Растерянность её тотчас же превратилась в ярость. Всё её существо возмутилось против насилия. Ногтями, словно заострившимися от бешенства, она исцарапала лицо Никиты и, задыхаясь под громадой его тела, так сильно напрягла бёдра, так напружинила локти и колени, что отшвырнула его, ослеплённого кровью, прямо к журнальному столику, на котором стояла бутылка коньяка и две рюмки – одна пустая, а другая наполненная до краёв. А Таня, в расстёгнутых джинсах, растрёпанная, прекрасная и грозная, кричала над ним, потрясая кулаками:

– Ты знаешь, упырь, кто мой отец!? Тебя превратят в отбивную, ещё хоть раз притронешься ко мне!

И, отойдя к окну, стала приводить себя в порядок.

Никита, очевидно, только обрадовался такой перспективе – быстро поднявшись, он ощерился, постояв несколько секунд, стал медленно приближаться к ней:

– Сцуко бешеное, отбивная, говоришь… эт хорошо… Жорево и порево – эт очень здорево!

Таня не успела испугаться – раздались длинные звонки, и требовательный стук по входной двери. Затем попытались открыть её ключом, но, закрытая на засов изнутри, дверь не поддавалась, и по ней стали снова стучать.

– Вневедомственная охрана, немедленно откройте, у вас сработала сигнализация! – услышали Никита с Таней, когда вышли в коридор.

Посмотрев в глазок, Никита громко сказал:

– Не ломайте дверь, мы выйдем ровно через двадцать минут.

И обернулся к Тане:

– Ну что, отбивная, пойдём, тебя оттарабаню.

У неё не было никакой возможности пробиться к двери, и тогда, отступая в комнату, она решительно крикнула:

– Грязная скотина, ничтожество одноклеточное, недоразвитый, я никогда не буду твоей, скорее выпрыгну в окно, чем…

Тут снова раздался настойчивый стук в дверь, пошли звонки.

Никите было наплевать на угрозы, и у него было достаточно времени, чтобы прижать взбесившуюся сучку, но такова была сила её слов, прозвучавших как приговор его состоятельности, что он сел, почти упал на пол, прижавшись спиной к стене, и обхватил руками голову. Воспользовавшись моментом, Таня подбежала к двери и открыла засов.

Милиционеры вневедомственной охраны вошли в квартиру.

Было что-то комичное в том, как два укурка старательно изображают из себя героев бизнеса – тратят много глупых слов и совершали малопонятные телодвижения. Сначала Денис Еремеев принял на работу подстилку, его примеру последовал Валентин Лактионов. Сурки командовали своими боевыми подругами, те бросались выполнять эти команды, считая своих боссов реально крутыми пацанами.

Галина Николаева, бухгалтер, условно подчинявшаяся им, Тишин, подчинявшийся Андрею, и Семён Котельников, с недавних пор затеявший какую-то свою игру, не без улыбок наблюдали за всей этой вознёй с фирмостроительством.

Сурки учредили ООО «Медэкспорт», куда вошли учредителями сами, а ещё вписали Андрея. Получив свидетельство о регистрации, сразу же потребовали заключения договора с кардиоцентром.

Им было указано на то, что они до сих пор не внесли уставные деньги. Первый раз Андрей условно рассчитал прибыль – написал на листке бумаги голый расчёт – и выдал им их доли, оказавшиеся примерно такими же, как их зарплата, которую они бы получали, работая по найму. Уже решив избавиться от них, он никак не мог это сделать – оказалось не так просто, как со всеми остальными. Приходилось действовать с оглядкой на Шмерко, и бог весть ещё кого. Мало ли, какие наезды, и какие средства придётся затратить на урегулирование всех вопросов. Опять же, Штейн – сурки могли запросто выложить ему некоторые компрометирующие подробности. Когда следующий месяц подошёл к концу, и сурки попросили позолотить ручку, Андрей снова напомнил про уставные деньги. Еремеев поменял машину на более дорогую, Лактионов тоже не бедствовал, и их упорное нежелание платить уже не просто раздражало, а прямо указывало на то, что они держат компаньона за круглого идиота. Сославшись на проблемы, Андрей перенёс выплаты на следующую неделю.

Всё время момент оказывался неподходящим – таможня, срочные дела в кардиоцентре, поездка в Петербург, командировки. И, наконец, Стеррады благополучно доставлены в Казань и приняты в РКБ, срочные дела сделаны, и Андрей выбрал время для завершительного разговора. Тишин как раз подслушал, как сурки в неодобрительном тоне, в присутствии своих шлюшек, обсуждали шефа, причем Еремеев заявил, что у Андрея «каша в голове».

Видимо, существуют какие-то биополя и взаимосвязь между людьми на невербальном уровне – имеются в виду люди, обладающие нелинейным мышлением, с расширенным кругозором, а не с тоннельным зрением. Почувствовав беду, сурки в назначенный день заявили с утра, что директор Универсалстроя (хозяин здания, в котором находился офис) давно поднял в два раза арендную плату, и вот сейчас требуется внести двухмесячный платёж, иначе выгонят. Всё это сообщили Андрею по телефону. Он редко показывался в офисе, откуда давно было вывезено всё необходимое для работы в кардиоцентре, и, возможно, всё сказанное было правдой, но способ подачи информации был выбран в соответствии с целями подателей.

– Без меня ничего не предпринимайте! – сказал Андрей. – Приеду и поговорю с директором Универсалстроя.

Однако, когда он приехал в пять часов на 13-ю Гвардейскую, сурки уже вывезли все вещи на квартиру, арендованную под офис. От здания Универсалстроя отъезжала последняя машина.

– Вы блять совсем ахуели! – возмутился он. – Я же сказал, чтоб ждали меня!

Еремеев стал оправдываться – если б не съехали, налетели б на крупные расходы, там, на квартире, в три раза дешевле, и так далее. Чтоб увеличить прибыль, надо экономить. И что там с заключением договора с кардиоцентром, когда можно поехать познакомиться с главврачом?

Это вывело Андрея из себя.

– Какая на х** квартира, где ты видел офис на квартире? Что я скажу Штейну, куда я приведу его?

Он рассчитывал ещё некоторое время продержаться в этом офисе, чтобы Штейн, приезжая в Волгоград, мариновался здесь, и не ездил в кардиоцентр. Демарш сурков существенно осложнил ситуацию. Квартирный вариант выглядел совсем тухло и не прокатывал даже для такого лопуха, как Штейн.

Им удалось погасить приступ ярости – такие у них были способности к уговариванию. Улыбочки, лесть, братания. Они обезоруживали неизменно хорошим настроением и полным непониманием того, что кого-то могут рассердить. И Андрей против своей воли уступил, хоть и были мысли оплатить аренду и вернуть машины.

Весь следующий день он порывался поехать на эту квартиру, чтоб окончательно разобраться, но так и не поехал. Злился, что поддался уговорам. Чёрт знает что, они гипнотизеры что ли, иначе как смогли околпачить? Уже вечером он встретился в центре с Лактионовым, и, не дожидаясь, пока тот включит своё сурчиное обаяние, выпалил:

– Меня не устраивают условия нашего сотрудничества – уставные деньги, ваши девки, и вся ваша самодеятельность. Кроме того, я скоро уезжаю в Питер, и бросаю этот бизнес. Мне нужна моя мебель и оргтехника.

Лактионов находился в гармонии с окружающей средой и в ладах с самим собой.

– Тогда оставь кардиоцентр нам – раз ты уезжаешь в Питер.

– Это уже не мне решать, и тем более не вам, – с трудом скрывая бешенство, многозначительно произнес Андрей. – Тут задействовано руководство кардиоцентра, я действую от их имени. Поэтому, не расстраивайте ни меня, ни других людей, и не суйтесь туда.

Какие-то чакры закупорились, а может, чересчур раскрылись. В глазах Лактионова вспыхнули злые огоньки, а гротескные губы недовольно поджались.

На следующий день делили мебель, оргтехнику, и персонал. Сурки, давя на жалость, сказали, что много работали, рассчитывая на совместный бизнес, и вот, их карьера обрывается на самом взлёте. И Андрей, опять же, против своей воли, уступил им, и одобрил предложенный ими вариант раздела имущества – с учётом их неоплаченной работы и некоторых организационных расходов.