Глаза его заблестели, на щеках проступил легкий румянец, короткие толстые пальцы лежавшей на столе руки зашевелились, словно он вдруг на ощупь почувствовал украшения и драгоценности, которые возникли сейчас, как далекий полузабытый мираж, в его памяти.
— Что теперь? Колечко, какой-никакой браслетишко, ну, там, сережки, а стоящих камней — чел да обчелся. А тогда..
Знаете вы, что такое большой и малый букет? Шпильки на корсаж, молодые люди, исделанные в виде цветов! Бриллианты, изумруды, золото, серебро, амаль. А эгреты, башмачные пряжки, диадемы, колье, подвески, шпильки головные, фермуары, шпинели, эполеты, пряжки-аграфы...
Глаза Чернобыльского совсем закрылись, на губах застыла блаженная полуулыбка,— он смаковал, перекатывая под языком, как дорогую конфету, каждое из этих названий, почти ничего не говоривших ни Жуниду, ни Арсену.
— А ордена?! Разве теперь ордена? . Так, простите, простые бляшки. Чтоб вы знали — Андрей Первозванный — бриллианты, розы, золото, эмаль; Святая Екатерина — бриллианты, серебро, эмаль; Святая Анна — бриллианты, рубины, золото, серебро, эмаль; Александр Невский — бриллианты, розы, серебро, эмаль — мало ли — топазы, филигрань, сапфиры, жемчуга, лазурит — все было... Если уж на груди такой орден — вся грудь, знаете, играет, горит белым огнем..
— У вас и у самого немало было,— вкрадчиво сказал Жунид в тон Чернобыльскому.
— Все было... было,— знаете как Барон у Горького говорил: «повара, кареты...» — Чернобыльский вдруг умолк, улыбка сползла с его круглого, умильного лица, глаза открылись и смотрели теперь отчужденно.
— Заболтался я, понимаете. Вы уж простите меня, старика.
— У вас тогда изъяли ценностей на восемьсот тысяч, если не ошибаюсь? — быстро спросил Жунид.
Самуил Исаакович обиженно поджал губы.
— Зачем, голубчик, спрашивать, если вам все известно?
— Нет, не все. Нам неизвестно, куда делся большой бриллиант, который будто бы значился у вас по описи и который сотрудники тогда не нашли.
— Они и не могли найти,— сухо сказал ювелир.— Он был украден у меня еще до революции. О том и в газетах писали...
— В каких газетах?
Старик насупился, видимо, недовольный собой.
— Кто же теперь вспомнит?
— Вам, по-моему, на память грех жаловаться. Вон как про ордена и украшения все помните...
— Перестаньте сказать,— деланно улыбнулся Чернобыльский.— Склероз, чтоб вы понимали...
— Процесс по вашему делу проходил во Владикавказе?
— То ж вы знаете.
— А когда украден бриллиант?
— Перед самой империалистической.
— Значит, 1914-й год?
— Выходит так.
— Разумеется, «Терские ведомости»?
Старик явно замкнулся и даже сидел на стуле не так по-домашнему вольно, как вначале. Он весь подобрался, снял со стола руки и не смотрел ни на Жунида, ни на Арсена, молча сидевшего справа от него, а куда-то поверх и в сторону, словно пересчитывал глазами виноградные листья, заглядывавшие в окно.
— В заметке шла речь о пропавшем камне?
— Может, шла, а может, и нет. Не помню.
— Хорошо. Мы больше не будем вам докучать,— сказал Шукаев.— Последний вопрос: что вы думаете о краже мельхиорового кольца с александритом в день ярмарки?
— А ничего, чтоб вы знали. Зачем мне про это думать. Я его не крал.
— Вы напрасно обижаетесь. Вам же начальник угрозыска майор Бондаренко рассказал об этом происшествии. Записано в протоколе...
— Ну, рассказал. А что думать: глупый воришка, никогда дорогой вещи в руках не имел. Взял кольцо, что побольше, вот и все. Александрит в том перстне огромный был. Может, за изумруд приняли...
— Значит, вы видели кольцо до его исчезновения?
— Нет, не видел,— равнодушно отвечал Чернобыльский.— Фатимат потом говорила
— Тогда все. Простите, что отняли у вас время.
Уже выходя, Жунид обернулся в дверях веранды (старый, избитый прием, который, однако, часто приносит неожиданную удачу) и строго спросил:
— А к кому и зачем вы ездили в Дагестан?
— Искал... ну, это, чтоб вы знали...
Он явно растерялся, глазки бегали, он наморщил лоб, силясь овладеть собой и найти подходящий ответ.
— Что вы искали? Лучше скажите, кого вы искали? Требовательный, жесткий тон Жунида поверг напуганного ювелира в полное смятение: он отступил на шаг и обесси-ленно опустился на стул.
— Я жду. Кого вы искали? Кого-то из прежних ваших знакомых?
— Никого не искал,— жалобным тоном ответил Чернобыльский.— И что вы от меня хотите? Ну, украли там., тьфу, и сказать стыдно,— поганый перстенек, а вы доводите старика..
— Не увиливайте, Самуил Исаакович! В случае необходимости мы узнаем и без вас, зачем вам понадобилась поездка в Дагестан. Это лишь вопрос времени.
— Хорошо, я скажу,— устало махнул рукой ювелир.— Был у меня компаньон один... Иноверец. Звали как, не помню, а по прозвищу — Хан. Говорят, объявился теперь в Дербенте...
— Откуда вы о нем узнали?
— Муж Фатимат сказал. Он, вроде, какие-то побрякушки ему возил — колечки там, еще что-то.
— На продажу?
— Нет Камешек вставить, гравировку переделать. У того, вроде мастерская в Дербенте, по всем правилам. С патентом, чтоб вы знали.
— Вы его нашли?
— Нет Не застал дома, сказали, что он уехал... Я целую неделю пробыл в Дербенте Каждый день ходил. Нету, говорят Уехал. Горбоносый такой выходил, в переднике Может, мастер.
— А зачем этот Хан вам понадобился?
— Так не виделись же лет двадцать пять, повидать хотел.
Чернобыльский смотрел на Жунида наивными, сейчас правдивыми глазами, и нельзя было понять — лжет он или говорит правду.
От ювелира они поехали к Умару Паритову. Тот был несколько смущен визитом, но не слишком, во всяком случае вскоре оправился и на вопросы отвечал без задержки и по-деловому Да, ездил в Дербент. Да, возил украшения из скупочного отдела сам их купил, деньги внесены, можно проверить. Два золотых колечка — одно вовсе без камня, в другом выпал хризолит. И браслетку со сломанным замком. Починили в ювелирной мастерской Омара Садыка. Заплатил за работу, как полагается. Жене — подарок ко дню рождения.
— От кого вы узнали, что Хан в Дербенте?
— Какой Хан? — искренне удивился Паритов.
— Вы не знали, что прозвище Омара — Хан?
— Нет Не знал Об Омаре Садыке мне один товарищ из ювелирторга говорил. Слышал от кого-то, что есть такой мастер в Дагестане. Вот и все.
Трудно было предположить, что Паритов скрытничает Держался он просто, не нервничал. Показал кольца и браслет, которые возил на реставрацию, принес копии чеков из скупки.
— Как здоровье вашей жены?
— Ничего, спасибо. Голова иногда побаливает у нее после того случая.
— Как вы сами расцениваете происшествие в день ярмарки?
— Меня уже спрашивали. Ума не приложу. Непонятно
— Я попрошу дать мне адрес Омара Садыка,— обратился к Паритову Арсен,— и подписать протокол.
— Значит, это был допрос? — спросил Умар.— А по какому случаю?
— Мы не теряем надежды найти и наказать человека, ударившего вашу жену,— сказал Жунид.— Вы допрашивались как свидетель.
— Но я ничему не был свидетелем...
— Это не имеет значения. Кто знает: возможно, нам помогут те сведения, которые мы сегодня от вас получили.
Паритов пожал плечами и подписал протокол, предварительно пробежав его глазами.
— Адрес Садыка вот,— сказал он, доставая из верхнего нагрудного кармана пиджака сложенный вдвое клочок бумаги. У него свой дом.
Уже в машине Сугуров сказал Шукаеву после некоторого молчания.
— Ничего я не понял, Жунид Халидович. Просто голова кругом идет. Ювелиры, бриллианты, допотопный процесс во Владикавказе. Вы что-то, видимо, знаете?
— Ничего я пока не знаю, Арсен,— честно признался Жунид.— Но кое-какие подозрения у меня имеются, чтоб ты знал, как говорит старик ювелир. Будем вместе их проверять. Но, чтобы твоя молодая горячая голова оставалась трезвой и ясной, я тебе сейчас ничего не скажу, кроме того, что ты должен делать в Махачкале и Дербенте. В управлении узнаешь все, что возможно об Омаре Садыке, поскольку у него патент на мастерскую, о нем должны быть сведения. Потом, не обнаруживая, что ты из милиции, придешь к этому Хану и попытаешься выяснить, что он знает о Чернобыльском и Паритове. Да, нужно привезти оттуда фотографию Омара Садыка. Она должна быть или в управлении, или в его личном деле в финансовых органах, выдаюиих патенты. Это обязательно. Не забудь. Ну, и вообще... Смотри по обстоятельствам... Фигура Садыка меня очень и очень интересует.. Арсен Сугуров уехал вечерним поездом.