А кроме Потахе он прихватит Насионаля,- вот человек, на которого можно положиться.

Насионалю пришлось повиноваться, но, узнав, что с ними едет донья Соль, он принялся ворчать:

– Этого только не хватало! Меня, отца семейства, впутывать в твои грязные делишки! Что подумают обо мне Кармен и сенья Ангустиас, если узнают?..

Но, очутившись за городом, среди полей, и сидя рядом с Потахе в автомобиле, против тореро и важной дамы, он мало-помалу сменил гнев на милость.

Он не мог как следует разглядеть донью Соль под дорожной шляпой с голубой вуалью, концы которой спускались на желтое шелковое пальто; но, видно, она очень хороша… А как умна!.. И до чего красиво говорит!

Раньше чем они проехали половину дороги, Насиональ, который мог похвастать двадцатью пятью годами супружеской верности, мысленно простил матадору его слабость и разделил его восторженное преклонение перед доньей Соль. Случись ему, Насионалю, оказаться в таком положении, пожалуй, и он согрешил бы.

Образованность! Великая сила, ради которой можно оправдать и не такие проступки.

– Пусть скажет, кто он такой, или убирается ко всем чертям. Будь проклята эта жизнь! Поспать даже не дадут!..

Насиональ, выслушав через дверь, ведущую в комнату маэстро, этот ответ, передал его работнику, который дожидался на лестнице:

– Пусть скажет, кто он. А не то хозяин не встанет.

Было восемь часов утра. Бандерильеро, высунувшись из окна, следил взглядом за работником, который бежал по дороге к дальнему копцу проволочной изгороди, окружавшей владения Гальярдо. Неподалеку от ворот он заметил уменьшенную расстоянием фигуру всадника. И человек и лошадь казались игрушечными.

Поговорив с всадником, работник направился обратно к дому. Наспональ, не понимая, что все это значит, спустился по лестнице к нему навстречу.

– Он говорит, что ему нужно видеть хозяина,- растерянно забормотал батрак.- Сдается, у него недоброе на уме. Говорит, пусть хозяин выйдет сейчас же, он ему сам все скажет.

Бандерильеро снова стал колотить в дверь матадора, не обращая внимания на его ругань. Пора вставать; для деревни час уже не ранний, а этот человек, может быть, принес какое-нибудь важное известие.

– Сейчас иду,- сердито откликнулся Гальярдо, не вставая с постели.

Насиональ выглянул в окно и увидел, что всадник едет по дороге к дому. Работник шел ему навстречу с ответом. Было видно, что бедняге не по себе, да и в разговоре с бандерильеро он то и дело запинался, как будто не решаясь высказать какую-то догадку. Поравнявшись с всадником, парень едва выслушал его слова и стремглав бросился обратно к дому.

Одним махом взбежав по лестнице, бледный и дрожащий, он появился перед Насионалем.

– Это Плюмитас, сеньор Себастьян! Он говорит, что он Плю-митас и что ему необходимо поговорить с хозяином. Я сразу подумал, как только увидел его.

– Плюмитас!

Хотя работник, задыхаясь от быстрого бега, говорил еле слышно, это имя, казалось, облетело весь дом. Бандерильеро онемел от удивления. В комнате матадора раздались проклятия, потом стало слышно, как он, поспешно вскочив с кровати, начал одеваться. Из комнаты, которую занимала донья Соль, как бы в ответ на поразительное известие, тоже донеслось какое-то движение.

– Но чего хочет от меня этот человек, будь он проклят! Чего он явился в Ринконаду? И именно сейчас!..

Гальярдо, кое-как натянув брюки и куртку, поспешно вышел из комнаты. В ярости он промчался мимо бандерильеро и опрометью бросился вниз по лестнице. Насиональ последовал за ним.

Всадник уже сходил с коня у дверей дома. Один из батраков держал лошадь под уздцы, другие стояли неподалеку, поглядывая на неожиданного гостя с почтительным любопытством.

Это был человек среднего, скорее даже невысокого роста, русоволосый, круглолицый, с короткими сильными руками и ногами. На нем была серая блуза, отделанная черной тесьмой, темные заношенные штаны, подшитые с внутренней стороны толстым сукном, и кожаные сапоги, растрескавшиеся под действием солнца, грязи и дождей. Под блузой угадывался широкий пояс с патронташем и заткнутые за пояс тяжелый револьвер и огромный нож. В правой руке человек держал самозарядный карабин. Голову его покрывала белая некогда шляпа с обвисшими, потрепанными непогодой полями. Красный платок, повязанный вокруг шеи, являлся самым ярким украшением его особы. Широкое, толстощекое лицо было безмятежно, как луна. Белые, слегка тронутые загаром щеки заросли давно не брптой рыжеватой щетиной, отливавшей на солнце цветом старого золота. И только глаза на этой добродушной физиономии сельского священника внушали тревогу – маленькие треугольные глазки, заплывшие жиром, лукавые, темно-синие, пронзительные, похожие на глаза дикого кабана.

Едва Гальярдо показался па пороге, как бандит, сразу узнав его, приподнял шляпу над круглой головой.

– Добрый день послал нам господь, сеньор Хуан,- сказал он со степенной вежливостью андалузского крестьянина.

– Добрый день.

– Семья здорова, сеньор Хуан?

– Здорова, спасибо. А ваша как? – спросил матадор по привычке.

– Думаю, тоже здорова. Довольно давно ее не видел.

Оба сошлись поближе, непринужденно разглядывая друг друга, словно два путника, случайно встретившиеся в открытом поле. Тореро побледнел и стиснул зубы, стараясь скрыть волнение. Чего доброго, разбойник подумает, что он его боится!.. Это посещение показалось бы Гальярдо опасным в любое время, но теперь, когда он скрывает наверху свое сокровище, он готов был ринуться на бандита, как на быка, если тот пришел с дурными намерениями.

Некоторое время оба молчали. Человек десять работников, еще не отправившихся в поле, с ребяческим ужасом уставились на грозного человека, овеянного мрачной славой.

– Нельзя ли отвести лошадь на конюшню, чтобы она немного отдохнула? – спросил Плюмитас.

Гальярдо дал знак, и один из работников, взяв лошадь под уздцы, повел ее в конюшню.

– Пригляди за ней хорошенько! – крикнул ему вслед Плюмитас.- Дороже ее у меня нет ничего, я люблю ее больше, чем Жену и детей.

В это время к стоявшим среди батраков матадору и бандиту присоединился еще один собеседник.

Это был пикадор Потахе. Он вышел в расстегнутой рубашке, потягиваясь во весь свой богатырский рост. Протерев глаза, как всегда красные и воспаленные от беспробудного пьянства, он подошел к бандиту и фамильярно хлопнул его по плечу, желая выразить свою симпатию; кроме того, он всегда получал удовольствие при виде человека, пошатнувшегося под тяжестью его ручищи.

– Как живешь, Плюмитас?

Оп его впдел впервые. От этого грубого и пе слишком почтительного приветствия разбойник весь сжался, словно приготовившись к прыжку, и схватился за ружье. Но, впившись в пикадора своими синими глазками, он как будто узнал его.

– А! Ты Потахе, если не ошибаюсь. Видел тебя с пикой в Севилье, на прошлой ярмарке. Как ты падал, приятель! Ну и силен! Железный ты, что ли?

И, как бы отвечая на приветствие, он схватил пикадора своей мозолистой лапой за руку, с улыбкой восхищения ощупывая его бицепсы. Оба принялись одобрительно разглядывать друг друга. Пикадор захохотал во все горло.

– Хо-хо! Я-то думал, что ты повыше ростом… Но ничего, все равно ты славный малый.

Плюмитас подошел к матадору.

– Здесь можно будет подкрепиться?

Гальярдо ответил, как вельможа:

– Никто из гостей Ринконады не уходит без завтрака.

Все вместе вошли в просторную кухню, где обычно собирались обитатели фермы. В очаге пылал огонь.

Матадор уселся в глубокое кресло. Дочь управляющего подала ему башмаки,- в спешке он выбежал из дома в комнатных туфлях.

Насиональ, успокоенный вежливым поведением посетителя, тоже пожелал присоединиться к обществу и вошел, неся бутылку местного вина и стаканы.

– А, тебя я тоже знаю,- сказал бандит, обращаясь к Насио-налю так же запросто, как к пикадору.- Видел, как ты втыкаешь бандерильи. Когда хочешь, ты это делаешь неплохо. Держись только поближе к быку!