Стоило ему поднять голову, это была бы катастрофа.

Отца спас сын. Проснувшись, Алик сначала запищал, потом захныкал, а потом и завизжал. Мариам опрометью бросилась в спальню, Андрей, умывшись холодной водой, наделав себе пощёчин и болезненных щипков, отправился за ней. В полумраке спальни она не видела отчетливо его лицо. Он взял ребенка на руки, стал целовать его.

– Давай сюда, нам надо кушать, – стала распоряжаться она, забирая у него крошечное существо, которое надрывалось от крика и отчаянно перебирало ручонками с малюсенькими пальчиками.

– Нет, уж, обожди, не так быстро.

И он стал тискать малыша, качать, целовать во все открытые места.

– Дай сюда, это тебе не игрушка, он хочет есть!

И она силой забрала ребенка.

Ссора была исчерпана. Андрей и Мариам уже были не повздорившие супруги, а заботливые родители. Всё, что приходило им в голову, напитывалось чувством к их ребенку, связывалось с ним, значило и не значило в связи с ним. Когда Мариам задраивала наглухо все окна, она думала о том, как бы не простудился малыш. А когда Андрей раскрывал обратно окна, то думал о том, чтобы малыш рос закаленным.

– Чего стоишь, иди наведи нам смесь!

Алик уже успокоился, зачмокал, пристроившись к груди. Нужно было срочно вскипятить чайник, навести детское питание, перелить в бутылочку со специальной соской (пол-Москвы обегал в поисках этой соски!), затем охладить до комнатной температуры – процедура, доведенная им до автоматизма. Прямо как сегодняшнее примирение.

Где-то с полугода ей стало не хватать молока, и приходилось докармливать искусственным питанием. Малыш ещё не каждое принимал, и, как назло, то, что хорошо переносилось, оказалось в дефиците, опять же приходилось закупать в Москве ящиками.

Присев рядом с ней на кровать, Андрей следил за тем, как ребёнок высасывает бутылочку. Уже больше половины! Бежать за новой?

И он спросил, может, сделать ещё бутылку. Бывало, не хватало одной, когда материнского молока оказывалось мало.

– Дура я, сглупила. Надо было заставить высосать всю грудь. Иди делай новую бутылку.

Через несколько минут он принёс новую бутылочку со смесью. Алик пищал и не хотел брать грудь.

– Ты посмотри, какой хитрец! Такой маленький, и какой уже хитрый! Весь в папу. Ну-ка, бери, там есть ещё!

Но Алик упорно отказывался от груди, требуя более удобную для него соску. Отворачивался, проглатывая, правда, молоко, которое сцеживалось, и кричал, размахивая ручонками.

– Может, сцедить и вычислить объём, который обычно выходит, и не давать бутылочку, пока не высосет то, что есть?

– Сам понял, что сказал? Мне что, поставить водомер на грудь, чтобы вычислить то, что он высосал?!

Андрей расхохотался, и Мариам улыбнулась ему в ответ. Даже Алик, получивший, наконец, вожделенную бутылочку, улыбался, посасывая.

– Ты напоминаешь мне своего Веню – такой же занудливый чурбан. Ну как, объясни мне, как можно вычислить объём, который твой спиногрыз высасывает? Если он отгрызёт мне ляжку, будет видно там, килограмм, или два, но молоко!?

– Не знаю, Мариам… нужна какая-то… импровизация. Туда – сюда, грудь – бутылочка. Я заметил, что этот наш хитрец с каждым разом высасывает всё меньше и меньше. И отказывается от груди. Но с удовольствием сосёт из бутылочки то же самое, сцеженное молоко.

– Он просто ленится. Лентяй, весь в папочку!

Алик, насытившись, уже игрался маминым соском. Ухватившись ручонкой, отпускал, потом пытался вновь поймать.

– Сегодня появился этот обморок, Штейн, перепугал весь офис, вернее, одну только Николову, а она перепугала остальных.

Андрей сказал это непроизвольно, просто потому, что в это время суток рассказывал жене разные новости, это было для неё чем-то вроде сериалов, а для него – как поход к психотерапевту. Оба получали удовлетворение, и, даже бывая в командировках, вечером, с девяти до десяти он разговаривал с женой по телефону, это был священный ритуал.

Она ахнула от удивления.

– Он приходил… он без спросу появился в городе?

Андрей сообщил лишь конечный результат:

– Я отшил его на х**, он больше никогда не появится! А знаешь, что я ему сказал?! Я ему выдал полный ахуй и сам чуть не ахуел. Вначале я протянул руку, он говорит: это лишнее…

– Да мне уже неинтересно слушать, ты рассказал конец.

Мариам поднялась с кровати, стала укачивать ребенка, напевая.

– Спи, моя радость, усни… Ты рассказал конец, а надо было всё по порядку… В доме погасли огни… А что ты ему сказа-а-ал… Птицы заснули в саду, рыбки уснули в пруду… А если он снова появится…

– Мы его не искупали, – прошептал Андрей.

– Сейчас мама придёт, что с ней, задерживается. Мы искупаем… ночью, когда проснется… пожра…

– Мариам!!! Что значит пожрать?

– Тише… спиногрыз твой проснется через три часа… покушать… и мы его искупаем. Езжай, уже время. Давай, мы уже управимся тут сами.

Но Андрею уже расхотелось уезжать так скоро. Он пошёл на кухню, вымыл бутылочки, соски, помыл посуду. Тёща открыла дверь своим ключом, осторожно проскользнула на кухню.

– Он спит?!

– Засыпал десять минут назад. Вроде тихо.

Пришла Мариам, закрыла кран:

– Давай, езжай, посудомойка. Это правда – ты подал руку, а Веник ответил: «это лишнее», так всё и было?!

Взяв за руку, она отвела Андрея в коридор.

– Обувайся. Я позвоню, через час, поговорю с мамой, и наберу. Ты мне всё расскажешь.

Через двадцать минут, когда Андрей забрал Афанасия Тихоновича из дому, тот, усевшись за руль, сказал:

– Как обычно, Андрей Александрович, что бы вы ни говорили… выехать пораньше… мы всё равно выезжаем в половина одиннадцатого.

Андрей уже пристроился на разложенном заднем сиденье.

– Афанасий Тихонович… сегодня мы сдыхали наш зависший склад… имеется в виду – аккумуляторы… и ещё заказ на миллион на эту свинцовую х**ню. А я, вместо того, чтоб обработать заявку, целый вечер собачился с женой! Мы прилетим в Казань…

– В десять утра.

– Это хорошо. Остановимся в «Сафаре».

– Я понял, держать курс на «Сафар». А что вы сказали Штейну?

– Сказал, чтоб взял флаг и возглавил колонну на х*й идущих.

– Это мы уже все поняли, а как там всё происходило?