– Так дела не делают, – сурово продолжил Рыбников. – Я это так просто не оставлю. У меня связи в линейной прокуратуре… В общем, есть к кому обратиться.

– Возможно, где-то он не прав. Но как о друге ничего плохого не могу о нём сказать.

– Ну… раз вы дружите, – кивнула Алевтина Яковлевна и вышла с кухни.

Рыбников некоторое время возмущался, затем сменил тему, и к моменту, когда пустая бутылка перекочевала под стол, успел рассказать множество смешных и курьёзных случаев из своей гинекологической практики.

– …подростки решили заняться сексом. Когда закончили, обнаружилось, что презерватив остался у неё внутри. Пробовали вытащить – никак не получается. Тогда парень снял со стены часы с кукушкой, завёл, и стал держать над девушкой. Предполагалось, что кукушка залетит туда, раскроет клювик, схватит им презерватив и вытащит. Кукушка вылетела, и застряла крылышками и другими острыми краями в мягких тканях. Девушка кричит от боли, парень растерялся. Вызвали «скорую». Выносили девушку втроём – двое несли носилки, третий держал над ней часы с застрявшей кукушкой.

На выходе, провожая Андрея, Рыбников сообщил, что живых денег у него мало, но саратовское управление железной дороги предлагает ему зачётную схему – выбрать продукцию с завода железобетонных изделий, задолжавшему за железнодорожные перевозки, и на вырученные средства приобрести оборудование. Сумма крупная – около десяти миллионов долларов. От волнения Андрей оставил не завязанными шнурки своих туфель.

– С-сколько?!

Рыбников назначил встречу у себя на работе – там он расскажет все подробности.

Как желала она этой встречи, и какой неожиданный получился у встречи итог. Имоджин поняла, что Andrew её не любит. Говоря понятным ему языком – управляющая им этологическая программа брачного поведения соответствует львиной. В львином прайде всего один взрослый самец и несколько самок, обычно соединенных родственными узами. Подросшие детеныши-самцы уходят искать лучшей доли, идеалом которой является завоевание собственного прайда. Если молодому льву это удается, он сперва убивает детенышей бывшего владельца гарема, после чего живет в львином раю, не делая ровным счетом ничего больше, ибо охотятся и ухаживают за детенышами только львицы, а отцу остается валяться на холмике, пожирать лучшую долю добычи и делать самкам детей. Конечно, до тех пор, пока не появится другой одинокий самец с когтями чуть побольше.

От кого же ещё, кроме как от львов, передалась Andrew программа полового поведения – естественно, проделав длинный и очень извилистый путь. Всё то же самое, только роль добытчиц-самок выполняют мужчинки, позволяющие себя опустить на деньги.

А женщину он очаровывает своим нечеловеческим обаянием и заставляет её поверить, что она у него – единственная. И прекрасно разыгрывает шекспировские страсти, не испытывая их. Промышляет, успешно действует в мире иллюзий, но не живет в нём. То был, конечно, опыт. Приобретенный иммунитет от любви и прочих катастрофических состояний. Но Имоджин попала в эту катастрофу, и с этим нужно было что-то делать. Не будучи влюбленным, Andrew терял для неё всё своё очарование. Влюбить его в себя – бесполезно. Он не верит в силу великой любви, а верит только в силу трения. Можно было бы женить его на себе – при условии, что он будет у тебя первым и единственным мужчиной; кроме девственности, нужно иметь еще склонность к оседлому образу жизни, к ведению хозяйства, присматриванию за домом и детьми. «Всего-то навсего». Но как его вычеркнуть из памяти, если он прочно в ней засел?

Имоджин сделала Ференцу призывный звонок, и они возобновили отношения. После того, первого поражения, он стал более осторожен, и ей пришлось сделать ему несколько смелых авансов, дать понять, что не всё потеряно. Это была обычная методика притяжений и отталкиваний – с упором на первые. Она заметила, что испытывает к нему хорошее чувство, он ей нравился, у неё явилось спокойное желание привлечь его. Правда, теперь он её немного раздражал; её сердило, что он стал слишком замыкаться в себе, в своем внутреннем мире, слишком мало занимался ею. Ей хотелось смутить его покой. Досадуя на него, да к тому же ещё будучи взволнована, чувствуя себя одинокой, она встретила его вечером на площади святого Геллерта, а он заговорил с ней об издательском деле и о своем друге по имени Cžonka Gabor, главном редакторе журнала Voqq. Ференц предстал перед ней серьезный и обаятельный, голос его показался ей полным теплоты, взгляд в ночном сумраке был ласков, но сам он оставался чуждым, слишком далеким и незнакомым. От этого ей становилось не по себе, и тогда, идя по мосту Szabadsag домой, она не знала, хочется ли ей видеть Ференца каждый день, или не видеть его больше никогда.

С тех пор как она его встретила снова после непродолжительного разрыва, для неё не стало большего удовольствия, как только чувствовать его близость, слушать его. Он много рассказывал ей о своих делах (он был владельцем риэлторской фирмы), о путешествиях, рассказывал разные забавные случаи. Говорил он языком столь ярким и живым, что ей показалось, будто она присутствует в тех местах, где он побывал, и переживает испытанные им чувства. Ференц сделал для неё жизнь приветливой, разнообразной, яркой и новой, совершенно новой.

Имоджин твердо решила, что удержит его. Но как? Она почувствовала надвигающиеся затруднения, её трезвый ум и темперамент рисовали их со всей полнотой. Ей показалось, что Ференц перегорел и откликнулся просто из вежливости. Возможно, он уже не испытывал к ней страстного влечения и оказался бы постоянным, не проявляя требовательности.

Она стала печальной, холодной и рассеянной, этому способствовало полученное от Andrew письмо, в котором он описывал свою поездку в Италию. Ах, какая радость! Они с женой объехали все города и отдыхали на Венецианской Ривьере! Заметив перемену в ней, Ференц, очевидно, решил, что ничего не значит для неё, что становится назойлив и смешон. Он помрачнел, пришел в раздражение. Она сразу поняла, что теперь он боится её, что он нетерпелив, нерешителен, и неловок. Он ей нравился таким, и она была ему благодарна за то волнение и те желания, которые вызывала в нем. Такой сильный и мужественный, и вот он перед ней почти что на коленях. Но Имоджин не собиралась унижать его, и, в один из дней, когда Ференц, мрачный и тревожный, отвез её на машине домой, перед тем, как лечь спать, она перезвонила ему и прямо спросила, почему в последнее время её друг не в настроении, не надоела ли она ему, и не желает ли он объясниться. На что он властно ответил: «Мне нужно с тобой поговорить. Приходи завтра вечером, в восемь часов, к мосту Сечени, со стороны площади Clark Adam». Слова, сказанные таким тоном, вызвали в ней легкую дрожь испуга и радости. Она ответила «Да, до завтра», и положила трубку.

Для объяснения он выбрал подходящее время и место. Вечерняя прогулка по набережной – как это романтично!

Когда Имоджин в своём бледно-коричневом платье пришла в начале девятого к мосту Сечени, Ференц встретил её смиренным и радостным взглядом, это её тронуло и немного успокоило.

Заходящее солнце обагряло полные воды Дуная. Минута прошла в молчании. Когда они двинулись по набережной к мосту Эржебет, она заговорила первая.

– Ты, наверное, считаешь меня бесчувственной. Именно так это выглядит со стороны. Я виновата. Знаю, что всё сделала для того, чтобы ты стал со мной таким, какой ты теперь. Я дала тебе надежду…

Он словно не понимал. Она продолжила.

– Я была слишком кокетлива, чересчур неосторожна. Ты мне нравишься, ты умный, сильный, самостоятельный. Иногда кажется, что мне уж не обойтись без тебя. Сделала, что могла, чтобы привлечь тебя, чтоб удержать… Но это было кокетство… Мной не руководили ни расчет, ни коварство, но я была кокетлива…

Он покачал в знак того, что он никогда этого не замечал.

– Да, так было. Это, однако, на меня не похоже. Но с тобой я была кокетлива. Не говорю, что ты пробовал воспользоваться этим, как мог бы поступить, и был бы прав. Возможно, ты ничего и не увидел. Людям незаурядным иногда недостаёт проницательности. Но я знаю, что вела себя не так, как надо. И за это прошу у тебя прощения. Останемся друзьями!