Не теряя времени, Эди и Кэдмон побежали к двери, проталкиваясь в голову толпы.

Через несколько секунд они выбрались из здания.

— Быстрее! — приказал Кэдмон, хватая Эди за руку и сбегая вниз по ступеням. — Подозреваю, мы обманули всех, кроме того человека, который нас ищет. Что там напротив? — Он указал на рощу лишенных листвы деревьев на противоположной стороне Седьмой улицы, намертво запруженной машинами телевидения и специальных служб.

— Там сад скульптур на открытом воздухе.

— А в том направлении? — Кэдмон указал в сторону Конститьюшен-авеню.

— Федеральный квартал.

— Правильно ли мое предположение, что неподалеку есть станция метро?

— Она в двух кварталах отсюда, за зданием Государственного архива.

— Отлично. — И Кэдмон повлек Эди мимо полицейских, тщетно пытавшихся удержать зевак за желтой лентой.

— На тот случай, если ты забыл, мой джип стоит…

— Не сейчас!

Понимая, что им в первую очередь нужно скрыться от полицейского с соломенными волосами, Эди прикусила язык. Подробности плана бегства можно будет обсудить, когда они окажутся далеко от музея.

Перейдя на бег, они пересекли Седьмую улицу. Кэдмон нырнул в сад скульптур. Сквозь ветви голых деревьев Эди успела разглядеть справа скульптуру из нержавеющей стали, а слева — из бронзы. Впереди показался открытый каток. По гладкому льду изящно скользили трое катающихся, пребывая в блаженном неведении относительно «вавилонского столпотворения» на той стороне улицы.

Буквально таща Эди за собой, Кэдмон повернул вправо, обходя каток, затем снова вправо, после чего резко влево. Для человека, незнакомого с городом, он замечательно ориентировался в лабиринтах сада.

Только когда они оказались на Конститьюшен-авеню, в двух кварталах от выхода из музея на Седьмую улицу, Кэдмон замедлил шаг.

Легкие Эди горели от морозного декабрьского воздуха. Она остановилась, не в силах отдышаться, и, когда Кэдмон положил руку ей на плечо, непроизвольно бросилась ему на грудь.

— Тот полицейский… он убил бы… если бы ты не… и нас… — Эди уткнулась ему в плечо, лишившись от страха способности говорить связно.

— Тсс. Все в порядке. Опасность миновала, — обвив ее рукой, прошептал он, согревая своим дыханием ее щеку.

Прошло добрых полминуты, прежде чем дыхание Эди относительно восстановилось. Устыдившись того, как бросилась на Кэдмона, она отстранила его от себя.

— Тебе лучше? — участливо спросил он.

Если не считать того, что его глаза зажглись ярким кобальтом, он не выказывал никаких внешних признаков напряжения.

Довольно прилично изобразив китайского болванчика, Эди с опаской кивнула. С опаской, потому что невдалеке послышались полицейские сирены. Вокруг Национальной галереи искусств раскидывался полицейский невод. И как только сеть будет расставлена, они окажутся в ловушке.

Эди взглянула на часы. Невероятно, но с того момента, как в подземном переходе музея раздались три выстрела, прошло не больше пятнадцати минут. Этот промежуток времени казался длиннее, но притом и короче, словно время разом ускорилось и замедлилось.

— Не знаю, как ты, но мне кажется, будто меня только что засосало в смертельный ураган, закруживший дома, коров и заборы.

— У меня приблизительно такое же ощущение. — Один край губ Кэдмона дернулся вверх. — Определенно, этот день я намеревался провести не так.

— Это точно.

Все еще стесняясь своего недавнего проявления слабости, Эди вытерла с ресниц влажные снежинки. Снегопад уменьшился до отдельных редких хлопьев, кружащихся в холодном западном ветре.

С того места, где они стояли у угла здания Государственного архива, им открывался вид на Конститьюшен-авеню в обе стороны. Вдоль этой знаменитой магистрали выстроились знакомые оплоты здравого смысла: продавцы хот-догов, сувенирные лавки, газетные киоски — крошечные знаки препинания, в случайном порядке расставленные между внушительными зданиями.

Решив взять все на себя, Эди повернула направо, намереваясь вернуться к своей машине. Но не успела она сделать и одного шага, как Кэдмон, схватив за локоть, остановил ее:

— Куда ты собралась?

— Мы это уже обсуждали. Я иду за своим джипом. Ты со мной?

— Хотя есть свои преимущества в том, чтобы иметь под рукой собственный транспорт, необходимо также рассмотреть и определенные недостатки этого.

Отчаянно желая вернуться к джипу, самому быстрому способу покинуть это безумие, Эди распрямила плечи. Не слишком простое занятие, если учесть, что на ней были кожаная куртка и не по размеру большое пальто.

— На счет «три» — «камень, ножницы, бумага».

— Прошу прощения? — Медно-рыжие брови Кэдмона сомкнулись над переносицей.

— Ты меня слышал. Поскольку нас всего двое, решить этот вопрос голосованием не получится, так что мы воспользуемся «камнем, ножницами и бумагой». У вас в Англии ведь с этим знакомы, разве не так?

— Да, я знаком с этой игрой. На самом деле она была изобретена в середине восемнадцатого столетия графом де Рошамбо как средство разрешения…

Эди подняла руку, останавливая его на середине предложения.

— Лично мне лишняя информация не нужна. — Устав беспрекословно следовать за лидером, она подняла голову и посмотрела Кэдмону прямо в глаза: — На счет «три».

Они одновременно выбросили в воздух сжатые кулаки.

Холодный дождь пролился на равнину, заросшую вереском.

«Строчка прямиком из романа Викторианской эпохи», — угрюмо подумал Кэдмон, приоткрывая занавеску. Вот только никакого вереска не было, за окном гостиничного номера простиралась заасфальтированная стоянка, огороженная кирпичными стенами восемь футов высотой и двенадцатиэтажным административным зданием прямо напротив.

— Да, какая же у нас интересная жизнь, — пробормотал он, отпуская занавеску и отходя от окна.

После того как «бумага» одержала верх над «камнем», они с Эди покинули Вашингтон на метро и поселились в гостинице «Холидей-Инн» на противоположном берегу реки, в Арлингтоне, штат Виргиния. С тех пор прошло уже два часа, но Кэдмон по-прежнему пытался разобраться в кошмарной цепочке событий, которая привела их в этот одноцветный гостиничный номер с непривлекательным видом из окна.

Он посмотрел на свою спутницу. Эди Миллер лежала на двуспальной кровати, свернувшись клубком и уставившись в пустоту. Его взгляд задержался на ней дольше, чем допускали правила приличия, Кэдмон решил, что она похожа на георгин, увядший на морозе.

Отчаянно нуждаясь в освежающем пунше, он прошел на кухню — номер был оснащен кофеваркой, микроволновой печью и крошечным холодильником, — и откупорил бутылку: джин и тоник они купили в винном магазине в конце улицы.

— Что ты делаешь? — с сонным выражением лица оторвала голову от подушки Эди.

— Я решил приготовить себе джин с тоником.

«Георгин» тотчас же оживился.

— Приготовь два.

Держа стакан в руке, Кэдмон подошел к кровати. Словно издеваясь над бедственным положением, кубики льда весело зазвенели о стеклянные стенки.

— Извини, но лайм только что закончился, — сказал он, протягивая наполовину полный стакан.

Сбросив босые ноги на пол, Эди уселась на кровати, зажимая стакан обеими руками.

— Сейчас нам меньше всего нужно переживать о сбежавшем лайме.

— Точно.

Несмотря на ощущение относительной безопасности, Кэдмон подозревал, что за ними охотится противник, настроенный очень решительно. И хотя главный приз, «Камни огня», похищенные из музея Гопкинса, находился в руках врагов, они стремились во что бы то ни стало стереть все следы кражи.

Но почему?

Этот вопрос не выходил у Кэдмона из головы на протяжении последних двух часов. Ни он сам, ни Эди Миллер не смогут опознать убийцу Джонатана Паджхэма. И им неизвестно нынешнее местонахождение наперсника, украшенного драгоценными камнями.

Так чем же объясняется эта кровавая охота?

Упорство врага говорило о том, что он ни за что не собирался предавать огласке тот факт, что по прошествии нескольких тысяч лет вновь обнаружены числившиеся пропавшими знаменитые «Камни огня». И если это так, мотив становился очевиден. Несомненно, врагами движет какая-то высшая цель, а не просто жажда наживы.