Началась линька и положила конец этой фазе годового цикла. Любовные игры теперь прекратились, поскольку поток вызывавших их гормонов иссяк. Привязанность Белощека к подруге не исчезла, но прежний жаркий пыл угас, и его вытеснило новое желание - стремление соединиться с сородичами, беспокойный зов зимовья.
Потом короткая встреча с людьми, которые нацепили им на лапы блестящие кольца, а на шею желтые ленты, ужасная операция, пока она длилась, но позабытая затем так же быстро, как она совершилась. Потом отросли маховые перья, и вновь вернулась способность летать. И воспоминания, смутные и обрывочные, в течение долгих месяцев хранившиеся в дальних уголках его мозга, вдруг обрели ясность и живую силу. Теперь, в преддверии перелета, Белощеку частенько вспоминался остров Барра, его отмели, заросли морской травы и пенный морской прибой.
В холодный темный день на исходе августа, когда пожелтевшие листья осин хрустко трепетали под северным ветром, Белощек и его подруга поднялись в воздух, по сильному возбуждению, которое к тому времени накопилось в них, зная, что наступил перелет. Они набрали высоту и повернули на восток, к заливу Джемса; желтые ленты развевались по ветру. Белощек видел, как позади истаивает в дымке усеянная островками лазурь Кишамускека, он знал, что, несмотря на всю его неприязнь, теперь здесь для него место гнездовья, освященное летним любовным ритуалом, святилище, к которому он неизбежно вернется на следующий год вместе с подругой, чтобы свить там гнездо.
В тот вечер они пересекли берег залива Джемса и ненадолго опустились на воду в миле от берега. Хотя вода здесь и содержала соль, эти мелкие илистые тепловатые воды не могли утолить и даже уменьшить тоску по океану, которая по-прежнему мучительно терзала Белощека. В сумерках они вновь поднялись в воздух и примкнули к стае канадских гусей на унылом, поросшем клюквой болотце неподалеку от берега. Его подруга возбужденно гоготала, когда они опустились среди других гусей; Белощека тоже охватило волнение, но чувство это заглушали неясные сомнения и опасения.
Вместе со стаей они неделю летели вдоль побережья, кормились, укрепляли крылья для долгого перелета. Повстречали великое множество других гусей, многие сотни и тысячи их, так как залив Джемса служил сборным пунктом гусиных стай всей восточной Арктики и полярной зоны. Собственная их стая все время умножалась: в нее вливались вновь прибывшие пары и семьи.
Белощека сбивало с толку, что они прилетали с севера. Он хорошо помнил весенний полет и знал, что, если хочешь вернуться к морю и попасть домой, надо лететь вдоль побережья на север. Однако ж другие гуси как раз двигались с севера, оттуда, куда толкала его тоска по родному краю.
Много раз на дню поглядывал он в сторону манящего северного горизонта. В конце концов, не в силах больше противиться зову, он полетел туда один, призывая подругу следовать за ним. Она тотчас же поднялась в воздух, скрипучим, отчаянным криком приказывая ему вернуться. Призывая его, умоляя, она летела за ним, пока оставшаяся позади стая не скрылась из виду. Тогда она стала кружить на месте, отказываясь лететь дальше.
В сотне ярдов впереди Белощек тоже стал описывать круги, оба громко и страстно кричали, не в силах понять поступков друг друга, не зная о разных маршрутах перелета, которые тянули их. Он долго ждал, улетая далеко вперед, затем возвращаясь назад. В конце концов он отказался от своего намерения и вернулся к ней. Снова вместе они полетели назад, к стае, мягко, гортанно переговариваясь на лету.
Теперь Белощек знал, что должен остаться с ней. Она не полетит за ним. Значит, он должен следовать за ней куда бы то ни было.
Еще две недели оставались гусиные стаи на берегах залива Джемса, все возраставшее беспокойство гнало их в дальние полеты вдоль побережья, но залив они не покидали. В середине сентября над районом Гудзонова залива — залива Джемса постепенно образовалась зона низкого давления, и два дня непрерывно лили теплые дожди. Когда дожди прекратились, подул северный ветер, небо прояснилось, и под синим солнечным небосводом воздух стал свеж, сух и прохладен. Это означало, что вслед за низким давлением теперь сюда движутся массы арктического воздуха с высоким давлением. Это означало, что в течение двух, а может, и трех дней между этими двумя зонами будет существовать широкий коридор, по которому будут гулять сильные северные ветры, пробираясь в самое сердце континента.
Собравшиеся у залива Джемса канадские гуси не понимали всех метеорологических тонкостей, вызвавших эти изменения, знали только, что эта погода обещает им постоянный, надежный попутный ветер, который облегчит полет на юг. Вот уже неисчислимые поколения гусей пользовались для своих перелетов движением воздуха в континентальных масштабах — той техникой, которая используется и современной авиацией и получила название "полет по изобаре". Старые птицы первыми учуяли перемены, когда еще падали последние капли дождя. И вдоль всего пятисотмильного илистого побережья залива Джемса старые гусаки вытягивали шеи, склонив голову набок, разглядывали небо и трубили, глядя на рассеивающиеся тучи. Их беспокойство быстро передавалось от одной птицы к другой, от стаи к стае.
Стая, к которой прибился Белощек, расположилась в южной части залива Джемса. Птицы оживленно гоготали, размахивая большими крыльями, и Белощек знал, что время отлета не за горами. В южной части залива небо все еще было затянуто тучами и чуть моросил мелкий дождь, а с севера уже потянулись пролетавшие в вышине гусиные стаи. Это говорило о том, что на севере установилась ясная погода и начался перелет гусей, потому что гуси отправляются в странствие лишь при ясном небе, хотя, двинувшись в путь и очутившись в полосе непогоды, уже не останавливаются и летят дальше. Бесконечным потоком тянулись они на юг, неровными цепочками или клиньями, высоко над землей, как всегда летят водоплавающие в долгих перелетах, их заливистые трубные клики едва доносились до раскинувшихся внизу отмелей и сфагновых болот.
Напряженно, с нелегким сердцем держался Белощек рядом с подругой. На западной стороне горизонта расчистилась полоска ясного неба и поползла к ним навстречу. Беспокойство в стае все нарастало, старые птицы часто пускались бегом навстречу ветру, размахивая крыльями, словно пробуя воздух. Они перестали есть и ждали, вытянув головы к небу.
Полоса, которая разграничивала столкнувшиеся и противоборствующие воздушные массы, обрушилась на них чередой стремительных, порывистых шквалов, налетела клочьями тумана, потом вдруг воздух стал прохладен и сух, с севера потянул свежий ветер. Полоса непогоды миновала — теперь распространилась зона высокого давления.
Старые гуси возбужденно загоготали. Внезапно вся стая целиком взвилась ввысь, сотрясая воздух ударами множества крыльев. Белощек пристроился в хвосте. Под ними поплыли темные полоски лесов, и Белощека вновь охватил страх перед полетом над сушей. Он летел на юг, каждой жилкой своей ощущая, что его тянет на север, к океану. Отдалявшиеся воды залива Джемса манили его назад, а летевшая перед ним гусыня звала вперед, ц, нежная, призывная мольба, так явно звучавшая в ее голосе, была песней сирены, сопротивляться которой он не мог. Он последовал за подругой.
Они выровнялись и на высоте полумили образовали клин - там дул крепкий северный ветер, на который не оказывало влияния трение, ослабляющее ветер и меняющее его направление в нижних слоях. Белощек пристроился не впереди, а позади своей подруги, потому что вела она. Он летел в края, которых никогда прежде не видел. Он не знал, куда они держат путь. И мог только покорно следовать за ней.
