— Ваш голос успокаивает, — продолжал сыпать комплиментами клиент.

— Спасибо, сэр. Итак, пылесос…

Интонации Эши были безупречны. Она говорила очень вежливо и одновременно твердо. Менеджеры следили за тем, чтобы одна консультация укладывалась в определенное время. Поскольку клиенты СГУА люди непростые, мы тратили на разговор в среднем на две с половиной минуты больше, чем положено. Я проверил файлы и выяснил, что все наши операторы справлялись с поставленными задачами.

— Бип! — Звук, который издал факс, заставил меня оторваться от бумаг. Я удивился тому, что кто-то послал нам сообщение в столь позднее время. Подошел к аппарату и принял факс. Нам написал Бакши.

Понадобилось три минуты на то, чтобы прошли семь страниц текста. Я оторвал послание и обратился к первой странице.

Прочитав остальные страницы, я тяжело вздохнул. Бакши хотел, чтобы я в нерабочее время занимался с новичками. Значит, мне придется вкалывать сверхурочно, кроме того, я ненавижу заниматься проблемами речи. Американский акцент — это такая морока. Вы, возможно, думаете, что американцы, равно как и их язык, довольно просты, но дело в том, что каждый звук они могут произносить совершенно по-разному.

Приведу вам один пример: звук Т. Его произносят четырьмя разными способами. Т в середине слова может вовсе не произноситься, и «Интернет» становится «Иннернетом». По-разному также произносится Т в соседстве с N и между гласными. И наконец, если вам еще не надоело читать все это, он звучит как собственно Т в начале слова.

— Что случилось? — поинтересовался Врум, подойдя ко мне.

Я дал ему факс. Он прочитал и ухмыльнулся:

— Да, правильно; Бакши, как всегда, пытается переложить ответственность на чужие плечи.

— Ненавижу обучать людей американскому акценту. Невозможно научить жителей Дели разговаривать, как американцы, всего за неделю.

— Точно так же невозможно заставить американцев говорить с пенджабским акцентом, — согласился Врум и издал небольшой смешок. — Все эти премудрости в одно ухо влетают, в другое вылетают.

— И что мне теперь делать? — спросил я, в расстроенных чувствах направляясь к столу.

— Придется тебе людей учить, на мозги давить. Но свои мозги надо поберечь. — Вруму понравилась придуманная им рифма, и он произнес эти слова несколько раз.

Я подошел к столу. Слова Врума заставили меня вспомнить о поездах.[7] Точнее, о Железнодорожном музее, где у меня год назад состоялось свидание с Приянкой.

Железнодорожный музей, Чанакьяпури

Годом раньше

Она опоздала на полчаса. Я успел два раза обойти все залы, рассмотрел модели поездов, залез в первый в Индии вагон для угля, вник в принцип действия современной интерактивной сирены. Затем пошел в буфет, расположенный на островке посреди искусственного пруда. Здешняя ландшафтная архитектура оказалась весьма впечатляющей. Хотел было закурить сигарету, но увидел объявление: «Курить разрешается только паровым двигателям». Потому я сидел в буфете, потягивал теплую кока-колу и тут наконец увидел ее.

— Не надо ничего говорить. Прости, я опоздала, — сказала Приянка и села напротив меня.

Я промолчал и посмотрел на ее маленький носик, удивляясь тому, что он способен вдыхать достаточно кислорода.

— Скажи что-нибудь, — попросила Приянка секунд через пять.

— Ты же велела мне молчать.

— Моей маме нужна помощь профессионала. На самом деле.

— Что случилось? — Я помешал соломинкой кока-колу, заставляя пузырьки лопаться.

— Сейчас все расскажу. Во-первых, как тебе нравится это место? Правда, здесь интересно?

— Ты имеешь в виду Железнодорожный музей? Сколько нам, по-твоему, лет? Двенадцать? Так что случилось с твоей мамой? Что послужило горючим для нового конфликта?

— Нам не нужно горючее, достаточно одной-единственной искры. Я уже приготовилась идти сюда, но она начала отпускать комментарии по поводу моего наряда.

— И что она сказала? — поинтересовался я, глядя на одежду Приянки. На ней была синяя юбка в разводах и майка с пацифистским значком. Обычный для Приянки наряд. В ушах серьги с синими бусинками, на шее ожерелье в тон, глаза слегка подкрашены — все это сводило меня с ума.

— Я была уже в дверях, когда она спросила: «Почему ты не надела золотую цепочку, которую я подарила тебе на день рождения?»

— И что потом? — Золотой цепочки на Приянке не было. Я уставился на впадинку на ее шее, хотелось дотронуться до нее.

— Она не подходит к моему наряду! Желтый металл — отстой, золото носят только пожилые женщины. И мы стали спорить. Именно поэтому я опоздала. Прости.

— Тебе не было нужды спорить. Ты могла просто надеть цепочку, чтобы она успокоилась, а потом потихоньку снять ее. — К нам подошел официант, желающий принять заказ. Приянка повернулась к нему:

— Принесите самсу.[8] Умираю от голода. Хотя подождите, от самсы толстеют. У вас есть салат?

Официант посмотрел на нас ничего не выражающим взглядом.

— Где, по-твоему, ты находишься? — съязвил я. — Это буфет в Железнодорожном музее, а не итальянское бистро. Ты можешь заказать только то, что видишь на прилавке.

— О'кей. Чипсы. Нет, поп-корн. Он ведь не такой калорийный, правда? — Приянка посмотрела на официанта так, словно тот был диетологом.

— Девушка будет поп-корн, — сказал я официанту.

— У тебя есть какие-нибудь новости? — поинтересовалась Приянка. — Ты видел Врума?

— Мы собирались встретиться, но он не смог прийти. У него было свидание.

— С кем? Новая пассия?

— Конечно. Его нельзя назвать однолюбом. Интересно, что девушки в нем находят? Они у него такие сексуальные.

— Не понимаю, в чем тут дело. Он самый законченный материалист из всех, кого я знаю. И совершенно неэмоционален, — сказала Приянка, когда нам принесли поп-корн.

— Ты не права, — возразил я, взяв полную пригоршню теплых хлопьев.

— Ты только посмотри на него: джинсы, телефоны, пицца и мотоциклы. Таковы его жизненные ценности. И каждые три месяца новая девушка. Когда-нибудь этому должен прийти конец, верно?

— Ну, что касается меня, то я счастлив с одной-единственной девушкой, — проговорил я с набитым ртом.

— Ты такой хороший. — Приянка мило покраснела и улыбнулась. Она взяла еще поп-корна и запихала его мне в рот.

— Спасибо, — сказал я, не переставая жевать. — Врум изменился. Он был совсем другим, когда пришел к нам работать.

— Раньше он работал в газете?

— Да, журналистом-стажером. Занимался проблемами современности. А знаешь, как называлась одна его знаменитая статья?

— Нет. И как она называлась? Кошмар! — Приянка смотрела на кого-то за моей спиной.

— Что случилось?

— Ничего. Просто не оборачивайся. Я увидела своих родственников с детьми. Только не это, — вздохнула она, опустив глаза.

Когда тебе говорят, что не надо куда-то смотреть, тебя охватывает неодолимое желание посмотреть именно туда. Краем глаза я увидел семью с двумя детьми за столиком в углу.

— А кому сюда ходить, если не детям? — пожал я плечами. — Расслабься, они сидят далеко от нас.

— Заткнись и не поднимай глаз! И расскажи мне о статье Врума.

— Хорошо. Заголовок такой: «Почему политики никогда не кончают жизнь самоубийством?»