В противоположность королю лангобардов Карл — правда, с папского благословения, ибо, даже будучи «патрицием римлян», он не обладал никакими автономными правами, — принеся молитвенную «присягу», ступил на землю Вечного города. В пред-пасхальную субботу ему было дозволено вместе со свитой благоговейно присутствовать при совершении обряда крещения в епископской церкви папы Сан-Джованни (Иоанна Предтечи) в Латеранском дворце. Не исключено, что у Карла был своего рода «путеводитель по Риму, его культовым местам и античным памятникам», как свидетельствует один источник из Эйнзиделыш примерно 800-х годов.
Между тем король остановился близ собора Святого Петра, видимо, в церковной постройке храма Святой Петрониллы, легендарной дочери апостола Петра, чей мавзолей уже прежние папы передали франкским королям. По другой версии этот мавзолей оказался среди строений госпиталя где-то между собором Святого Петра и монастырем Святого Мартина, который еще в 757 году папа Стефан II (III) уступил аббату Фулраду из Сен-Дени, возглавлявшему дворцовую капеллу при Пипине. О последующем представительстве монаршего пфальца при соборе Святого Петра еще нельзя было даже подумать. Представителю императора, экзарху или патрицию, собственно говоря, следовало бы выделить в качестве резиденции на время пребывания в Риме Латеранский дворец. Более двухсот лет спустя император Оттон III особо акцентировал правомерность такого решения. В пасхальное воскресенье папа отслужил праздничную мессу в храме Сайта Мария и проводил короля до яслей. Пасхальная трапеза была устроена в Латеранском дворце.
По пути в собор Святого Петра и во время богослужения в послепасхальный понедельник звучали разученные папскими «школами» хвалебные гимны, аккламации, которые с упоминанием Господа и святых попеременно священником и духовенством или в песнопениях на манер литании призывали божественное благословение и покровительство, в том числе и на монарха и его семью. Впоследствии эти хвалебные гимны становятся составной частью церемониала коронации и, без сомнения, звучали на Рождественской службе 800 года. На следующий день папа служил мессу в присутствии короля в базилике San Paolo fuori fe mura.
Особый исторический смысл приобрело между тем торжественное клятвенное подтверждение папско-франкских дружественных отношений у места захоронения апостола Петра как высшего свидетеля и одновременно гаранта этой дружбы. Тем самым Карл как бы принял на себя обязательство перед лицом князя апостолов и его преемников. Ни король франков, ни папа не могли проигнорировать тайного воздействия и магии столь торжественного момента. Этот миг породил нерасторжимый союз между королевством франков и Римской церковью, в важности которого не могли усомниться ни Адриан I, ни Карл, хотя порой появлялись основания для всякого рода трений между ними. Это обновление союза породило даже окрашенные личной симпатией отношения, основой которых стало высокое мнение друг о друге. Об этом же свидетельствует плита, установленная по велению Карла в Альт-Санкт-Петере на могиле скончавшегося в 795 году Адриана и до сих пор напоминающая посетителям об их «звездной» дружбе.
Апогеем пасхальных праздников явился четвертый день пребывания Карла, а именно среда послепасхальной недели. Предоставим слово нашему хронисту: «На четвертый день, однако, папа вместе со своей светской и духовной знатью, духовенством и стражей отправился в собор Святого Петра. Там он обратился к королю с настоятельной, убедительной просьбой по-отечески исполнить обещание его отца Пипина да и его собственное, данное вместе с братом Карломаном и всей франкской аристократией святому апостолу Петру и его наместнику, почившему папе Стефану, в ходе посещения последним земель франков, о возвращении разных городов и территорий Италии святому апостолу Петру и всем его преемникам. Когда было зачитано это обещание, сделанное в Керси, он и вся присутствовавшая знать заявили о согласии. По собственному желанию и доброй воле действительно христианнейший король Карл по образу первых грамот велел своему смиренному и чрезвычайно благоразумному капеллану и нотариусу Итерию составить новую грамоту. В ней король передавал те города и территории святому апостолу Петру в пределах указанных границ, которые однозначно упоминаются в дарительных грамотах, а именно: Люни с островом Корсика, затем Сориано, Монте Берчето, затем Парма, потом Реджо-нель-Эмилио, далее Мантуя и Монселиче. Равным образом весь Равеннский экзархат в его историческом виде, провинции Венеция и Истрия, а также герцогства Беневентское и Сполето.
«После изготовления этой дарительной грамоты и после того, как христианнейший король собственноручно подписал ее, — продолжает хронист, — он велел проделать то же самое всем епископам, аббатам, герцогам и графам. Сначала король франков и его знать возложили эту грамоту на алтарь святого апостола Петра, а потом в его священное Confessio. Затем вручили ее викарию святого апостола Петра, святейшему папе Адриану, клятвенно заверяя, что будут следовать всему, что содержится в этой дарительной грамоте. Христианнейший король велел Итерию изгото вить второй экземпляр грамоты и собственноручно возложил ее в крипту на мощи святого апостола Петра. Прямо под Евангелие, которое там целуют, в качестве самого надежного ручательства и вечной памяти об его имени и о королевстве франков.
Еще один экземпляр, изготовленный писарем нашей святой Римской церкви, папа забрал с собой».
Эта процедура состоит из смеси разных элементов правовой сделки: письменная фиксация, «traditio per cartam», то есть изложение сути дела с помощью символа или грамоты, собственноручная подпись короля под письменным правовым актом и со ставление списка свидетелей, который также скрепляется посрел ством собственноручной подписи или знака, например в виде креста, затем «сдача экземпляра на хранение» на месте захороне ния святого. Не только папа Адриан, но и прежде всего святой как бы гарантируют факт дарения и подтверждают обещание хранить грамоты.
Верность данной клятве проистекает как бы из самопроклятия. Папская канцелярия очень хорошо умела сгущать краски в своих грамотах, профилактическое воздействие которых на современников нельзя было недооценивать, ведь наместник Бога на земле грозил отступникам адскими муками и вечным проклятием. Но и второй партнер по договору — король получает экземпляр обещания для своего «семейного архива».
Этот текст не позволяет усомниться в том, что в 754 году в Керси и без малого двадцать лет спустя в Риме были изготовлены документы о дарении в пользу Римской церкви. К удивлению, однако, не сохранилось ни одной копии ни той, ни другой грамоты, уже не говоря об их аутентичности, вследствие чего только подробное свидетельство в житии папы Адриана I и вторичное предание подтвердительной грамоты Людовика Благочестивого от 817 года в средневековых канонических правовых сборниках являются основой наших сведений. Поэтому нет абсолютной уве-енности, что эти свидетельства достоверны. Ибо как можно объяснить, что институт, издревле умевший хранить важнейшие документы, утерял именно все до единого экземпляры «Грамоты об основании средневекового церковного государства» (подписанный Карлом документ имелся в соборе Святого Петра даже в двух земплярах)? Передача грамот в 754, 774 и 817 годах сомнений не вызывает. Не столь уж ошибочным было бы предположить, что последующие экспансионистские цели папской территориальной политики вступили в противоречие со старыми свидетельствами и поэтому запрещали ссылаться на грамоты эпохи раннего средневековья. Поэтому исследователи были вынуждены сделать вывод о том, что, например, папское господство над Сардинией и особенно Сицилией, узаконенное в так называемом Людовициане, соответствовало обновленному подтверждению 817 года, когда целевые установки наместников Христа на земле не получили даже своей среднесрочной реализации.
Кроме того, выяснение сути дела осложняется немаловажным фактом, что Карл Великий и его преемники, например Оттон I, чья известная, выданная Римской церкви грамота начертана золотыми буквами на пропитанном пурпуром пергаменте и оттого очень хорошо сохранилась в оригинале как сокровище Ватиканского архива, и не собирались удовлетворять амбициозные территориальные притязания папского престола, стараясь их всячески урезать. Так о передаче Венеции и Истрии или лангобардских дукатов Сполето и Беневенто вообще не шла речь. На то у франкских правителей просто не было бы сил. Соответственно признания грамоты Людовика Благочестивого от 817 года, за исключением положения об указанных островах, видимо, содержат то прагматическое урегулирование, о котором в период между 774 и 787 годами могли договориться Карл и Адриан I. Кроме того, учитывая отсутствие физических географических карт и статистических данных, а также слабое знание местных условий с франкской стороны, по крайней мере в 754 году в Керси, вероятно, были сделаны подобные необдуманные признания без должной оценки реальных властных отношений и тем самым фактических последствий их реализации на территории Италии.
