— Сэр Кеннет сказал что-то о том, что Галену принадлежали некие «священные предметы». Как ты думаешь, а что, если Гален также наткнулся на часть щитов Соломона?

— Вполне вероятно, что Сусаким оставил какое-то количество золотых щитов в качестве подношения богам, — тихо произнес Кэдмон. — Хотя я бы не высказывал это предположение нашему хозяину.

— Понятно.

Закрыв окно, сэр Кеннет прошел к письменному столу.

— Ничто так не прочищает рассудок, как хороший крик, а? Дорогая моя, вам надо непременно как-нибудь попробовать. Подозреваю, у вас отличные легкие. — Профессор повернулся к Кэдмону: — Хотя наша беседа получилась очень интересной, молодой Эйсквит, ваше предположение сравнимо с плевком в аэродинамической трубе. В лучшем случае оно эфемерное.

— Вот так и «рождается ужасная красота», — усмехнулся Кэдмон.

— У вас всегда была слабость к цветастым литературным сравнениям. Если бы вы занялись не средневековой историей, а средневековой литературой, вы бы далеко пошли.

— Поздно сожалеть об этом.

— Гм, раз уж речь зашла о литературном творчестве, мне хочется узнать побольше о тех стихах, которые Гален Годмерсхэмский написал перед своей смертью, — вмешалась Эди, принимая на себя неблагодарную роль судьи.

— Я так и знал, что вас заинтересует поэзия Галена. Оригиналы четверостиший хранятся в библиотеке герцога Хамфри и никому не выдаются. Но, к вашему счастью, моя дорогая, у меня есть копия.

Стоя перед столом, сэр Кеннет порылся в бумагах. Не найдя то, что искал, он нетерпеливо набросился на соседнюю кипу, затем на следующую, недовольно бормоча себе под нос.

— Это просто бессовестно! — наконец сердито воскликнул профессор, хлопнув ладонью по последней кипе. — У меня сперли эти проклятые катрены!

Как делала каждый год, Марта Янус осторожно достала завернутые в бумагу елочные игрушки из коробки. Сначала развернула шесть стеклянных ангелов ручной работы из своей родной Польши. За ними последовали Санта-Клаусы в клетчатых костюмах. Эти фарфоровые фигурки в сине-зеленой шотландке казались ей нелепыми, но сэр Кеннет упрямо гордился своими шотландскими предками, и Марта каждый год вешала эти аляповатые игрушки на елку. По одному клетчатому Санте на каждого хрустального ангела.

Сэр Кеннет всегда возражал против того, чтобы наряжать елку, утверждая, что для женщины, считающей себя истинной католичкой, этот ритуал является весьма странным. Марта просто его не слушала. После двадцати семи лет работы у профессора его снисходительное высокомерие ее больше не задевало. Она окружила свое сердце каменной стеной. Кирпич за кирпичом, цемент такой прочный, что стена получилась непробиваемая.

Когда Марта только приехала в Оксфорд, сэр Кеннет Кэмпбелл-Браун показался ей человеком добрым и великодушным. Хотя многие представители интеллигенции вслух поддерживали диссидентов, мало кто готов был принять беженку из Польши, знавшую по-английски всего несколько слов. Сэр Кеннет был свободен от таких предрассудков. Он указывал, Марта мыла. Первый год они вообще не разговаривали между собой. Затем однажды Марта обнаружила почти на всех предметах обстановки приклеенные скотчем бумажки с написанными от руки названиями. Первый льготный период миновал, и теперь хозяин Розовой часовни ожидал, что домработница овладеет английским языком. Сначала это была лишь глупая игра в искаженные фразы и корявые предложения. Потом игра перешла в нечто более глубокое, более сложное, она решила показать человеку, вытащившему ее из пепла страха и неопределенности, на что способна.

Марта была одной из тех немногих счастливчиков, кому удалось бежать из коммунистической Польши. Она заплатила баснословные деньги «проводнику», который тайно вывез ее из Гданьска в трюме рыболовного судна. Ее мужу Витольду не повезло, он отправился за решетку по обвинению в государственном преступлении. Витольд был простым каменщиком, его единственное преступление заключалось в том, что он мечтал о Польше, свободной от коммунистов. Получив десять лет тюрьмы строгого режима, Витольд продержался только три. Марта получила известие о смерти мужа только спустя шестнадцать месяцев после его похорон.

Об этом она не сказала никому, даже сэру Кеннету, соблюдая неписаный закон Розовой часовни: никогда не говорить о сердечных делах.

Женщина считала, что этот закон был обусловлен тем, что у сэра Кеннета сердца не было. А если и было, то проявлялось это крайне редко. За двадцать семь лет сэр Кеннет Кэмпбелл-Браун лишь дважды выказал какие-то нежные чувства. В первый раз, когда, прочитав в местной газете о бедственном положении Марты, позвонил в католическую благотворительную организацию, приютившую беженку, и сказал, что обеспечит ее работой в течение такого времени, какое потребуется. Второго раза пришлось ждать почти десять лет.

Хотя все эти годы были бесчисленные мелочи, говорившие об упадочной и безнравственной жизни. Сэр Кеннет то и дело не возвращался ночевать в Розовую часовню. Многие вечера проходили в пьяных пирушках. Однажды Марта застала на кухне двух голых хихикающих девиц, мажущих друг другу обнаженные груди сливочным маслом. В другой раз, отправившись раскладывать постель, застала сэра Кеннета и мускулистого черного мужчину, занятых немыслимым делом. Порой хозяин казался ей воплощением дьявола, в другие же дни — прекрасным Вакхом.

Определенно, в тот давно минувший декабрьский вечер сэр Кеннет был прекрасен, облаченный в новенький черный смокинг, сшитый на заказ, с седыми кудрями, сияющими, словно начищенное серебро. Он вернулся с вечеринки рано, сославшись на то, что там было «жутко скучно». Марта предложила ему кружку подогретого вина со специями и спросила, не хочет ли он помочь ей нарядить елку. Сэр Кеннет рассмеялся, но, ослабив узел галстука, принялся помогать. Он даже держал стул, чтобы Марта смогла надеть на макушку елки сверкающую звезду. Но стул все равно качнулся, и Марта свалилась в его объятия. Не успела она сообразить, в чем дело, как они уже катались по только что пропылесосенному ковру, срывая друг с друга одежду, словно два обезумевших зверя. Марта не спала с мужчиной уже десять лет, с тех самых пор, как покинула родную Польшу. В это страстное мгновение сэр Кеннет перестал быть хозяином Розовой часовни. Он превратился просто в мужчину. Сильного. Властного. Марта вскрикнула вслух от сладостной боли; ей казалось, у нее внутри все разрывается.

На следующее утро в Розовую часовню вернулось молчание, чем-то напоминающее первый год пребывания Марты. Сэр Кеннет только молча указывал и что-то бормотал себе под нос. Марта только мыла и подметала. О вчерашней пылкой страсти не было сказано ни слова. Если бы не валяющийся под елкой разбитый хрустальный ангел и галстук сэра Кеннета, запутавшийся в ветвях, она готова была даже поверить, что ничего не произошло. Разбитый ангел отправился в мусорное ведро; шелковый галстук — в шкатулку с личными реликвиями.

Неделю спустя, на День подарков, когда хозяева традиционно дарят подарки своей прислуге, на туалетном столике в спальне Марты таинственным образом появилась маленькая коробочка, завернутая в простую коричневую бумагу. Внутри лежал хрустальный ангел ручной работы. И больше ничего — ни записки, ни открытки.

Каждый год таинственного ангела развертывали первым. И каждый год, несмотря на возражения и жалобы сэра Кеннета, Марта наряжала елку, заставляя хозяина Розовой часовни вспомнить ночь страсти.

Она уже давно рассталась с надеждой спасти душу сэра Кеннета. Ибо для того, чтобы иметь душу, нужно иметь сердце. А сэр Кеннет был бессердечный человек, и она опасалась, что настанет день, когда ей на смену придет женщина помоложе. Женщина, чьи волосы еще не тронула седина, чье тело не стало дряблым. Марта со страхом думала, что станется с ней, когда ей придется столкнуться лицом к лицу с волками, без пенсии, без гроша за душой.

Но был способ избежать встречи с волками.

Американский ангел спустился с небес, чтобы избавить Марту от того, чего она боялась больше всего на свете. Теперь она покинет Розовую часовню на своих условиях, держа седую голову высоко поднятой.