Колосунин взял у Денгизова несколько сколотых скреп­кой листков и ознакомил офицеров с документом, определя­ющим новый распорядок в управлении. Весь личный его со­став переводился на казарменное положение. Отлучки запре­щались категорически без ведома непосредственного началь­ника. Каждый чекист должен был располагаться в своем ка­бинете, получив у коменданта постельные принадлежности и талоны на питание в управленческой столовой. Что же каса­ется так называемого боевого обеспечения, то Гоголев при­казал помощнику вооружить всех офицеров автоматами, вы­дать противогазы, оборудование для светомаскировки. Все это надлежало применять в соответствии с инструкцией, копии которой тут же раздал секретарь Коноплянова

Было семь часов, когда Колосунин отпустил всех, при­казав немедленно получить необходимое имущество, оружие сделать возможные перестановки в кабинетах, где теперь им надлежало дневать и ночевать, и ровно в девять быть на экстренном совещании у начальника управления

— Значит, война,— сказал Вадим, когда они вышли из зала.

Жунид подозрительно глянул на товарища: ему показа­лось, что Дараев произнес эти два слова каким-то странным тоном, в котором, пожалуй, и не было растерянности или вполне понятной тревоги. Чересчур спокойно сказал, даже беспечно

—  Что ты на меня воззрился.

—  Не пойму,— серьезно ответил Жунид.— Ты, вроде  и не взволнован?

—  Нет, почему же   Приятного, конечно, мало  Но долго война не продлится. Дадим им как следует, будут помнить. Месяц-два и драпанут к своему фюреру...

Шукаев неодобрительно покачал головой.

—  Ты отличный парень, Вадим,— сказал он с досадой,— но никудышный политик. Я тебе не раз говорил. Как же! Шапками закидаем! Не дай, аллах, конечно, но я боюсь, не­легкой будет эта война. Во-первых, немцы испокон веков были отменными вояками, а,  во-вторых, они давно готовятся к маршу на восток и имели несколько репетиций в Европе. Это тебе известно. Паникерство — страшная штука, но недооценка врага — не лучше.

—  Ну вот, вечно ты меня воспитываешь,— обиженно буркнул Дараев.— Скажи лучше, где мы-то с тобой и с Ар­сеном будем обретаться? На место Воробьева скоро, навер­но, назначат человека.

— Сейчас узнаем. Михаил Иванович распорядится.

Совещание открыл Колосунин. Конопляное не явился. По этому поводу уже ходили разговоры — никто не знал, где начальник управления.

С первых же слов Михаила Ивановича все выяснилось:

—  Чувствую и понимаю ваше недоумение,— слегка улыб­нувшись, сказал он.— Дело в том, что бывший начальник Черкесского управления НКВД полковник Коноплянов уволен с занимаемой должности за нарушение социалистической законности при расследовании шахарского ограбления, за ошибки и промахи в работе. На его место назначается Вик­тор Иванович Гоголев, человек вам хорошо известный,—

Колосунин сделал жест в сторону Виктора Ивановича, сидев­шего в кресле справа от стола.— Прошу любить и жаловать. И позвольте поздравить вас, Виктор Иванович,— Котюсунин пожал протянутую руку Гоголева, который при последних словах Колосунина встал и неловко переминался с ноги на ногу.

—  Поздравляем!

—  Давно пора!

—  Поздравляем, Виктор Иванович!

Когда шум и оживление улеглись, комиссар сказал уже другим тоном:

— А теперь — к делу. Просим вас, Виктор Иванович, хозяйничайте.

Гоголев занял место за столом, обвел собравшихся сра­зу посерьезневшим взглядом.

— Вы уже знаете...— голос его слегка дрогнул.— Сегод­ня в пять тридцать получена шифровка из Москвы о том, что над нашей Родиной нависла смертельная опасность...

Новый начальник управления говорил просто и коротко. Когда он перешел к вопросу о неотложных мерах по обеспе­чению государственной безопасности в новых военных усло­виях, несколько офицеров из сидевших за зеленым столиком, уже что-то строчили на листках бумаги.

— Наша задача — удвоить усилия, с тем. чтобы исклю­чить всякие нарушения общественного порядка, насколько возможно, ускорить следствие и расследование по старым делам, оказать помощь военным комиссариатам в мобилиза­ции людских и материальных ресурсов на оборону

В заключение Гоголев еще раз повторил приказ о пере­воде личного состава управления на казарменное положение, объявил распределение по командам, назвал старших каждой команды. В это время к столу подошел Леонтьев и положил перед ним несколько листков бумаги, только что заполнен­ных офицерами рапорты добровольцев об отправке на фронт.

Виктор Иванович бегло пробежал их глазами и нахму­рился.

—  Лейтенант Дуденко... лейтенант Маремкулов, лейте­нант Сугуров, капитан Дараев...— он прочитал еще несколь­ко фамилий.— Знаете, товарищи, желание сражаться с вра­гом совершенно естественно, и этот порыв делает вам честь, но... Я понимаю молодежь, а вот вас, Вадим Акимович, не по­нимаю. Во-первых, здесь не митинг по набору добровольцев, а совещание чекистов. Во-вторых,— мы все отправимся на пе­редовую, если того потребует партия, а пока что наш фронт здесь! — он отложил заявления в сторону и строго посмотрел на притихших офицеров.— Приказываю прекратить подачу рапортов! Выполняйте свои обязанности! Чем лучше вы это сделаете, тем значительнее будет наша помощь фронту    Все свободны.

—  Хоть бы посоветовался,— укоризненно сказал Жунид Дараеву, когда они вышли из кабинета начальника.— Не мальчик же ты, в самом деле... Ну, представь, если сегодня в каждом учреждении, на каждом предприятии люди побро­сают свои дела и помчатся в военкоматы. Что получится? Всю страну парализует...

—  Вот ты всегда так,— угрюмо сказал Вадим — Разве обязательно утрировать и доводить до абсурда?

—  Выставился,— язвительно продолжал Жунид.— Смот­рите — какой я хороший, какой героический — сам прошусь, добровольцем. Ты думаешь Гоголев не сделал бы то же са­мое, если бы не понимал, как это глупо?

—  Ну, знаешь,— у Вадима даже щеки побелели.— Сей­час же перестань ругаться. Иначе я тебя тресну. Ну, бухнул сгоряча. Они строчат, и я туда же. Не отличиться же я хо­тел...

—  Думаю, что нет,— Жунид неожиданно усмехнулся и хлопнул Дараева по спине.— Ладно. Забыто. Между прочим, у меня тоже было искушение,— признался он.— Но мы с тобой в долгу. Распутаем чертов клубок из четырех дел, тог­да попробуем вместе. Идет?

—  Какой разговор,— облегченно вздохнув, сказал Вадим Акимович.— А хорошо было бы в одну часть...

—  Сначала надо поймать этих головорезов,— без улыбки сказал Жунид и посмотрел на часы.— Половина одиннадцато­го. Сейчас мы едем с тобой в издательство — попытаемся узнать, из какой книжки вырван листок для пыжа, а к двум вернемся в управление слушать речь Молотова...

—  Интересно, почему Сталин не выступает сам?

—  Ему лучше знать. Пошли, машина ждет.

Пыж, о котором говорил Шукаев,— обгоревший, туго свернутый клочок бумаги — был осторожно расправлен, раз­глажен в бюро технической экспертизы и оказался порядком изуродованной страницей из детской книжки или учебника на черкесском языке. Этим пыжом воспользовались убийцы Кумратова, на трупе которого он был найден. Пуля из охот­ничьего ружья, выпущенная в охранника в упор (так посту­пили и с Барсуковым!) пробила грудь, и ее не нашли. Ожо­гов на теле охранника не было. Пыж застрял в складках одежды.

Обнаружил тело Кумратова Вадим Акимович в тот самый день, когда Жунид, оставшись один в кабинете Бондаренко, предавался своим аналитическим размышлениям.

Произошло это так.

Оставив газик в районе Псыжского моста, Дараев, Ар­сен Сугуров и Семен Дуденко вместе с проводником служебно-розыскной собаки, который за все время, пока они броди­ли по лесу и безрезультатно обследовали каждый куст, не проронил ни одного слова, направились сначала к тому мес­ту, где убийцами был брошен в воду труп Барсукова.

Снова проделали они весь путь, что и тогда с Жунидом, только затратили на это вдвое больше времени, обшарили все вокруг гигантского развесистого бука, под которым больше недели назад нашли медную пуговицу — предположительно от гимнастерки сторожа фабрики, заставили ищейку пройти по правому берегу Псыжа до самого моста, потом в обрат­ном направлении, но уже по левому — ничего.