В задачу оперативной группы входило сегодня еще раз обследовать местность, тщательно обшарить все закоулки, осмотреть каждый куст, каждый метр земли, ибо Шукаев, как и Бондаренко, был внутренне убежден, что Кумратова тоже нет в живых. Жунид помнил из материалов дела, как хоро­шо отзывались об охраннике его сослуживцы и односельча­не. Даже исчезновение ружья из его дома не поколебало уве­ренности Жунида в невиновности сторожа. Дараеву он сво­их соображений пока не высказывал, наперед зная, как полезно бывает, если напарник имеет противоположную точку зрения или хотя бы отличную от его собственной.

Дуденко и фотографа Шукаев пригласил в свою машину, чтобы освободить в конопляновской место для проводника ищейки, которого они должны были подобрать по дороге в школе служебного собаководства.

К восьми утра опергруппа была уже возле моста через Псыж, который делал здесь некрутой поворот, устремляясь в ложбину между холмами.

Солнце поднялось над курчавыми, поросшими лесом ма­кушками холмов и как будто остановилось, не решаясь дви­нуться выше и вступить в борьбу с полупрозрачным утрен­ним туманом, застоявшимся с ночи в низинах и балках, стлав­шимся над рекой легким синеватым шлейфом.

Было сравнительно тепло, на небе — ни облачка, ветра тоже нет, только от росистых луговин и полянок тянуло сыроватой прохладой. Словом, утро обещало ясный солнеч­ный день, а значит, хорошую работу.

Проводник, тонкий жилистый черкес в милицейской фор­ме, по знаку Жунида отпустил поводок, и собака, прижав уши и поводя длинным породистым носом, медленно двинулась в чащу. Фотограф и дактилоскопист устроились на опушке, под могучим стволом старого бука, на толстом сером пне, высту­павшем из почвы у основания дерева, и вполголоса о чем-то болтали: их дело начнется позже, если будет обнаружен труп сторожа. Зулета стояла на берегу Псыжа, кбвыряя носком са­пога песок. Она вообще была молчалива rt задумчива, как человек, которому не дает покоя какая-то не очень веселая мысль.

—  Вы оставайтесь здесь, товарищи,— кивнул Шукаев мужчинам под чинарой и полуобернулся к Зулете.— И вы... Лесок здесь, на холме, невелик... мы управимся и втроем...

—  Если можно, товарищ майор, я тоже пойду,— сказала Зулета.

—  Пожалуйста! — он тронул Дараева за рукав.— Пош­ли, Вадим. Лейтенант Дуденко и лейтенант Маремкулов — с нами! Двинули!

Туман таял медленно, неравномерно, клочьями застревая между ветвей и постепенно растворяясь в воздухе под теп­лыми солнечными лучами.

Собака шла неуверенно, то и дело останавливалась и, повизгивая, виновато поглядывала на проводника. Он пону­кал ее, и тогда она снова с готовностью бросалась вперед, но рвение ищейки не могло обмануть Жунида — следа она не брала, чего, впрочем, и следовало ожидать: времени про­шло много, были дожди. Только случай мог им помочь.

Шукаев шел чуть позади Дуденко и Маремкулова и чувствовал сзади легкие шаги Зулеты. Ему хотелось обернуться и заговорить с ней, но он не знал, как это сделать и мыс­ленно перебирал всякие поводы, даже строил заранее фразу, с какой обратиться к ней, но так и не произносил ее.

— Я не хочу тебя огорчать,— вдруг услышал он ее го­лос.— Но едва ли мы сегодня что-нибудь найдем... Третья неделя идет. Что тут могло сохраниться?..

— Я понимаю,— обернулся он, и, подождав Зулету, по­шел рядом.— Но для очистки совести — надо. Кстати, ты подскажешь мне, где было найдено тело кассира?

— Конечно. Еще довольно далеко. За мостом.

Он снова назвал ее на «ты» и, к своему удивлению, за­метил, что далось ему это легко и никакой неловкости он не испытал, как в первую их встречу в Черкесске, после долгой разлуки.

— Ты ничего о себе не рассказываешь...— неопределен­ным тоном сказала она, и нельзя было понять — вопрос это или осуждение, или просьба...

— А что рассказывать? Жил. Работал.

— У тебя есть новая семья?

— Нет. Не обзавелся.

Ему на мгновение показалось, что она смутилась и за­молчала. Он глянул на ее лицо, но тень листвы прикрыла его, и выражения ее глаз он не уловил.

— А...

— Что?

— А ты?

— Ты же видел.

— Ну... я же не знаю... Может быть...

— Нет,— перебила она и тут же перевела разговор на другое. По освещенному сейчас солнцем лицу ее пробежа­ла тень досады. «Ненужный разговор,— понял Жунид.— Не­зачем было его затевать». Они еще поговорили о деле, ко­торое Жуниду надлежало расследовать,  она заметила,  что теперь это вовсе не просто, потому что многое, наверное, сделано не так и не вовремя — кто только не прикладывал руки — не было ни единого руководства, ни, следователь­но,  разумно  направленных действий   Шукаев  поддакнул, смутно сожалея, что в ее голосе опять появилось прохлад­ное  безразличие,  и  вдруг  обратил  внимание,  что Дараев, видимо, намеренно отстал и идет где-то сбоку, не глядя в их сторону.

— Вадим,— позвал Жунид.— Чего ты отбился? Иди сюда.

К полудню вернулись на поляну, где оставили фотогра­фа и эксперта по отпечаткам пальцев. Оба мирно подремы­вали, прислонившись спинами к стволу чинары. Саквояж дак-тилоскописта и фотоаппараты висели на суку.

Жунид устало опустился на трухлявый пень и зло сплю­нул. Дараев бросил на землю плащ и тоже сел.

—  Ничего? — зевнув спросил фотограф.

—  Абсолютно,— сказал Семен, очищая палочкой сапоги, перемазанные глиной.

—  Два раза дождь прошел,— буркнул Маремкулов, до­ставая пачку «Прибоя».— Что останется?

Проводник с овчаркой тоже отошли в тень. Собака улег­лась позади фотографа, положив морду на лапы и только шевелила ушами, прислушиваясь к звукам леса.

Фотограф встал, повесил аппараты на шею.

—  Так что? По машинам?

—  Подожди-ка,— сказал Дараев, наблюдая за ищейкой, которая вскочила и обнюхала место, где только что сидели.— Она что-то нашла!..

Проводник нагнулся и, снова выпрямившись, протянул Шукаеву маленькую, позеленевшую медную пуговицу. Ото­рвана она была «с мясом» — кусок вывалянной в глине ма­терии неопределенного цвета остался на ушке.

— Поводите собаку вокруг,— распорядился Дараев. Жунид рассматривал пуговицу.

—  Похоже — от гимнастерки? Вадим, как были одеты Кумратов и Барсуков в день получения денег?

—  На кассире был штатский костюм в полоску. Рубаш­ка — сатиновая, синяя...

—  А охранник?

—  Галифе суконные, черные и военного покроя рубашка с отложным воротничком и двумя карманами на груди.

—  Верно. Пуговицы?

Вадим Акимович развел руками:

—  Неизвестно.

—  Запиши. Надо проверить. Так или иначе — нам необ­ходимо ехать в аул Хабль.

—  У Барсукова на одежде таких пуговиц не было,— ска­зала Зулета.— Это я могу утверждать.

В половине двенадцатого, когда солнце стояло почти в зените, прекратив бесплодные поиски на холмогорье, с единственным трофеем — медной пуговицей,— Жунид и его спут­ники двинулись дальше.

Проселок был старый, разбитый, с глубокими, продавлен­ными колесами бричек колеями по краям, и ехать пришлось чуть ли не шагом.

Вскоре показалась Кубань, не очень широкая здесь, с берегами, поросшими камышом. Места вокруг лежали живо­писные — балки, широкие овраги, пересекавшие друг друга по всем направлениям, повсюду — распустившиеся березки, молодой орешник, кусты терновника и духмяный, пьянящий запах весенних трав и цветов.

Ехавшая впереди машина Коноплянова, в которой стар­шим был Маремкулов, вдруг резко затормозила.

— Что там? — приотворив дверцу своего «газика», крик­нул Жунид.

— Тут не проедешь...— выходя на дорогу, ответил Ма­ремкулов. — Пешком надо. Если вообще — надо...— последние два слова он произнес совсем тихо, так, что никто его слы­шать не мог.

Проселок неожиданно проваливался в крутой яр и шел дальше по его дну, в самом начале оврага, заваленного двумя сраженными молнией, наполовину обуглившимися стволами.

— Да...— протянул фотограф, щелкнув для порядка за­твором лейки.— Хорошо трахнуло...