— Шьям, о чем только ты думаешь? — продолжал Врум. — Давай напишем всем получателям этого послания и расскажем о том, что на самом деле происходит.

— Успокойся, Врум. Нет нужды строить из себя героя, — выдохнул я.

— Неужели? А кого мы должны из себя строить? Лузеров? Ты, наверное, большой специалист в этом вопросе, — ехидничал Врум.

Меня охватил гнев.

— Заткнись и сядь, — сказал я. — Чего ты хочешь? Хочешь разослать послания американцам и поведать им о наших дрязгах? Кому они, по-твоему, поверят? Тому, кто едет в Бостон на важную встречу, или какому-то обиженному сотруднику, утверждающему, что именно он сделал всю эту работу? Взгляни правде в глаза, Врум. Тебя выгонят, только и всего. Бакши — управленец, но он может управлять только собственной карьерой, а не нами. — Я был так увлечен спором, что даже не замечал Радхику, которая подошла ко мне и встала с бутылкой воды в руке.

— Спасибо. — Я опомнился и сделал несколько шумных глотков.

— Ну как, полегчало? — спросила Радхика.

Я поднял руку, желая, чтобы она замолчала, и продолжил:

— Не хочу разговаривать об этом. Это касается только Бакши и нас. И меня не интересует мнение случайных людей, чья жизнь — сплошной праздник. — Я сел и выразительно посмотрел на Врума.

Он открыл блокнот и начертил таблицу два на два.

— Что за дерьмо? — поинтересовался я.

— Мне кажется, я понял, что представляет из себя Бакши. Позвольте объяснить это с помощью диаграммы, — ответил Врум.

— Я не втом настроении, чтобы анализировать диаграммы, — возразил я.

— Просто послушай, — попросил Врум и начал подписывать ячейки таблицы. На горизонтальной оси он написал «добрый» и «злой». На вертикальной — «умный» и «тупой».

— О'кей. Вот вам моя теория о таких людях, как Бакши. — Врум показал на таблицу ручкой. — В мире существует четыре типа начальников, в основе их различия лежат два противопоставления: а) умные они или тупицы; и б) добры они или злы. Требуется большое везение, чтобы заполучить себе начальника, который является хорошим и умным человеком. Бакши же подпадает под наиболее опасную и одновременно самую распространенную категорию. Он, как мы все знаем, глуп и, кроме того, человек злой. — Врум ткнул ручкой в соответствующий квадрат в своей таблице.

— Тупой и злой, — повторил за ним я.

— Да, мы недооценили его. Он чудовище. Бакши похож на слепую змею: нам ее жалко, но ее укус тем не менее смертелен. Он туп, поскольку не способен управлять колл-центром, но, кроме того, преисполнен зла — и значит, сделает так, чтобы в проигрыше оказались мы, а не он.

Я покачал головой:

— Забудь. Судьба повернулась ко мне задницей. Что тут можно сказать?

Радхика взяла с моего стола бутылку.

— Извините, что вмешиваюсь в вашу дискуссию, мальчики, но я надеюсь, вы говорили не обо мне, когда упомянули о людях, чья жизнь — один сплошной праздник. Она у меня не сахар, друзья. На самом-то деле…

— Речь шла не о тебе, Радхика. Шьям имел в виду исключительно меня, — перебила подругу Приянка.

— Проехали, — сказал я и поднялся со своего места. Мне захотелось остаться одному. Уходя, я услышал слова Врума:

— Если бы мне хоть раз удалось подложить свинью Бакши, я бы считал себя самым счастливым человеком на свете.

Я выходил из офиса в растрепанных чувствах. Хотелось порвать Бакши на мельчайшие кусочки и скормить бродячим собакам. Я толкнулся было в комнату для совещаний, но дверь оказалась закрыта. Я постучал и подождал несколько секунд.

— Эша? — позвал я и повернул ручку, чтобы открыть дверь.

Она сидела на одном из стоявших здесь стульев. Положила правую ногу на другой стул и рассматривала рану на голени. Я увидел у нее в руке нож для бумаги — он был в крови, — и заметил также лежащий на столе использованный кусок пластыря. Из раны на голени текла кровь.

— Ты в порядке? — спросил я, подходя ближе.

Эша повернулась ко мне, ее лицо ничего не выражало.

— А, это ты, Шьям. Привет! — спокойно сказала она.

— Что ты здесь делаешь? Все тебя ищут.

— Зачем я им понадобилась?

— Без особых на то причин. Но почему ты здесь? Рана кровоточит. Может, тебе нужна какая-нибудь мазь или просто повязка? — сказал я и поспешил отвернуться — меня мутит от вида крови. Не понимаю, как докторам удается спокойно работать.

— Нет, Шьям, пусть все останется как есть. Благодаря лекарству боль может утихнуть.

— Что? — Я не поверил своим ушам. — Разве ты не хочешь, чтобы боль прошла?

— Не хочу, — печально улыбнулась Эша. Она показала на рану ножом: — Эта боль отвлекает меня от истинной боли. Шьям, тебе известно, что такое настоящая боль?

Я понятия не имел, о чем говорит Эша, но, казалось, если она не забинтует свою рану, то меня вырвет съеденным недавно шоколадным кексом.

— Давай я принесу тебе из подсобки аптечку.

— Ты не ответил на мой вопрос. Что такое настоящая боль, а, Шьям?

— Не знаю, а что? — Я с тревогой смотрел на свежие капли крови, текущие по ее гладкой ноге.

— Настоящая боль — это душевная боль, — пояснила Эша.

— Ты права. — Я старался говорить как можно мягче и выказать свое к ней сочувствие. Затем опустился на стул, стоящий рядом с ней.

— Ты когда-нибудь испытывал душевную боль?

— Не знаю. Видишь ли, я довольно поверхностный человек. На свете полно самых разных чувств, которые мне пока не довелось испытать.

— Каждому известно чувство боли, потому что у каждого есть темная сторона души.

— Темная сторона?

— Да, именно так. Это то, что тебе не нравится в самом себе, нечто, заставляющее сердиться или испытывать страх. У тебя есть темная сторона души, Шьям?

— Давай не будем углубляться… У меня этих темных сторон не меньше полудюжины. Я шестиугольник с темными сторонами.

— Ты когда-нибудь испытывал чувство вины? Настоящей, тяжелой, болезненной вины? — Голос Эши стал совсем слабым.

— Что случилось, Эша? — участливо спросил я, когда наконец-то устроился так, что мог смотреть ей в лицо и не видеть рану на ноге.

— Обещаешь не судить меня строго, если я кое о чем тебе расскажу?

— Конечно, обещаю. Из меня вообще очень плохой судья.

— Я переспала с одним человеком, чтобы получить возможность подписать контракт, — вздохнула Эша.

— Что? — До меня не сразу дошло.

— Да, мой агент сказал, будто этот человек очень влиятелен, мне достаточно переспать с ним один раз, и я смогу принять участие в настоящем дефиле. Никто меня не принуждал, я сама сделала свой выбор. Но с тех пор меня преследует чувство невыносимой вины. Я надеялась, что со временем это пройдет, — ничего подобного. Эта боль так изнуряет меня, что рана на ноге кажется пустячной. — Эша, взяв нож, стала скрести кожу вокруг раны.

— Перестань, Эша! Ну что ты вытворяешь? — воскликнул я и попытался отобрать у нее нож. — С ума сошла? У тебя будет столбняк или гангрена или еще что-нибудь совершенно ужасное, о чем говорят по телевизору, призывая людей делать всевозможные прививки.

— Все это вещи безобидные. Я скажу тебе, в чем заключается настоящая опасность. Это мой собственный бредовый внутренний голос, который убеждает меня стать моделью любой ценой. Знаешь, что сказал тот тип, после того как все произошло?

— Какой тип? — Я положил нож на дальний конец стола.

— Ну, парень, с которым я переспала, сорокалетний дизайнер. Он заявил моему агенту, что я коротышка и никогда не попаду на подиум. — В голосе Эши слышались гнев и печаль. — Как будто этот ублюдок понятия не имел, какого я роста, пока не переспал со мной. — Она заплакала. Не знаю, что хуже: кричащая девушка или девушка, обливающаяся слезами. Я не умею обращаться ни с теми, ни с другими. Я положил руки на Эшины плечи, готовый обнять ее, если потребуется.

— Этот сукин сын послал мне деньги в качестве компенсации за полученное удовольствие, — продолжала всхлипывать она. — А мой агент сказал: «Такова жизнь». Разумеется, он прав: это часть гребаной жизни неудавшейся модели по имени Эша. Верни мне нож, Шьям, — попросила она.