Он уже полностью собрался, когда в комнате появился Данила в трусах, на этот раз одетых правильно.

– Как ты можешь смотреть эту грязь, – скривился он, выключая все подряд электроприборы – радиотелефон, сплит-систему, телевизор.

Это он из-за реплик и стонов, доносящихся из динамиков, – решил Андрей – надо было сделать звук потише. Ну, высказывания в основном сводились к похабным требованиям и прибауткам, Бодрийяра явно никто не цитировал, Солженицына, кажется, тоже. И он сделал Даниле комплимент:

– Из тебя мог бы получится отличный оператор – какие ракурсы, угол зрения! Ты зафиксировал самые острые моменты!

Данила выбежал, чтобы наорать на Дарью – из-за не поглаженной рубашки. Она ходила около него, как около начинённой бомбы, не решаясь что-либо сказать. Андрей пошёл в прихожую, стал обуваться. Тут из спальни вышел полностью одетый Данила и примирительным тоном сказал, что сейчас все вместе поедем в город погуляем, а потом он отвезёт в аэропорт.

Его заскоки повергли Андрея в какую-то неопределённую тоску. Вид Данилы был настолько выразителен, такой запас неистовой страсти чувствовался за его наружным хладнокровием и размеренными движениями, что отбивало охоту куда-либо с ним ехать. Да и смысл, повторение кина уже не будет…

Но всё-таки Андрей согласился. Пока спустились во двор, Данила подуспокоился.

Они отправились в парк Горького и с тихой радостью созерцали траву и деревья. Они улыбались всему, и им всё улыбалось. Казалось, от совершенного ночью они стали лучше. Ревность и гнев Данилы самым неожиданным образом привели к тому, что к нему вернулось спокойствие и благодушие. Наверное, он стал теперь любить Дарью любовью снисходительной. Андрей желал эту девушку по-прежнему, но после обладания вожделение его утратило жало любопытства. Дарья отдыхала от стремления нравиться и от этого нравилась ещё больше. У палатки они выпили по молочному коктейлю, который показался им восхитительным. Все трое обрели невинность.

И только в самолёте, наблюдая за отъезжающим трапом, Андрей вспомнил о цели поездки и набрал телефон Данилы. Тот ответил радостно, будто ждал этого звонка всю жизнь.

– Соскучился, коллега?! Я тоже, мой молочный брат…

– Сосучкался, – угрюмо проворчал Андрей. – Что там с Ремизовым?

Некоторое время Данила изливал восторг, совсем как на семинаре «американского психолога», потом сообщил, что организационными вопросами занялся отец Льва – Ремизов-старший. У него есть своя фирма, которая несколько лет бездействует, вот через неё и планируется работать. Есть и бухгалтер на примете. Осталось только снять офис. Ремизов-старший будет представлять компанию, он бывший директор завода, хваткий мужик, и прекрасно справится. От реальных хозяев – Андрея, Льва, и Данилы – требуются только деньги на закупку товара в Эльсиноре.

«Реальный хозяин получается Лёвин папа», – заключил Андрей и решил, что не станет рисковать деньгами.

Подошла стюардесса и попросила выключить мобильный телефон, и Андрей, прервав разговор, с удовольствием это сделал.

Бессонная ночь давала о себе знать.

«Всё-таки не зря съездил», – вспоминая эту безумную ночь, подумал он, погружаясь в сон.

– Диковато всё это, если вдуматься. А выглядит реально, особенно лишние пятьсот долларов в месяц.

Просмотрев изготовленные Верхолётовым липовые гостиничные квитанции и сравнив их с настоящими, Андрей убрал бумаги в стол. Он стал гораздо реже ездить по командировкам, но по-прежнему высылал на фирму отчёты, из которых следовало, что три недели в месяц проводятся в разъездах.

– А ты не вдумывайся, – ответил Верхолётов, – если начать размышлять об основах, на которых зиждятся нравы, быстро скатишься в талмудическую ересь, запьёшь, сойдешь с ума.

Он сидел напротив, смотря на шефа ясным взглядом широко раскрытых глаз. Будучи слабого сложения и беспокойного характера, Сергей Верхолётов отличался авантюрностью и склонностью ко всякого рода тёмным делишкам. Освоившись на фирме, приобрёл весьма независимое и развязное выражение лица, но в отношениях с хозяином всегда чувствовал границу, которую нельзя переступать. Его отличало жизнерадостное свободомыслие и юмор на грани оффтопа.

Андрей задумался над услышанным. Выйдя через несколько секунд из своего задумчивого оцепенения, спросил:

– Как там растамаживается «Master», ты написал отчёт?

Верхолётов нехотя вынул из портфеля несколько исписанных листков бумаги, и положил на стол. Андрей принялся за изучение. Разрешение Госсвязьнадзора (аппарат – ультразвуковой), получение сертификатов через Москву, тупость таможенников, другие препятствия. Поддельные квитанции с печатями выглядели убедительнее объяснений, которыми нужно было оправдать то, что прибор на три месяца завис на таможне. Обычно сдержанный Ненашев раздражённо выговаривал и даже угрожал «великим и ужасным» Альбертинелли. «Ты заранее всё узнал, и дал отмашку – отгружайте, почему сейчас возникли трудности?» – спрашивал он. Андрей переадресовывал вопрос своему сотруднику, и тот приводил доводы, показывал документы, устраивал встречи с таможенниками – такими же пройдохами, как он сам.

Фирма буксовала. Верхолётов пытался закрутить роман с Софьей Мануйловой, та открыла для себя существование поставщиков медицинского оборудования, и часами обзванивала их, игнорируя запреты и прямое указание заниматься продажами. Филипп Пономарёв днями просиживал в бухгалтерии, домогаясь благосклонности Олеси. Та уморительно обо всём этом рассказывала шефу, но ради одних весёлых рассказов не стоило содержать офис. Андрей сделал Пономареву строгое внушение, но до него не дошло – зов песды сильней приказа командира. И в конце концов, когда Олеся пожаловалась, что не может терпеть рядом с собой этот мешок гормонов, Пономарёв был уволен.

У Верхолётова были другие полезные качества, поэтому его не отправили за компанию с Пономарёвым.

– Сколько нужно денег? – устало произнёс Андрей, оторвавшись от бумаг.

– Чтобы вытащить этот фако… – Верхолётов никак не мог выучить название прибора – «факоэмульсификатор».

– Чтобы закончить этот «fuck» и забрать «Master» с таможни.

Вооружившись калькулятором, Верхолётов занялся подсчётами, поясняя каждый пункт: пошлины, штрафы, сборы, НДС, декларирование, оплата услуг, подношения. Сумма получилась внушительная – две тысячи долларов. Прибор выслан в дар клинике «Микрохирургия глаза», в сопроводительных документах в графе «стоимость» была указана символическая сумма – сто долларов, таможенники оценили груз в четыре тысячи долларов. «С Альбертинелли шутки плохи, придется раскошелиться», – решил Андрей, и задал вопрос:

– Теперь такой вопрос начинается: если ты получишь две тонны зелени, когда я увижу растаможенный прибор?

Выяснилось, что забрать прибор можно будет сразу, как только таможенники увидят деньги.

«Он с ними в сговоре», – заключил Андрей.

Взяв калькулятор, стал подсчитывать, сколько сотрудник может тут вымутить лично для себя. Получалось 5-10 % от запрашиваемой суммы, то есть от 100 до 200 долларов, это сопоставимо с его окладом.

И сделал вывод:

– Давай, ходячее разводилово, действуй.

– Растаможим занех*йделать.

– Две тысячи долларов ты называешь занех*йделать!

Андрея всегда возмущало то, что подчиненным абсолютно наплевать на фирменные деньги.

Они обсудили текущие дела. Ставропольский взаимозачёт принимал очертания бесконечности. Печатались спецификации, составлялись заявки, проводились переговоры. Действий никаких не было. Ничего не отгружалось, и деньги не поступали на счёт. Участники сделки существовали в формате «по х** война, главное – манёвры». Создавалось впечатление, что Ставропольская краевая больница никогда не получит своё оборудование. Единственная польза для сторон – сексуальное здоровье ездивших в Ставрополь сотрудников Совинкома, и поддержание тамошней проституции. Верхолётов был особенно сдержан в вопросах воздержания и ездил туда чаще всех.