Сестры то и дело подбегали к Пепе. Они сновали от балкона к нему, а от него к балкону, поддерживая шутливый, легкий и, по правде говоря, довольно наивный разговор, несмотря на всю его фривольность и беспечность.

– Сеньор дон Хосе, ну что за прелесть сеньора донья Перфекта!

– Опа единственное существо в Орбахосе, не имеющее прозвища. О ней никто не отзывается дурно.

– Все ее уважают.

– Все ее обожают.

И хотя Пепе расхваливал тетушку в ответ на их слова, его все время подмывало вынуть деньги из кармана и сказать: «Мария Хуана, вот вам деньги на ботинки. Пепита, а вам на платье. Флорентина, возьмите деньги и купите что-нибудь из съестного…» Он уже готов был сделать это, когда сестры снова выбежали на балкон посмотреть, кто идет, но тут к нему подошел дон Хуан и тихо сказал:

– Не правда ли, они прелестны?.. Бедные девочки! Даже не верится, что они могут быть так веселы, а между тем… да, без сомнения, они сегодня еще ничего не ели.

– Дон Хуан, дон Хуан,- позвала Пепита.- Сюда идет ваш приятель Николасито Эрнандес. «Пасхальная Свечка». Он, как всегда, в треугольной шляпе и что-то бормочет на ходу, вероятно, молится за упокой души тех, кого отправил в могилу своим ростовщичеством.

– А вот вы не посмеете назвать его в глаза Пасхальной Свечкой!

– Посмотрим!

– Хуана, опусти жалюзи. Пусть он пройдет. Когда он завернет за угол, я крикну: «Свечка, Пасхальная Свечка!..»

Дон Хуан Тафетан выбежал на балкон.

– Идите сюда, дон Хосе, вы должны посмотреть на этого молодца.

Пене Рей, воспользовавшись тем, что девушки и дон Хуан веселились на балконе, дразня Эрнандеса и приводя его в бешенство, осторожно приблизился к одному из швейных столиков, стоявших в комнате, и сунул в ящик оставшиеся после игры в казино пол-унции.

Затем он вышел на балкон, как раз в ту минуту, когда две младшие сестры, заливаясь смехом, кричали: «Пасхальная Свечка, Пасхальная Свечка!»

CASUS BELLI[119]

После описанной выше проделки девушки затеяли длинный разговор с молодыми людьми о жителях города и о произошедших в нем событиях. Пепе, опасаясь, как бы его преступление не раскрылось в его присутствии, собрался уходить, чем очень огорчил сестер. Одна из них вышла из комнаты и, тотчас вернувшись, сказала:

– А Вздох уже за делом, развешивает белье.

– Дон Хосе, вы хотели видеть ее,- заметила другая.

– Сеньора очень красива. Она и сейчас носит мадридские прически. Идемте.

Сестры провели молодых людей через столовую, которой почти никогда не пользовались, и вышли на плоскую крышу-террасу, где валялось несколько цветочных горшков и множество старой ненужной утвари и развалившейся мебели. С террасы открывался вид на дворик соседнего дома с галереей, обвитой плющом, и с красивыми цветами в горшках, выращенными заботливой рукой. Все свидетельствовало о том, что там живут люди скромные, опрятные, хозяйственные.

Приблизившись к самому краю крыши, сестры Троя внимательно оглядели соседний дом. Девушки запретили мужчинам разговаривать, а сами удалились в ту часть террасы, где их нельзя было заметить с улицы, но и откуда трудно было что-либо разглядеть.

– Она вышла из чулана с кастрюлей гороха,- сообщила Мария Хуана, вытягивая шею и пытаясь что-нибудь увидеть.

– Трах! – крикнула Пепита, бросая камешек.

Послышался звон разбитого стекла и гневный возглас:

– Опять нам разбили стекло эти…

Сестры и их кавалеры задыхались от смеха, забившись в угол террасы.

– Сеньора Вздох сильно разгневана,- заметил Пене.- Почему у нее такое странное прозвище?

– Потому, что она вздыхает после каждого слова и вечно хнычет, хотя ни в чем не испытывает недостатка.

Несколько минут в соседнем доме царила тишина. Пепита Троя осторожно выглянула.

– Опять идет,- тихонько шепнула она, жестом призывая к молчанию.- Мария, дай мне камешек. Смотри… Трах!.. Попала.

– Мимо. Упал на землю.

– Ну-ка… Может быть, я… Подождем, пока она снова выйдет из чулана.

– Идет, идет. Флорентина, приготовься.

– Раз, два, три!.. Бац!..

Внизу кто-то вскрикнул от боли, послышались проклятия, громкий мужской голос. Рей отчетливо расслышал следующие слова:

– Черт бы побрал их! Кажется, эти… проломили мне голову. Хасинто, Хасинто! Ну что за проклятое соседство!..

– Господи Иисусе, дева Мария и святой Иосиф, что я наделала! – в растерянности воскликнула Флорентина.- Я попала в голову сеньора дона Иносенсио.

– В исповедника? – спросил Пене.

– Да.

– Он живет в этом доме?

– А где же ему еще жить?

– Так эта вздыхающая сеньора…

– Его племянница, экономка или бог знает кто. Мы дразним ее, потому что она очень зловредная, но над сеньором исповедником мы никогда не смеемся.

Пока они торопливо обменивались словами, Пене увидел, как па довольно близком расстоянии, напротив террасы, в доме, только что подвергавшемся бомбардировке, распахнулось окно и появилась улыбающаяся знакомая физиономия, при виде которой он вздрогнул, побледнел и сильно смутился. Это был Хасинтито. Молодой адвокат, прервав свой великий труд, выглянул в окно. За ухом у него торчало перо, а лицо было целомудренным, свежим и розовым, как утренняя заря.

– Добрый вечер, сеньор дон Хосе! – весело приветствовал он Пепе Рея.

Внизу снова раздался крик.

– Хасинтито, Хасинтито!

– Сейчас иду. Я здоровался с сеньором…

– Идемте, идемте отсюда! – испуганно воскликнула Флорентина.- А то сепьор исповедник поднимется в комнату дона Номинативуса и отлучит нас от церкви.

– Да, да, уйдемте и запрем дверь столовой.

Они поспешно покинули террасу.

– Вы должны были предвидеть, что Хасинто заметит нас из своего храма науки,- сказал Тафетан.

– Дон Номинативус – наш друг,- возразила одна из них.- Из окна своего храма науки он тихопько нашептывает нам любезности и посылает воздушные поцелуи.

– Хасинто?- удивился инженер.- Но что за дьявольское прозвище вы ему дали!

– Дон Номинативус…

Девушки рассмеялись.

– Мы прозвали его так за чрезмерную ученость.

– Ничего подобного, это прозвище мы дали ему еще с детства, когда он был мальчишкой… Мы играли на террасе и всегда слышали, как он вслух учил уроки.

– Да, да, целыми днями он гнусавил.

– Не гнусавил, а склонял. Вот так: «Номинативус, генити-вус, дативус, аккузативус…»

– Наверное, у меня тоже есть прозвище? – спросил Пепе.

– Пусть вам скажет об этом Мария Хуана,- произнесла Флорентина и спряталась за спину сестры.

– Почему я?.. Скажи ты, Пепита.

– У вас еще нет прозвища, дон Хосе.

– Но будет. Обещаю зайти к вам узнать его и подвергнуться обряду крещенья,- сказал молодой человек, намереваясь уйти.

– Вы уже покидаете нас?

– Да. Вы и так потеряли много времени. Вам пора приниматься за работу. Бросать камни в соседей и прохожих – совсем неподходящее занятие для таких милых, славных девушек… Ну, будьте здоровы.

И, не обращая внимания на уговоры и любезные слова, Пепе поспешно вышел, оставив у девушек дона Хуана Тафетана.

Насмешки над священником и внезапное появление Хасинти-то еще больше обеспокоили бедного молодого человека и вызвали в его душе новые опасения и неприятные предчувствия. Искренне сожалея о своем визите к сестрам Троя, Пепе решил побродить по улицам городка, пока не пройдет его тоска.

Он побывал на рынке и на улице Траперия, где помещались лучшие магазины Орбахосы, познакомился со всеми видами промышленных изделий и товаров великого города. От всего этого на него опять повеяло такой скукой, что он отправился на бульвар Босоногих монахинь. Однако из-за жестокого ветра кабальеро и их дамы предпочитали сидеть дома, и на бульваре никого не было, за исключением нескольких бездомных собак. С бульвара он направился в аптеку,- там собирались всякого рода «сторонники прогресса», пережевывающие, подобно жвачным животным, в сотый раз одну и ту же бесконечную тему,- и окончательно приуныл. Наконец, он очутился около собора; его внимание привлекли органная музыка и красивое пение хора. Пепе вошел в собор и, вспомнив тетушкины упреки и наставления, преклонил колена перед главным алтарем; потом он прошел в один придел и уже было направился в другой, когда какой-то церковный служка подошел к нему и, нагло глядя на него, грубо заявил: