– Да, импортируйте кого-нибудь из развивающейся страны, какие тут проблемы, – вставил Грег.

– Понимаешь, Грета, мой муж… у него понятия, он такой собственник, я с ним боюсь даже заговаривать на эту тему, вдруг он заявит, что ему непременно нужен его собственный ребенок, в жилах которого будет течь кровь потомка Уэйнрайт.

Грег снова захотел встрять, но Грета сделала ему красноречивый жест, чтобы заткнулся.

– Замалчивание – тот же самый обман! Ты можешь потерять любимого человека, начав скрытничать. Попытайся найти нужные слова, пока он сам обо всём не догадался.

– Но как, Грета? Какие подобрать слова, я же не знаю, что он там себе думает, и мне не с кем даже посоветоваться.

– Посоветуйся с муж…

Оборвавшись на полуслове, Грета посмотрела на Грега, затем снова повернулась к Имоджин.

– Ну… поищи среди своих знакомых такого мужчину, который был бы по характеру схож с твоим мужем, и выясни, как бы он отреагировал на такое признание. Когда ты узнаешь прогноз, тебе легче будет действовать.

– Врач сказал, не всё потеряно, – беспомощно пролепетала Имоджин.

– Если тебя не обнадежат на 100 % в ближайшие два дня, стоит поторопиться с признанием. Как бы ты сама себя не выдала своим поведением.

– Здесь в Вене есть знаменитый доктор, я записана к нему на приём во второй половине дня.

– Желаю тебе разродиться сразу тремя Уэйнрайтами!

И они чокнулись бокалами, в которых зеленел свежевыжатый сок из яблока и сельдерея.

– В восемнадцать лет мне нужно было исследовать тёмную сторону моей сексуальности, – продолжила Грета обсуждение профессиональных тем. – Да и сейчас мой потенциал ещё не раскрыт до конца. Например, я никогда не занималась сексом на работающей стиральной машине. Ни в одном доме из тех, где мы жили с Грегом, не было подходящей: наверху всегда была какая-нибудь сушилка, на которой толком не устроишься. А меня просто наизнанку выворачивает от запаха чистого белья. Меня один запах до оргазма доводит – надеюсь, ты меня правильно понимаешь. Уж я-то знаю, о чём говорю.

Имоджин энергично закивала. У неё была своя доминанта – ребенок, а сильные желания, страсти, какую бы конечную цель ни имели, основу имеют одинаковую.

Андрей остановил машину у последних пределов земли живых, перед закрытыми воротами, где начертаны слова надежды. Выйдя, проследовал на кладбище, мимо крестов, надгробий и венков, ждущих у продавца своих могильных потребителей.

Он шёл по центральной аллее, затем по боковой, и в нужном месте свернул на узкую дорожку, проложенную среди могил.

– Привет, – сказал он, остановившись возле решётки, замыкающей вход к памятнику.

В глубине, над газончиком, обсаженным фиалками, высилось мраморное надгробие. Открыв калитку, Андрей прошёл вовнутрь, присев, положил цветы перед памятником. То, что он почувствовал при этом, было нечто глубокое и смутное, что выразимо только звуками музыки. В своей душе он услыхал мелодию небесно-нежных инструментов. С величавой гармонией похоронного гимна смешивались приглушённые звуки песнопений любви, – душа его сливала в одно чувство и мрачную серьёзность этой минуты и дорогую сердцу прелесть былого.

И к скорби примешивалось что-то другое, жизнерадостное.

– Три года прошло, – сказал он, и вдруг открыто улыбнулся.

В этот момент ему показалось, что Катя улыбнулась в ответ.

Покинув могилу, он опустил на глаза тёмные очки, и медленно двинулся по тропинке. Деревья простирали над могилами свои ветви, их длинные тени ложились на землю. Шум листвы расплывался в голубом воздухе.

Выходя на аллею, Андрей столкнулся с двумя женщинами, одна из них, среднего возраста в золотистом платье, показалась ему знакомой, другая, молодая девушка в полосатой майке и светло-коричневых бриджах, сразу отвернулась. Он уже собирался отойти в сторону, чтобы пропустить их, как вдруг узнал ту, что постарше.

Арина! А кто же с ней… это же Таня, её дочь, но как она изменилась!

Тогда, четыре года назад, он видел худую, как жердь, девочку со взглядом испуганной дикой кошки, готовой выпустить коготки. Сейчас это была высокая, стройная, гибкая, как молодое деревцо, девушка, она посмотрела на Андрея, и взгляд её серо-зеленых глаз вдруг осветился любопытством.

– Добрый день, – поздоровался он и машинально подумал: «Надо же, мимо меня созрел такой персик».

– Добрый, – ответила Арина.

Таня скромно опустила взгляд и прикрыла рот рукой, но её плечи вздрагивали, выдавая еле сдерживаемый смех.

– Я вас не узнал, – сказал Андрей, невольно улыбнувшись. – Вам тоже пришлось машину оставить за воротами.

– Я тебя видела в городе. Это же твой микроавтобус на стоянке?

– Да, у нас такой городок – все рано или поздно встречаются, вопрос только где и когда.

– Ну-у… людям необязательно жить в одном городе… чтобы произошла их неизбежная встреча…

При этих словах Арина сделала движение, отдалённо напоминающее реверанс, и Андрей бы воспринял её слова как намёк и обвинение, учитывая время и место, но лицо её сияло улыбкой, и он почувствовал, что не только для него день скорби стал наполняться несколько другим смыслом.

Откланиваясь, он мельком взглянул на Таню, стоящую как учат манекенщиц – чуть скосолапив ножки. Она немного покраснела от смущения, чуть приоткрытые губы улыбались, и её улыбка не передавала никакой определённой мысли, а выражала только радость жизни и счастье быть красивой.

Идя по немым аллеям, Андрей думал о том, что эта могила вновь вызвала переживания, единственные в его жизни; а в этой жизни, ставшей такой тусклой три года назад, они – как одинокий свет среди дороги ночью: свет отдаляется тем больше, чем дальше от него уводит путь. Иногда, когда воспоминания теснились в его душе, он чувствовал себя, как ночной путник, который, обернувшись, видит этот яркий свет. В такие минуты, несмотря на молодость, он ощущал себя старым, мшистым, и корявым дубом, что будит стайки певчих птиц, колебля свои ветви. К сожалению, эти песни были занимательны лишь для него одного.

– Это тот самый, с кем она встречалась?

– Да, Танюш, тот самый.

– Он так на нас смотрел, мама, особенно на тебя.

– Он был в тёмных очках, тем более, ты отвернулась – как могла видеть?

– Нет же, мама, он разглядывал тебя, а ты – его.

Арина шла по тропинке впереди, и не видела выражения лица Тани, иначе поняла бы, что дочь в этот раз просто дразнится, а не устраивает, как обычно, сцену ревности. И принялась оправдываться: видела Андрея один раз в городе, случайно встретила в кардиоцентре, куда возила бабушку. Когда остановились возле оградки, она обернулась, и, увидев, что Таня еле сдерживается, чтоб не расхохотаться, набросилась на неё:

– Ах ты паразитка, ты меня разыгрываешь!

– Нет же, он разбил твоё се-е-рцэ, я сама это видела! – проговорила Таня дурашливым тоном и, не выдержав, громко рассмеялась.

Арина сама была готова рассмеяться, вместо того, чтобы прервать неуместное веселье:

– Здоровая вымахала, а ума-то…

Успокоившись, они посмотрели друг на друга. Минута прошла в молчании.

– Скажи, мама, а где стихи, ну, та тетрадка.

Арина ответила не сразу, её удивил неожиданно серьёзный тон дочери.

– Зачем они тебе?

Глядя в сторону, Таня неопределённо махнула рукой:

– Нет, ну просто почитать, мне же интересно.

– Странно всё это, – грустно проговорила Арина, переводя взгляд на могилу.

На глазах её появились слёзы, она беззвучно заплакала.

– Мама! – испуганно вскрикнула Таня и подошла к ней, взяла под руку.

– Ничего, дочь… видишь, всё в порядке.

Таня с новым кавалером сидела в летнем кафе на набережной и уныло общалась. Сначала он описал технические характеристики своего автомобиля – те, что не описал во время предыдущих встреч. Затем рассказал, что новый модельный ряд ещё не доработан, и, разумеется, та модель, что у него, гораздо лучше, хоть и считается морально устаревшей. А с учётом установленных наворотов ей вообще цены нет. Закончив про машины, стал расспрашивать, что нового у Тани, готовится ли она к новому учебному году, как дела у подружек. Таня рассказала, и он прокомментировал поведение шестнадцатилетних девушек со своей точки зрения – с позиции двадцатишестилетнего парня, дал, что называется, зрелую оценку. Она, ковыряя салатик, подавала полагающиеся реплики.