При виде Гальярдо, который, сидя на лошади, с трудом расчищал себе дорогу среди колыхавшихся шляп и протянутых к нему рук, она улыбнулась совсем по-другому.

– Подите сюда, Сид Кампеадор. Дайте пожать вашу руку.

И их ладони снова встретились в долгом пожатии.

Вечером в доме матадора долго обсуждалось это событие, о

котором говорил весь город. Сеньора Ангустиас сияла от удовольствия, словно после удачной корриды. Ее сын спас одну из этих сеньор, перед которыми она всегда благоговела, приученная к почтительности долгими годами унижений!.. Кармен задумчиво молчала, сама не зная, как ей отнестись к этому происшествию.

Несколько дней Гальярдо ничего не слышал о донье Соль. Доверенного не было в городе, он отправился на псовую охоту с какими-то друзьями из клуба Сорока пяти. Но вот однажды вечером дон Хосе разыскал матадора в кафе на улице Сьерпес, где собирались любители. Два часа назад он вернулся с охоты и, найдя у себя записку от доньи Соль, немедленно отправился к ней.

– Ну, брат, тебя залучить труднее, чем волка,- говорил доверенный, таща Гальярдо из кафе.- Сеньора полагала, что ты навестишь ее. Она несколько вечеров не выходила из дому, поджидая тебя с минуты на минуту. Так не поступают с дамой. Ты был ей представлен, и после всего, что произошло, тебе следовало нанести ей визит и справиться о ее здоровье.

Матадор замедлил шаг и почесал голову.

– Дело в том…- нерешительно пробормотал он,- дело в том… что мне стыдно. Да, сеньор; именно так, стыдно. Вы знаете, я не простофиля, с женщинами не теряюсь. Я умею поговорить с ними не хуже кого другого. Но с этой – нет. Это ученая сеньора, и когда я вижу ее, то сразу понимаю, что я глупец, и либо рта не могу раскрыть, либо брякну что-нибудь невпопад. Нет, дон Хосе… Я не пойду! Лучше мне не ходить!

Но доверенный, не слушая его слов, направился вместе с ним к дому доньи Соль, продолжая рассказывать о своем последнем разговоре с ней. Она несколько обижена невниманием Гальярдо. Вся знать Севильи побывала у нее после случая в Табладе, а он – нет.

– Ты же знаешь, что тореро должен жить в ладу с важными особами. Нужно быть воспитанным и показать, что ты не какой-нибудь мужлан, выросший на скотном дворе. Такая знатная сеньора интересуется тобой, ждет тебя!.. Ничего: пойдем вместе.

– Ах! если вы идете со мной!..

И Гальярдо вздохнул с величайшим облегчением.

Они вошли в дом. Патио напоминал своими многоцветными, тонко отделанными аркадами в арабском стиле подковообразные арки Альгамбры. В бассейне фонтана плавали золотые рыбки, легкие струи монотонно журчали в вечерней тишине. В четырех галереях с лепными потолками, отделенных от патио мраморными колоннами аркад, тореро увидел старинные бюро, потемневшие картины, мертвенно-бледные лики святых, внушительные, окованные проржавевшим железом сундуки и лари, настолько источенные червем, что казалось, будто они изрешечены дробью.

Лакей повел их по широкой мраморной лестнице, и тут тореро снова изумился, увидев деревянные триптихи с тусклыми изображениями на золотистом фоне и, словно высеченные топором, статуи полнотелых богоматерей, расписанные блеклыми красками и едва мерцающим золотом, очевидно извлеченные из каких-нибудь старинных алтарей. На стенах висели ковры мягких тонов сухой листвы, одни изображали сцены распятия Христа, на других какие-то волосатые парни с копытами и рогами гонялись за полураздетыми сеньоритами.

– Вот что значит необразованность,- сказал пораженный Гальярдо.- А я-то думал, что все это годится только для монастырей!.. Оказывается, это правится и таким людям!

Наверху, едва опи вошли, вспыхнули электрические лампы, хотя на оконных стеклах еще пылали последние лучи заходящего солнца.

Здесь Гальярдо встретили новые неожиданности. Он так гордился своей привезенной из Мадрида мебелью, обитой блестящим шелком,- все эти вычурные, тяжелые, роскошные вещи, казалось, сами кричали о своей цене, а тут он был совершенно сбит с толку, увидев легкие хрупкие кресла – белые или зеленые, столы и шкафы строгих линий, однотонные стены без всяких украшений, кроме небольших картин, висящих на толстых шнурах,- всю эту тонкую, изысканную роскошь, сделанную руками краснодеревщиков. Ему было стыдно и своего изумления и того, чем он восхищался в собственном доме как высшим проявлением роскоши. «Вот что значит необразованность!» И он сел, опасаясь, как бы кресло не развалилось под его тяжестью.

Появление доньи Соль заставило его позабыть обо всем. Она была без мантильи и шляпы, с непокрытыми золотистыми волосами, так подходившими к ее романтическому имени. Такой Гальярдо не видел ее еще никогда. Ослепительно белые руки выступали из рукавов японского кимоно, запахнутого накрест на груди и оставлявшего открытой прелестную шею, чуть отливавшую янтарем, с двумя едва заметными складками, напоминавшими о шее Венеры. При каждом движении на ее пальцах, унизанных причудливыми перстнями, вспыхивали волшебным огнем разноцветные камни. На тонких запястьях позванивали золотые браслеты, одни филигранной восточной работы, с таинственными надписями, другие – массивные, с подвесками в виде амулетов и экзотических фигурок, привезенные как память о далеких краях.

Она сидела, по-мужски заложив ногу за ногу и играя висевшей на кончиках пальцев красной, расшитой золотом туфелькой на высоком золоченом каблуке, крошечной как игрушка.

У Гальярдо шумело в ушах, перед глазами стоял туман, он только и видел ясный взгляд, устремленный на него со смешанным выражением нежности и иронии. Чтобы скрыть свое смущение, он улыбался, сверкая зубами; на лице его застыла неподвижная маска молодого человека, изо всех сил старающегося быть любезным.

– Нет, сеньора… Большое спасибо. Не стоит беспокоиться…

Так отвечал он, когда донья Соль поблагодарила его за отвагу,

спасшую ей жизнь.

Понемногу Гальярдо начал успокаиваться. Разговор зашел о быках, и это сразу вернуло матадору уверенность. Донья Соль несколько раз видела его на арене и в точности припомнила важнейшие моменты боя. Гальярдо почувствовал гордость при мысли, что эта женщина видела его в такие минуты и так четко сохранила все в памяти.

Она открыла лакированный ящичек с какими-то странными цветами на крышке и предложила обоим мужчинам сигареты с золотым мундштуком, издающие пряный, волнующий аромат.

– Они с опиумом. Очень приятные.

И она закурила, следя за дымом своими зеленоватыми глазами, на свету отливавшими жидким золотом.

Тореро, привыкший к крепким гаванским сигарам, с любопытством посасывал сигаретку. Настоящая солома, развлечение для дам. Но смешанный с дымом странный аромат, казалось, рассеивал понемногу его робость.

Донья Соль, пристально глядя на матадора, расспрашивала о его жизни. Она хотела знать все о кулисах славы, о тайных сторонах известности, о тяжелой бродячей жизни тореро, до того как он добился признания публики. И Гальярдо, внезапно проникшись доверием, говорил и говорил, рассказывая о своем детстве, с гордым удовлетворением подчеркивая свое низкое происхождение, однако опуская все, что ему казалось постыдным в его бесшабашной юности.

– Очень интересно… Очень оригинально…- повторяла прекрасная сеньора.

Иногда ее глаза, оторвавшись от Гальярдо, как бы устремлялись к чему-то невидимому, и она погружалась в глубокое раздумье.

– Первый матадор в мире! – восклицал дон Хосе с неподдельным восторгом.- Поверьте мне, Соль, другого такого молодца вы не найдете. А как он переносит удары рогов!

И, гордясь силой Гальярдо, словно сам породил его, он перечислял полученные матадором раны, описывая их так, будто видел все шрамы сквозь одежду. Глаза доньи Соль следовали за этим анатомическим описанием с искренним восхищением. Настоящий герой; скромный, сдержанный и простодушный, как все сильные люди.

Доверенный поднялся, чтобы проститься. Уже больше семи часов, его ждут дома. Но донья Соль встала и, улыбаясь, преградила ему путь. Они должны остаться и поужинать с ней, она их приглашает как друзей. В этот вечер она никого не ждет. Маркиз со всей семьей уехал в деревню.