Конечно, после того широко известного солнечного затмения 1 апреля 740 года, которое внесло немалую путаницу в точность датирования пасхальных праздников на основе расчетов, проделанных Бедой и Викторием Аквитанским, повсеместно возрос интерес к астрономическим наблюдениям и летосчислению. Однако пока рано было говорить о появлении принципиально новых моделей, сводивших бы в единую научную систему, так сказать, культовые данные и небесные явления.
Карл и Алкуин в своей переписке с трудом находили общий язык по элементарным проблемам, а в сохранившемся протоколе 809 года об ответах экспертов по проблематике летосчисления обсуждаются общеизвестные аспекты фаз Луны в марте и апреле и их значение для датирования праздника Пасхи. При этом содержится указание на лекцию, «составленную достопочтенным аббатом Адалардом». В рукописях того времени, местом происхождения которых был монастырь Корби, прослеживаются фактические изображения разных фаз Луны. Но эти усилия не породили должного энциклопедического импульса. Собирание известного материала по проблематике летосчисления напоминает скорее свидетельства церковных авторитетов в связи с преодолением актуальных догматических проблем. «Имперский календарь» из монастыря Лорш, с большим апломбом представленный недавно Арно Борстом, не заслуживает такого претенциозного наименования, ибо скорее всего оно объясняется близостью Карла к этому королевскому монастырю, а также тем, что в календаре отмечен день рождения императора.
Еще более примечательными, нежели эти усилия связать все культурные проявления эпохи с центральной личностью Карла и его двором, является то, что в этом календаре, как, впрочем, и во всех других, просматривается попытка обогатить древнее деление года на двенадцать месяцев главными христианскими праздниками, днями конкретных святых, астрономическими наблюдениями, данными летосчисления и впечатлениями от прочитанных произведений античных авторов, к примеру Naturalis historia [89] Плиния-старшего, а также осознать и понять как бы уже ставшие библейскими числа, меры веса и длины как проявление заданного божественного порядка на основе ученого знания и автопсии. Сюда же относятся наблюдения за небесными явлениями. Поводом для такого заключения стал главным образом 807 год, но вместе с тем конец 809-го и начало 810 года. Этот интерес, безусловно, разделяли король и император. У Карла был серебряный стол «изумительной красоты и размера, на котором независимо друг от друга были нанесены три изображения — карта мира, картина звездного неба и заключенные в окружности орбиты планет». А Алкуин в своей монастырской школе в Туре специально для обучения юных клириков велел нарисовать красками своеобразное подобие небесного свода. Но изо всего этого делать вывод о законченной концепции «имперских календарей» или даже энциклопедий в связи с собором 809 года означало бы выдавать желаемое за действительное.
Сколько бы ни пытались «дистиллировать» поэтические старания панегиристов в ахенском дворце или переписку интеллектуалов со своим господином и хозяином в академию, своего рода «новые Афины», сколько бы ни говорили, что кодексы, которые можно привязать к Карлу и его двору, породили придворную школу как постоянно действующую структуру, и, наконец, сколько бы ни доказывали, что архитектурные реликты или даже награбленные памятники этой эпохи позволяют говорить о существовании придворного искусства, первоисходные ахенские инициативы при всем желании не дают основания для составления из них всеобъемлющей энциклопедии. Видимо, прав Эйнхард, когда он пишет лишь о том, что во всех своих многообразных усилиях Карл, собственно говоря, не вышел за рамки «франкизации» и «христианизации» языческо-латинского календаря, называя по англосаксонскому образцу месяцы соответственно событиям церковной жизни или основным выполняемым сельскохозяйственным работам. Так, апрель стал месяцем Пасхи, а декабрь перекрестили в рождественский месяц. Кроме того, Карл присвоил ветрам франкские названия. Но даже эта минимальная программа, связанная с переименованием месяцев, споткнулась о традицию. Даже сборники, содержащие принципы летосчисления, не смогли заменить центральное произведение Беды по проблематике времясчисления. Более чем спорным представляется вопрос о том, появились ли ученые труды Дикуила, и прежде всего его инновативная космография, еще при жизни Карла и можно ли вообще связывать их со всем происходившим при дворе.
На протяжении осени и зимы в Ахене, несмотря на нехватку времени, появилось несколько капитуляриев, нацеленных на то, чтобы вплотную заняться проблемами церковной реформы. И вновь основное место в предписаниях занимает осуществление правосудия. На этот раз в центре внимания — правовой статус приговоренных к смертной казни, но затем помилованных. Им разрешается вести судебную тяжбу, но запрещается выступать в качестве свидетелей или даже в роли шеффенов. Учреждение института шеффенов по праву считается важным нововведением в системе правосудия, которое связывают с именем Карла. Шеффены впрямую причастны к вынесению вердикта в качестве постоянных судебных заседателей; на фоне прежних, постоянно менявшихся обстоятельств в суде свежеиспеченные служители Фемиды действительно творят право. Этот институт делает ставку на личную преемственность (и опыт) в процессе. В отношении получившего помилование выносится постановление, что в случае совершения новых преступлений он должен предстать перед судом, причем ему не дозволено ссылаться на то, что (говоря юридически) он уже умер и поэтому не может быть привлечен к судебной ответственности. За это он должен подвергнуться соответствующему наказанию.
Смертная казнь, во многом чуждая так называемому народному праву (за исключением «оккупационного права» саксов), внедрилась в судопроизводство и в систему назначения меры наказания через королевское право. Смертная казнь считалась карой за оскорбление величества, например за «herisliz», то есть за дезертирство, ограбление церкви, убийство в церкви или неоднократное ограбление. Другие параграфы касаются отношения к разбойникам, которым никто не вправе предоставлять свой кров, если они объявляются вне закона графским судом. Также затрагивается суть процессуального порядка. Графам не дозволяется привлекать к суду свободных, за исключением шеффенов и их вассалов, если рассматриваются дела, к которым они не причастны. Свидетели должны давать показания или приносить присягу в трезвом состоянии, тщательно взвешивая характер показания по конкретному делу. По вопросу коррупции предусматривается косвенное порицание королевских эмиссаров, графов и шеффенов за отказ от возложенных на него обязанностей.
Две главы посвящаются юридическому урегулированию экономических отношений. По воскресным дням запрещается рыночная торговля, лишенная древней традиции. Недопустимо принуждение при переправе через реку по мосту с уплатой мостового сбора, если перевоз можно осуществить в другом месте. Равным образом, согласно обновленной версии Нимвегенского капитулярия, нельзя взимать дорожную пошлину в «чистом поле». В заключение излагается предписание касательно священнослужителей, которые откупаются освященным миро, чтобы избежать приговора суда. За это им отрубается правая рука.
Встречаются и «смиренные» пожелания, к примеру, прошения за благочестивых судей, фогтов, благочинных и шеффенов, исполняющих свое служение в духе справедливости, а не из корыстолюбия, увеличить отчисляемую им долю от взимаемых денежных штрафов до одной трети от допустимой торговой стоимости; нередко попадается предписание подводить под крышу помещение суда, чтобы заседания проходили и зимой и весной. Принесение присяги надлежит совершать в пфальце, тех же, кто отказывается от присяги, следует доставлять в королевский суд вместе с другими отступниками согласно скрепленному печатью; письменному приказу монарха.
Этот капитулярий общего свойства был дополнен двумя служебными инструкциями специально для королевских эмиссаров. В двенадцати или тринадцати отдельных параграфах лишь в общем виде излагаются неустройства того времени в юриспруденции, в церковном благочинии, хозяйстве и политике в твердой уверенности, что королевским эмиссарам, которым положено проявлять «достойную мужественность во всем», уже давно из собственного опыта знакомы преступные деяния. Еще раз указывается на ордалию, «суд Божий», главным образом в виде испы-?тания крестом как средства обнаружения истины. По-видимому, это диктуется небеспочвенным недоверием к распространенной традиции принесения присяги, что нередко оборачивалось клятвопреступлением.
