– Этот мерзавец тебя домогается?!

– Нет, в том то и дело. Вообще какой-то странный стал, в последнее время боится дотронуться до меня, мы с ним ни разу даже не поцеловались по-настоящему. Я в кипише.

– А не рано ли тебе начинать играть в эти взрослые игры?

Заиграл ноктюрн. Музыка текла сама, как лунный свет. Глубинная грусть, переполняющая каждый такт, грозила взорваться, увлекая в темную воронку; она вошла в резонанс с мрачными мыслями Арины. Кульминацией и откровенным катарсисом выглядело хрупкое умиротворение музыкальной грезы.

– Я думала об этом, мама. Но нельзя всё время думать только о себе, ты сама же так учила, – смиренно произнесла Таня, меняя ритм, – Андрей – взрослый мужчина, нельзя так долго мариновать его – мало ли, побочки по телу пойдут, нервные срывы, и всё такое.

– Ты что, издеваешься надо мной! – взорвалась Арина. – Он женатый мужик, на его сытой физиономии не наблюдается приближение каких-то там побочек!

– Эх, мама, мама… Видно ведь сразу, что у них с женой давно ничего нет. Их семья – просто фикция для отвода глаз. А ты сама чего так нервничаешь?

Арина вмиг собрала в порядок лицо и спокойно продолжила натиск:

– Получается, с чужими людьми договориться можно, а родная дочь меня уже не слушается, так получается?

– Я так и знала, что это ты спугнула его. Ты поступила эгоистично, хотя обвиняешь всё время меня в эгоизме. Как ты не можешь понять, что если парень с девушкой встречаются, то в скором времени у них возникает… как это сказать… близость, что ли.

– Неужели!? Это такая новость для меня, от изумления даже ноги подкашиваются…

– Да, мама, я чувствую, что уже не принадлежу сама себе…

Для пианистки настало время уединения. Он разговаривала и спорила сама с собой своей игрой в стремительном трепещущем звучании, самом естественном выраженье её творческой души. Наполненная ярким солнечным светом музыка, при этом нескрываемо личная лирика, звучала как страницы дневника, перенесенные на ноты.

– Понимаешь, мама… Я люблю его. Он столько сделал для меня. И я должна отблагодарить его.

Звуками полонеза – торжественного и задумчивого – наполнился зал. Фортепьянный рокот страстно взмывал ввысь, словно полет ясновидца к звезде, к которой устремлен его блуждающий взор.

Ошеломлённая мать посмотрела на дочь и молча вышла из комнаты. Выключив духовку – время уже вышло – и приоткрыв крышку, какое-то время бродила по квартире, смотрела за Кириллом, как он делает уроки, зачем-то пошла в спальню. И сама не заметила, как в руках оказалась брошюра, которую недавно с таинственным видом вручила Соковня. Арина сначала возмутилась, но потом подумала: «Пусть будет».

«Накаркала, паразитка… но, может, эта невеста ещё передумает, возможно, не так уж всё серьёзно», – подумала Арина, и, повертев в руках «Руководство по контрацепции», направилась в комнату дочери.

Там было тихо. Таня сидела за пианино, и рассматривала фотографию.

– Дочь… чем занимаешься?

– Коротаю время… в созерцании ЕГО мужественной фигуры… тоже полезное для женского организма занятие.

Арина поставила брошюру на пюпитр.

– Займись лучше делом!

И вышла.

– Кирилл, ну-ка, покажи мне, что ты сделал! Только не говори, что ты тоже, как твоя сестрица… – услышала Таня удаляющийся мамин голос.

И, положив на клавиши руководство, приступила к его изучению.

Начальница отдела сбыта КМИЗа, рыба замороженная, умудрилась растянуть отгрузку на три дня. Вспомнив наставления Веры Ильиничны, Андрей не стеснялся в выражениях, и разве только не матерился.

– Мне сказали что? Что мне сказали, а? Что можно приезжать за товаром, чьи это были слова? Ваши, да? Да, хорошо, что не отказываетесь. Хоть это утешает. Так почему же вы меня маринуете столько времени?

Но та, как заведенная, бесцветно бормотала какие-то оправдания. Её не волновало то, что люди отмотали больше тысячи километров, тратят деньги на гостиницу, нервничают. Андрея трясло уже от одного вида её пергаментного лица, и её волос, собранных на затылке какашечкой.

На третий день (это была пятница), к полудню Андрею стало ясно, что, если не предпринять решительных действий, складываются предпосылки остаться в Казани на выходные. Деньги он решил не давать принципиально. Конечно, надо было дать в первый день, но сейчас, когда столько вылетело за гостиницу – болт! И он отправился к генеральному директору. Ворвавшись без стука в кабинет, бросил с порога:

– Вы понимаете, что по вине этой старой обезьяны срывается открытие роддома, на котором будет присутствовать сам Шаймиев?!

Удивлённый взгляд гендиректора не вязался с его хитрой улыбкой, и Андрею стало ясно, что виновата не та старая обезьяна, а этот пожилой лис.

– … до тридцатого ноября я должен отгрузить центральную станцию с шестнадцатью мониторами. А как я буду отгружать, если вы не рассчитались со мной за первые два, и за противопролежневые матрасы?

Сказав, что сейчас же всё выяснит, директор кому-то позвонил и что-то долго обсуждал по-татарски. Закончив, произнёс скороговоркой:

– Нет в заявк центральный станций, какой ещё станций, там тольк стоит монитор две единиц, и матрас лежалый.

Объяснялась причина задержки – гендиректор уже не видел пользы в этом контрагенте, поэтому решил его прокатить.

– Поэтому расплачиваться вы не собираетесь?! – возмутился Андрей.

– Я подписал накладной, на склад грузитс пойти надо.

Андрей объяснил, что накладные он видел, но в том-то всё и дело, что начальница отдела сбыта не даёт команду на отгрузку. И попросил без выпендрёжа дать окончательный ответ: состоится сегодня погрузка? Если нет, тогда поставка центральной станции и шестнадцати мониторов – а это очень крупная сделка – осуществится силами других поставщиков.

Хитрые лисьи глазки быстро забегали.

– Бюджет РКБ в нашй компетенцй, там нет такой заявк.

– У Парамиты есть. Кроме неё, имеются другие возможности. У Галишниковой полно связей – и в министерстве, и в Москве.

– Парамит непорядочн, двуличноват Парамит.

Смысл этой фразы был Андрею непонятен, он смотрел в глаза гендиректору, пока тот набирал чей-то номер и с кем-то разговаривал, опять же, по-татарски.

– Так вы будете грузить мои уши, или всё-таки погрузите машину?!

На этот раз директор не понял Андрея. И удивлялся уже не только глазами – всё его лицо директорское удивлялось.

– Имеется в виду – ваши люди погрузят мою машину сегодня? – сказал Андрей, чеканя каждое слово.

– Машин под погрузк – белый Тойот, ваша машин, вас там нет, водитль нет.

– Дурдом! – выкрикнул Андрей, и, развернувшись, выбежал из кабинета, хлопнув дверью.

Когда пришёл на склад, машину уже грузили. Падал мокрый снег, два худосочных парнишки-грузчика, казалось, если не надорвутся под тяжестью коробок, то захворают и умрут от скоротечной пневмонии. Андрей стал им помогать. Работали долго – рентгенпленка оказалась тяжёлым товаром не только в переносном смысле. Машина оседала по мере заполнения салона.

– Хорошо для устойчивости – дорога, верно, будет скользкой, – заметил Тишин.

В дальнем углу склада за столом сидела тумбообразная кладовщица, центнер в фуфайке, она одна могла бы перекидать всю рентгенплёнку за полчаса, но предпочла тренировать челюсть поеданием беляшей. Андрей подошёл, чтобы забрать накладные. Когда, присмотревшись к цифрам, увидел сумму, то чуть не осел на бетонный пол – товар не весь! Уже конец рабочего дня, что делать?! Он выругался длинно и забористо, а равнодушное чавканье фуфаечной кладовщицы было ему ответом.

Он стремглав бросился сразу к директору и застал его в дверях – тот собирался уходить. Долго объяснять не пришлось – шельмец, очевидно, сам дал команду недогрузить. Но обнаружилась другая проблема – необходимого количества пленки на складе не оказалось. И директор, вернувшись в кабинет, раскрыв блокнот, принялся обзванивать фирмы, торгующие медицинским оборудованием. Когда есть заинтересованность, ищутся способы решить задачу, а не причины, чтобы её не решать. Очень быстро нужный товар был найден в одной из фирм, имевших деловые отношения с КМИЗом, и директор договорился, чтобы там перехватиться. Записав номер телефона, передал Андрею листок: