— Думаю, нам нужно переименовать его в мистера Побегайчика.

— Ребята, вы хоть понимаете, что вас ждет за убийство? — проскулил аспирант, тщетно пытаясь унять дрожь в руках. Поднятые в воздух, они трепетали, словно белье на ветру.

— Я отвечаю только по закону Господа, — ответил Макфарлейн. Затем, предоставляя гарвардскому «умнику» возможность искупить свое никчемное существование, проговорил: — «Но если не покаетесь, все так же погибнете». [39]

— Эй, я не сделал ничего плохого! Это вы рыщете в темноте, врываетесь в церкви, размахиваете оружием. А я лишь бедный аспирант, замученный долгами, стараюсь честно заработать…

— Будь мужчиной! Ибо тебе скоро предстоит встреча с Творцом.

— Господи! Не надо! Умоляю вас… — Монолог перешел во всхлипывающие завывания.

— Ого! Кому-то нужен подгузник, — пробормотал Бойд Бракстон, увидев, что аспирант потерял контроль над мочевым пузырем.

Макфарлейн в отвращении кивнул бывшему сержанту-комендору:

— Убей его. Он оскверняет Господа!

Ночную тишину разорвал одинокий выстрел. Похожий на удар церковного колокола.

— О, как удачно, — заметил ганни, махнув дулом пистолета на обезглавленное выстрелом в упор тело, свернувшееся клубком на дне разрытой могилы. Засунув мощный пистолет за пояс, он взял лопату: — Столько трудов за один день, да?

— Бог не получает удовольствия от смерти грешника. И ты не должен.

Окрепнув в вере, Макфарлейн подумал о том, что до Эйд аль-Адхи еще четыре дня. Достаточно времени, чтобы найти Ковчег.

Как и полагается настоящему морскому пехотинцу, он уже подготовил запасной план.

— Санчес уже дал о себе знать?

Санчес был тем, кому поручили наблюдение.

— Около трех часов назад, сэр. Эйсквит и женщина торчат у себя в номере в гостинице в Оксфорде. Санчес устроился в соседнем номере. Поскольку смежной двери нет, он наблюдает за парочкой с помощью видеокамеры, засунутой в замочную скважину.

— Мне нужно, чтобы он докладывал каждый час. Если англичанин хотя бы высморкается в свой сопливый платок, я должен об этом знать.

«Давай оставим свет».

Об этом попросил он, а не она.

Убежденная в том, что в сексе нужно уступать друг другу, Эди без слов подчинилась.

В золотистом сиянии настольной лампы, освещающем каждое их движение, они раздели друг друга дрожащими руками. Обоих охватила стеснительность, усугубляемая по мере того, как обнажались все новые участки плоти. Торс. Грудь. Пах. Бедра.Наконец они предстали друг перед другом, полностью обнаженные. В это мгновение Эди остро прочувствовала свое собственное тело. Ее груди касались подмышек. Соски налились. Колени чуть дрожали. Прошло уже три года с тех пор, как она рассталась с последним возлюбленным. Она гадала, сможет ли оправдать надежды.

— Ты прекрасна!

Обрадованная этой похвалой, Эди шагнула вперед, протягивая руку к Кэдмону. Жаждая прикоснуться к нему, она провела кончиками пальцев ему по груди, с удивлением обнаружив, что у него поджарое, упругое тело юноши.

Шагнув еще ближе, Эди прижалась губами к пульсирующей жилке у него на шее, буквально чувствуя, как с каждым частым ударом сердца по его телу разливается кровь.

Он так волнуется…

По какой-то необъяснимой причине это ее возбудило.

Склонив голову, она провела языком по соску Кэдмона. Покачнувшись, он простонал ее имя — от поставленного произношения не осталось и следа.

Взяв на себя ведущую роль, Эди медленно подтолкнула Кэдмона спиной к растрепанной кровати. Когда он наткнулся лодыжками на матрац, она усадила его мягким толчком, после чего сама уселась верхом к нему на колени.

Руки Кэдмона скользнули вверх по ее бедрам и дальше по грудной клетке, остановившись наконец на грудях. Один сосок оказался зажат между большим и указательным пальцами. Зрелище было непристойное, но завороживающе прекрасное. Эди обрадовалась тому, что они не стали гасить свет.

Почувствовав ее желание, Кэдмон провел руками ей по талии. Его глаза наполнились прозрачной голубизной.

— Ты готова?

— На старт, внимание, марш, — ответила она.

Через мгновение, упираясь Кэдмону в грудь, Эди начала двигаться. Вцепившись ей в бедра, Кэдмон застонал, и этот утробный звук слился с быстрыми фортепианными аккордами радио.

Эди напрягла мышцы. Затем расслабилась. Это действие вызвало новый стон. Кэдмон стиснул ее крепче. «Быстрее!»

Эди повиновалась. Ее движения стали частыми, мощными. Кэдмон смотрел ей в глаза, без слов умоляя не останавливаться. Эди опустила руку, трогая его, глядя на то, как он задрожал, закатывая глаза.

Когда пик наслаждения остался позади, она повалилась вперед, придавливая своим весом Кэдмона и со слезами на глазах стараясь перевести дыхание. Прижимаясь влажной щекой к такой же влажной щеке Кэдмона, счастливо рассмеялась:

— Не знаю, как ты, но я сейчас впервые по-настоящему оценила классическую музыку.

Кэдмон прикрыл рот рукой, сдерживая зевок.

— Извини, никак не могу прийти в себя. Эта ночь… Впрочем, можно не говорить. Ты сама там была.

— Была, — шагая рядом с ним по Хай-стрит, ткнула его в бок Эди.

Сложив свои скудные пожитки в сумку авиакомпании «Верджин», они выписались из гостиницы сразу же после завтрака. План заключался в том, чтобы вернуться на автобусе в аэропорт «Хитроу», а там взять машину напрокат и отправиться в Годмерсхэм. Администратор сообщил им, что автобусы до аэропорта отправляются от Глостер-Грин каждые двадцать минут. Как раз сейчас Кэдмон и Эди подходили к Глостер-Грин. Они сошлись во мнении, что церковь Святого мученика Лаврентия может оказаться тупиком.

Кэдмон посмотрел на часы. Половина восьмого. Вот почему Хай-стрит была еще пустынна. Улыбнувшись, Эди прижалась к нему крепче. Кэдмон молча признал, что в том, кого желают, также пробуждается желание. Подобно большинству мужчин, терзаемых первыми муками страсти, он гадал, не слишком ли сильно увлекся Эди, поскольку его мысли постоянно возвращались к ней.

События прошлого вечера развивались так стремительно, что Кэдмон мог вызывать в памяти только отдельные краткие мгновения: тихий стук дождя по подоконнику, совсем не тихие утробные стоны и томные вздохи. Первый раунд завершился обессиленными объятиями. Второй оказался более утонченным, более соблазнительным. Они ели мандарины, лежа в кровати. Эди брызнула соком ему на живот, после чего слизнула языком янтарные капельки, повисшие в жестких вьющихся волосках, собравшихся между бедрами. Не в силах сдержаться, Кэдмон схватил ее за голову, опуская губы ниже. Последовавшее за этим наслаждение было невыносимым.

— Ты улыбаешься. И широко, должна добавить. О чем, черт побери, ты думаешь? — насмешливо взглянула на него Эди.

— Что? Я мысленно представлял себе блюдо с самыми эротическими на свете фруктами, — ответил он.

— Я слышала, вам, мужчинам, подобные мысли приходят каждые десять секунд, — засмеялась Эди. — Просто поразительно, что вы иногда можете еще что-то делать.

— Очень помогает подробно составленный список.

Эди рассмеялась еще громче.

Как уже выяснил Кэдмон, одно дело понять Эди Миллер, и совершенно другое — разобраться в ней. Детские годы ее были полны насилия и предательства. И бесконечной боли. Однако каким-то образом ей удалось выстоять.

Одним словом, он поражался ее силе.

— А что, если мы действительно обнаружим в церкви Святого мученика Лаврентия Ковчег Завета? — вдруг ни с того ни с сего спросила Эди. — Ты уже думал о том, как нам с ним поступить?

По правде сказать, он пока что не задумывался над этим, полностью сосредоточившись на том, чтобы разгадать катрены.

— Я имею в виду, мы отдадим его в музей? Или в церковь, в синагогу?

— Наверное, сначала нужно найти Ковчег и лишь затем думать, что с ним делать, — уклончиво ответил Кэдмон.