Инженер и каноник обменялись рукопожатием. Затем каноник обернулся и, указывая на юношу, следовавшего за ним, с улыбкой проговорил:

– Очень рад вас познакомить с моим дорогим Хасинтито… с этим проказником и… бездельником, сеньор дон Хосе.

Из-за черной сутаны выглянуло розовое свежее лицо. Хасинтито не без смущения приветствовал молодого человека.

Это был один из тех скороспелых юнцов, которых снисходительный университет преждевременно бросает в мир ожесточенных сражений, уверив их в том, что они мужчины, ибо обладают докторским званием. С приятным, круглым и румяным, как у девушки, лицом, Хасинтито был толст и низкого, пожалуй, даже слишком низкого роста. Борода у него еще не выросла, и только легкий пушок предвещал ее появление… Ему было немногим больше двадцати лет. С детства его воспитывал дядя, являвший собой воплощение добропорядочности, благодаря чему, разумеется, нежный росток не попал под дурное влияние. Строгие правила морали постоянно сдерживали юношу, и он никогда не уклонялся от выполнения своих учебных обязанностей. Окончив университет (каждый год он получал самые высокие оценки), Хасинтито начал работать и был настолько благоразумен и усерден в судебных делах, что лавры, увенчавшие его голову в университете, обещали расцвести еще пышнее.

Он был то шаловлив, как дитя, то серьезен, как мужчина. Откровенно говоря, добрый дядя считал бы мальчика совершенством, если бы Хасинтито не питал склонности, и притом немалой, к хорошеньким девушкам. Сеньор исповедник постоянно читал племяннику нравоучения, пытаясь таким образом воспрепятствовать его сердечным порывам. Но даже эта человеческая слабость пе могла охладить той любви, которую наш добрый каноник испытывал к славному отпрыску своей дорогой племянницы Марии Ремедиос. Если дело касалось юного адвоката, он шел на любые уступки. Даже важные повседневные обязанности почтенного священника отходили на второй план всякий раз, когда дело касалось его скороспелого воспитанника. Распорядок его дня, точный и неизменный, как система мироздания, всегда нарушался, если Ха-снптито болел или собирался в дорогу. Что может быть бессмысленнее обета безбрачия священнослужителей? Если Тридентский собор и запретил священникам иметь детей, то именно бог, но отнюдь не дьявол, подарил им племянников, чтобы они могли познать сладкое чувство отцовства.

Беспристрастно исследуя душевные качества этого избалованного юноши, нельзя было не признать и его достоинств. Хасинтито по своему характеру был склонен к честности и искренне восторгался всякими благородными поступками. Что касается его умственных способностей и житейского опыта, то у него были все необходимые качества, чтобы со временем стать одной из тех знаменитостей, которые наводняют Испанию, одним из тех, кого мы так любим называть выдающимся мужем или видным деятелем: понятия, которые из-за слишком частого употребления потеряли свой высокий смысл. В нежном возрасте, когда университетский диплом служит как бы связующим звеном между отрочеством и зрелостью, почти все юноши, особенно если они любимцы профессоров, самым докучливым образом стараются блеснуть своей уче-постью, что поднимает их в глазах мамаш, но делает посмешищем среди людей взрослых и серьезных. Хасинтито обладал этим пороком, и оправданием ему могли служить не столько юные годы, сколько неразумные похвалы добродушного дядюшки, дававшие пищу его мальчишескому тщеславию.

Они продолжали прогулку вчетвером. Хасинтито молчал. Ка-поник снова заговорил о piros, которые нужно прививать, и о vites, которые нужно приводить в порядок.

– Я не сомневаюсь, что дон Хосе прекрасный агроном,- заявил он.

– Напротив, я ничего не смыслю в этом деле,- возразил дон Хосе, с раздражением замечая, что священник приписывает ему обширные познания во всех науках.

– О да! – продолжал исповедник.- Вы величайший агро-пом, но не вздумайте цитировать мне новейшие трактаты по вопросам агрономии. Для меня вся эта наука, сеньор де Рей, заключена в том, что я называю «Библией полей», в «Георгинах» бессмертного римлянина. Там все замечательно – от великого изречения Nec vero terrae fere omnes omnia possunt, то есть не всякая земля может взрастить всякое растение, сеньор дон Хосе, до обстоятельного трактата о пчелах, где поэт подробно описывает этих мудрых насекомых и определяет трутня словами: Ille horridus alter, Desidia lactamque trahens inglorius alvum, страшное, ленивое существо, влачащее свой отвратительный тяжелый живот, сеньор дон Хосе…

– Хорошо, что вы переводите мне,- сказал Пепе,- я почти не знаю латыни.

– О, современная молодежь! К чему изучать старье? – иронически заметил каноник.- Да к тому же на латинском языке писали такие ничтожества, как Вергилий, Цицерон, Тит Ливий. Однако я придерживаюсь иного взгляда, что может засвидетельствовать мой племянник, которого я обучил этому возвышенному языку. И, надо признаться, этот плутишка знает латынь лучше меня. Плохо только, что, читая современную модную литературу, он забывает латынь, и в один печальный день, сам того не подозревая, окажется невеждой. А все потому, что мой племянник увлекается новыми книгами и экстравагантными теориями. Он только и говорит что о Фламмарионе и о существах, населяющих звезды. Да, могу себе представить, какими вы будете друзьями! Хасинтито, попроси этого сеньора обучить тебя высшей математике, познакомить с немецкой философией – и ты будешь настоящим мужчиной!

Пока славный священнослужитель смеялся собственной остроте, Хасинтито, радуясь тому, что разговор коснулся излюбленной им темы, с места в карьер атаковал своего нового знакомца вопросом:

– Скажите, сеньор дон Хосе, какого вы мнения о дарвинизме?

Инженер усмехнулся такому неуместному проявлению учености и охотно разрешил бы молодому человеку тешить свое детское тщеславие, однако благоразумие удержало его от дружеской беседы с племянником и дядей, и он просто ответил:

– Ничего не могу сказать вам относительно теории Дарвина. Я слишком мало знаком с ней. Работа по специальности помешала мне заняться этим учением.

– Ну уж! – смеясь, сказал каноник.- Все сводится к тому, что мы происходим от обезьян… Впрочем, если это касается только некоторых моих знакомых, то Дарвин, пожалуй, прав.

– Теория естественного отбора,- высокопарно продолжал Хасинто,- кажется, имеет большое распространение в Германии.

– Я не сомневаюсь в этом. В Германии не должны бы выступать против правильности этой теории,- сказал священник,- поскольку она касается Бисмарка.

Навстречу нашим собеседникам вышли донья Перфекта и дон Каетано.

– Какой чудесный вечер! – воскликнула она.- Ну как, племянничек, тебе здесь очень скучно?..

– Нисколько,- ответил Пене.

– Не отрицай. Мы только что говорили с Каетано о том, что тебе здесь скучно и ты пытаешься скрыть это. Не каждый современный молодой человек может так самоотверженно, как Хасин-то, проводить свою молодость в городе, где нет Королевского театра, комедиантов, балерин, философов, литературных обществ, газет, конгрессов и прочих зрелищ и развлечений.

– Мне здесь хорошо,- возразил Пепе.- Я только сейчас говорил Росарио, что и этот город и этот дом мне очень нравятся. Я с удовольствием прожил бы здесь до самой смерти.

Росарио покраснела, остальные промолчали. Все расселись в садовой беседке. Хасинто поспешил занять место слева от девушки.

– Послушай, Пепе, я должна предупредить тебя,- сказала донья Перфекта с тем милым добродушием, которое было так же неотъемлемо присуще ее душе, как аромат цветку.- Не вздумай, что я хочу упрекнуть тебя или прочитать нотацию: ты не ребенок и без труда меня поймешь.

– Ругайте меня, дорогая тетя, я наверняка заслужил это,- сказал Пепе. Он уже начал привыкать к добросердечию своей тетки.

– Нет, нет, это всего лишь предостережение. Сеньоры подтвердят мою правоту.