– …ты же знаешь, он какой: оперировал родственницу главбуха, теперь она ему всё докладывает – когда какие суммы переведены. Как только ушел платёж, он уже на следующий день закатывает истерику: где комиссионные? И заместителя науськивает.

… И так далее – одна история за другой.

Штейну всё же хотелось побывать в кардиоцентре, и он изложил причины, на каждую из которых нашлась контрпричина, по которой ехать в этот день не стоит – одно дело сделано, у того человека только что были, нечего ему глаза мозолить, у третьего сегодня отгул. Так в итоге никуда не поехали.

В офисе находиться тоже было небезопасно. Хоть все сотрудники и были предупреждены, о чём стоит говорить, о чём нет, постоянно случались проколы. Особенно с Софьей Мануйловой, неимоверно серьёзной, что называется, девушкой без улыбки, которой огромных трудов стоило разъяснить то, что с приезжим нужно вести себя… немного неискренне.

Поэтому, если неудобный компаньон обнаруживал документ, который ему не стоило видеть, или продукцию, о реализации которой он не знал, Андрею приходилось напрягать фантазию, чтобы придумать правдоподобное объяснение.

В присутствии Штейна звонили клиенты и поставщики, с ними нужно было обсуждать сделки, делая это так, чтобы он не заподозрил неладное.

В следующий приезд поездку в кардиоцентр просто замарьяжили – сначала попросили прочитать лекцию по продукции Джонсона и навыкам продаж, потом Пономарёв погнал машину на ремонт и там застрял. Так незаметно подкрался вечер, ну, а конец недели, пятница, домашний адрес Ильичева и Быстрова, конечно же, неизвестен… На выходные Штейн никак не мог остаться – это было заранее известно, поэтому Андрею было предложено и в этот раз самому отнести комиссионные.

В Ставропольской клинической больнице без ведома Штейна заработала такая же схема, что и в кардиохирургии кардиоцентра. С той разницей, что клиенты никакую продукцию не выбирали, – просто перечисляли деньги, которые обналичивались под 25 %, и возвращались им обратно вместе с расходными документами. Для закупки расходных материалов и оборудования они предложили не живые деньги, а зачётную схему с мясокомбинатом, выпускавшим кровезаменители. Этим занялся Верхолётов, и обо всех этих делах, опять же, Штейн не знал.

В один из дней он неожиданно выехал в Ставрополь, это была плановая командировка по линии Джонсона, Андрею это стало известно в самый последний момент. До этого с клиентами никак не оговаривалось, что есть запретные темы, которые не следует затрагивать в разговорах с представителем Джонсона. Зачем сотрясать воздух и обнаруживать существование разлада у партнёров, некогда выступавших единым фронтом?

Поэтому пришлось срочно звонить в Ставрополь и просить людей поиграть в молчанку.

– …понимаете, человек занимает официальный пост в иностранной компании. Они там у себя, в Америке, привыкли к чистоплюйству, не поймут всего навоза здешнего… Лучше ему не вникать во все наши дела…

Неожиданности подстерегали повсюду, даже дома. Как-то раз Андрей привёл Штейна к себе – подальше от фирмы, и от кардиоцентра. Вот уж где можно расслабиться, не ждать ежесекундно подвоха. Не тут-то было. Мариам в разговоре упомянула, что муж регулярно бывает в бане с заведующими из кардиоцентра. До этого Андрей последовательно убеждал компаньона, что Быстров – чуть ли не враг, а с другими заведующими вообще контакт не налажен. Слова жены прозвучали столь неожиданно, что Андрей, растерявшись, пробормотал невнятные оправдания, затем, собравшись, сказал, что это были заведующие из МНТК. Мариам, не уловив ситуацию, напомнила имена врачей. И Андрею пришлось убеждать, что это совсем другие люди.

Позже состоялся разговор с женой – мол, известно ведь о «некоторых разногласиях с партнёром», поэтому не надо вдаваться в подробности, можно посидеть и поговорить просто о погоде. Мариам возмутилась: не хватало ещё, чтобы она, честный человек, не двуличный, фильтровала слова, и, боже упаси, обманывала! Этот случай стал причиной скандала. Мариам заявила, что привыкла жить, не оглядываясь, что ей противно враньё в любых его формах, и что происки мужа в кишках уже сидят. Андрей напомнил случаи из семейной жизни, когда она действовала, «оглядываясь», и ей не так уж противно было вранье, больше того, она сама его подталкивала к вранью, – речь шла о взаимоотношениях с некоторыми её родственниками.

– Ты сволочь, тиран, шантажист! – набросилась она, и, манипулируя словами, увела словесный поединок на другие рубежи. – Тебе на меня наплевать! Это понятно, я с этим смирилась, но подумай о ребёнке! Каким он родится, если ты мне каждый день треплешь нервы!

Он никак не мог прекратить начавшуюся перепалку, даже сдавшись, начав извиняться. И, как обычно, ссора закончилась, когда она заметила его вегетативную реакцию, свидетельствующую о крайней степени возбуждения, о том, что в любую минуту он может сорваться, потерять контроль – учащённое дыхание, покраснение, и, как это принято называть, «дикое вращение глазами».

Видимо, ей показалось мало, или его слова задели за живое, и после скандала она целую неделю припоминала ему его «недостойное поведение».

«Во время беременности её вампиризм стал прогрессировать – укусы всё больнее, пытки изощрённее. Если она получает от этого удовольствие, значит, я не треплю ей нервы, а наоборот, проявляю заботу».

Так думал Андрей, отчётливо понимая, что рассуждения его верны, и в то же время ненормальны, дики, учитывая её положение.

C Львом Ремизовым Данила свёл знакомство уже давно. 32-летний Лев заведовал отделением в московском филиале МНТК «Микрохирургии глаза» и считался в Эльсиноре как opinion leader – его отправляли на заграничные конференции, презентовали подарки, водили по ресторанам. У Данилы сложились с ним дружеские взаимоотношения – вместе посещали пафосный «Gold’s gym», катались на лыжах, ходили на концерты. Лев, сын обеспеченных родителей, был, что называется, рафинированным интеллигентом, и Даниле, чтобы быть с ним на одной волне, приходилось штудировать актуальную литературу и тусоваться в разных богемных местах.

В какой-то момент у них зародилась бизнес-идея – учредить дистрибьюторскую фирму (с подставным директором, разумеется, потому что это запрещено и в МНТК, и в Эльсиноре). Так они обсуждали этот проект – за чашечкой кофе в модной кофейне, или за коктейлем в актуальном клубе, или за глинтвейном в какой-нибудь таверне горнолыжного Зальцбурга. Данила (в обстановке строжайшей секретности) посвятил Андрея в дело, которому идея понравилась – Ремизов был влиятельной фигурой, и ходил в любимчиках у самого Святослава Фёдорова, и мог, несомненно, обеспечить крупные контракты с МНТК. Однако, уже обжегшись с Данилой на бизнес-проектах, не был уверен, что получится что-нибудь стоящее.

В один из июньских дней Данила позвонил и важно сообщил, что «фирма уже готова, надо встречаться, обсуждать контракт с Эльсинором». Андрею неохота было просто так лететь в Москву, у него возникло ощущение, что это очередные коктейльные посиделки, но всё-таки он послушался.

Прилетев утром, он больше чем полдня был вынужден слоняться по городу – магазины, кофейни, «офис» – переговорный пункт на Тверской. И к шести часам подъехал к месту встречи – гостинице «Олимпик-Пента». Ремизов вышел из золотистой тройки БМВ в простенькой (только на вид) майке, джинсах, и мокасинах. Данила подъехал на ведровере – служебной ВАЗ 2108, из которой вывалился, как магнат, в умопомрачительном костюме. Приехал он с подругой, 18-летней Дарьей. Это была наполовину казашка, наполовину русская, высокая, с модельной фигурой, настоящая подиумная красотка. Её продолговатое лицо с красивым овалом было словно выточено рукой искусного мастера. Прямой нос с лёгкой горбинкой, с тонкими ноздрями. Только глаза чуть узковаты и с хитринкой в уголках. Смотрят на тебя такие глаза и будто знают твой секрет, но до времени помалкивают. Ещё у неё была такая особенность. Ничего специального она не делала – не кокетничала, не стреляла глазками, не надевала откровенных нарядов; но одним своим видом вызывала жгучее желание.