. Еще в Краснодаре, в управлении, Шукаев пору­чил молоденькому участковому Махмуду Коблеву заняться Егановым.

— Сдайте ваше оружие,— встал из-за стола Дараев.

— Какое оружие? У меня нет...

— Кинжал!

Мурат, пробормотав адыгейское ругательство, отстегнул кинжал и положил на стол. Дараев убрал его.

— Аллах разгневался на бедную вдову,— чуть ли не в голос вдруг завопила хозяйка.— За что карает? Думала свадь­бу сыночку справить, а на него чужой грех хотят возвести!

О аллах!..

— Дайте ей воды! Перестаньте ныть! — раздраженно ска­зал Жунид, отлично понимая, что начинается обычный спек­такль для легковерных. Женщин этого типа ему уже не раз приходилось встречать. С виду несчастная и смиренная, а за­гляни на чердак — найдешь самогонный аппарат, спустись в подвал — наткнешься на ворованную колхозную кукурузу. Он почти не сомневался, что домишко этот, стоящий на отшибе, вдалеке от других хатенок аула,— либо постоялый двор для проезжих воров, либо тайное питейное заведение, где любой может втридорога получить бутылку хмельного, ужин и ночлег.

— Каким образом лошадь попала к вам? — спросил Шукаев Мурата, когда женщина утихомирилась.

— Я сказал. В лесу нашел. Поймал, домой привел. Хотелчистить, а ваш человек — с кулаками... Не имеет права..

— Разумеется  Но вы, кажется, в долгу не остались!

— Зачем в долгу. Сила есть... драться не дам.

— Ладно. Оставим это. Вадим Акимович, приступайте к обыску... Еще раз спрашиваю, Еганов, откуда у вас эта ло­шадь?

— В лесу нашел...

— Где? Точнее...

— Недалеко от нашего аула.

— Я вам не верю. Кроме того, даже если это и правда, вам грозит тюремное наказание за присвоение находки. Советую подумать.

— Я нашел коня...

— Значит, будете стоять на своем? Что ж, ваше дело. Кстати, давно ли вы научились говорить по-русски?

— Три года работал пастухом Лабинского заготскота. Тор­говал говядиной на рынке. Тогда и научился. Даже умею чи­тать и писать...

В глазах его промелькнуло что-то похожее на самодоволь­ство. Вообще же Жуниду редко приходилось встречать чело­века с таким непроницаемым, угрюмо-холодным лицом. Труд­но было догадаться, что у него на уме.

— Где работаете?

— Нигде.

— Живете вы, судя по всему, не бедно. Откуда у вас средства?

Еганов пожал плечами, зевнул, словно показывая, что на праздные вопросы отвечать не намерен, и снова отвернулся к окну.

Ничего подозрительного при обыске в доме не нашли. В подвале стоял невыветрившийся запах самогона, но аппара­та нигде не было. Составив протокол опознания Сиюховым найденной у Еганова лошади, Жунид и его спутники, взяв с собой Мурата, отправились в сельсовет.

«Расстояние отсюда до Чохракской конефермы не мень­ше пятидесяти километров,— думал Шукаев.— И место вроде подходящее для сбыта краденых лошадей. Аул — в стороне от -оживленных дорог. Неужели мы на верном пути?»

И все-таки назойливые сомнения не давали ему покоя. Слишком просто давалось решение загадки.

Во дворе сельсовета стояло несколько человек. Одного из них они узнали сразу. Как всегда, аккуратный и подтяну­тый, навстречу им шагнул Махмуд Коблев.

—  Здравия желаю, товарищ старший оперуполномочен­ный!

—  Добрый день,— спешился Шукаев.— А я боялся, что не застану вас...

—  Что тут, аульный сход? — спросил Вадим Акимович, пожимая руку участковому.

—  Заседание сельисполкома было. Уборка кукурузы идет... Всыпали кое-кому...

—  А как наши дела?..

—  Все сделал, как приказано,— щелкнул каблуками Мах­муд, покосившись на Еганова и Сиюхова.— Разрешите доло­жить?

—  Пойдемте в дом,— сказал Жунид.— Там поговорим.

... Коблев оказался на редкость сообразительным и обо­ротистым пареньком. Ему удалось точно установить, что двад­цать второго сентября, то есть как раз в ночь ограбления конефермы и убийства Трама Лоова, Хатби Кушков (один из подозреваемых по версии Денгизова) с семи до одиннадцати вечера пьянствовал с приятелем в дорожном ресторанчике станицы Лабинской. Они оба выпили лишнего и затеяли потасовку прямо в ресторане. Были задержаны местной ми­лицией и несколько дней назад осуждены на месяц лишения свободы за хулиганство.

Таким образом, рвалась еще одна нить, которая могла привести к поимке убийц сторожа. Кушхов не мог побывать на конеферме колхоза «Заря» в ночь с 21 на 22 сентября.

Что же касается Мурата Еганова, то он трое суток про­сидел в КПЗ после изъятия из его дома самогонного аппара­та. Мать его Халифа уплатила штраф, и Еганова отпустили. Словом, и он не мог лично участвовать в ограблении коне­фермы.

Махмуд свой отчет подтвердил документально, разложив перед. Шукаевым на столе копию приговора по уголовному делу Кушхова и его дружка и справку Лабинской милиции о временном содержании под стражей Мурата Еганова.

Слушая рассказ Коблева, Жунид мысленно попытался разобраться еще раз во всей этой путаной и противоречивой веренице фактов, имен и событий, происшедших со дня ог­рабления, но почувствовал, что не в состоянии этого сделать. Все рассыпалось и ускользало, как песок между пальцами. У него порой бывало такое состояние, когда, держа в руках десятки концов и начал и понимая, что настал момент рас­ставить их по местам, отсечь случайные наслоения, он вдруг испытывал нечто похожее на растерянность. Он по опыту знал, что лучшее лекарство, от этого — бросить все и отвлечь­ся. Забыть хоть на несколько часов о Траме Лоове и воро­ном жеребце карабаире, не думать об отпечатках копыт, ко­торые они нашли в Черном лесу; забыть о том неприятном впечатлении, какое производило на него лицо Якуба Сиюхо-ва — словом, стать ненадолго обыкновенным человеком с обычными будничными мыслями, где нет места убийствам, грабежам и другим мерзостям жизни...