– Анонимное письмо!.. Какая гадость!

– Способ сообщения имеет небольшое значение, – заметил Вася. – Важно то, что здесь сказано. Я приехал сюда, чтобы проверить мои подозрения!

– Ты позволил себе расспрашивать мать?

– Нет. Я имею слабость все еще уважать ее. Что бы ни случилось, она ничего не узнает о моем беспокойстве. Я не задавал также никаких вопросов сестрам, чтя их невинность. О ваших свиданиях мне рассказали слуги.

– И ты им поверил?

– Полученные от них ответы соответствуют подробностям, содержащимся в письме без подписи. Но мне этого недостаточно. Я хочу услышать правду из твоих уст. Если ты станешь все отрицать, я сочту тебя трусом…

– А если я признаюсь?

– Ты заслуживаешь мою ненависть, но не презрение!

Николай бросил взгляд через плечо: они были одни в комнате.

– Послушай, – сказал он, – эта история нелепа! Наша дружба…

– Не упоминай о нашей дружбе! – выкрикнул Вася. – Отвечай: да или нет! Это все, что я хочу знать!

У него было лицо как у раздражительной женщины. Маленький рот искривился, глаза сверкали из-под длинных ресниц, пряди черных кудрей повисли над побелевшим лбом.

– Дашь ли ты мне слово, как мужчина, что никогда и ничего не было между моей матерью и тобой? – продолжил он.

Николай преисполнился долгом чести, желая выглядеть великолепным, и сказал:

– Хорошо! Я признаю факты.

Лицо Васи вдруг напряглось:

– Я требую дуэли!

– Ты с ума сошел? – прошептал ошеломленный Николай.

– А ты что же, так же малодушен, как лицемерен? – спросил Вася. – Для меня жизнь не будет больше иметь смысла, если я не смою это оскорбление кровью!

– Нет! Нет! – воскликнул Николай. – Я не стану драться с тобой! Ты был моим братом! Одна мысль, что…

Он не закончил фразы. Пощечина врезалась ему в щеку. Стыд и злость охватили его, нарастая с каждой секундой. Окинув комнату одним взглядом, он убедился, что никто не вошел сюда во время спора. Шум голосов доносился из соседнего зала. Еще переводя дыхание, Николай спокойно изрек:

– Ты этого хотел, Вася. Я принимаю твой вызов. Но с одним условием: никто не должен знать причин нашей ссоры. Даже наши секунданты!

– Согласен, – сказал Вася.

– Какой день ты назначишь?

– Завтра!

– А что с нашими секундантами? – спросил Николай.

– Мы найдем их прямо здесь, среди членов клуба. Думаю, Башмаков сможет все это устроить. Пойду поищу его.

Вася вышел из комнаты, а Николай стоял неподвижно, не в силах побороть ощущение роковой неизбежности, давившей ему на плечи. Он сбросил оцепенение, лишь увидев снова своего друга, который появился в сопровождении Башмакова и Гуслярова. Рядом с молоденьким, невысоким и толстеньким Гусляровым Башмаков казался еще выше и крепче, у Гуслярова было круглое лицо, лоб покрыт белым пушком. На лицах обоих приятелей застыло очень строгое выражение: Вася сообщил им, какой услуги ожидали от них.

– Я буду твоим секундантом, – сказал Башмаков Николаю. – А у Васи – Гусляров.

– Прекрасно, – ответил Николай. – Заметьте с самого начала, что я принимаю все условия, которые мой противник пожелает поставить перед поединком. Давайте покончим с этим! Как угодно, но поскорее!

Он никогда не дрался на дуэли. Вася тоже. Башмаков, напротив, поднаторел в делах чести.

– Осторожно, дорогой мой! – заметил он. – Так дела не делаются! Надо соблюдать определенные правила. Первая встреча секундантов состоится немедленно. Мы составим проект протокола…

Николай перебил его:

– Займитесь вашими делами. А я поеду домой. И не сдвинусь с места, пока не узнаю, куда надо явиться. Будьте так добры, до того времени сообщите мне о принятых вами условиях!

И, ни с кем не попрощавшись, он вышел. В конюшне клуба стояла в ожидании его лошадь. Он велел оседлать ее и направился в Каштановку. Свежий ветер скачки не разогнал его тревоги. То, что случилось с ним, было настолько глупо, что он уже ни в малейшей степени не ощущал единства с тем миром, в котором привык жить. Он встретился с Софи, но не как с женой, а как с очаровательной иностранкой, чьей проницательности должен был опасаться. Чтобы избежать необходимости говорить с нею, Николай удалился в свой рабочий кабинет под предлогом проверки счетов по имению.

В семь часов вечера явился Башмаков. Он выглядел напыщенным, побагровел, голову держал прямо, смотрел мрачно, усы его топорщились.

– Все улажено! – заявил он, усаживаясь в кресло, которое затрещало под тяжестью его тела.

Николай бросил настороженный взгляд в коридор, захлопнул дверь и спросил:

– Когда мы деремся?

– Завтра, в одиннадцать часов утра, в маленькой рощице, которую я знаю, неподалеку от Великой. Ты заедешь за мной. Я тебя провожу.

– Оружие?

– Пистолеты, – ответил Башмаков.

– Каковы остальные условия?

Усы Башмакова скосились, что у него являлось признаком замешательства:

– Твой противник хочет придать поединку рыцарский характер. Он отказывается удовлетвориться простым обменом выстрелами. По его просьбе мы разработали следующие условия… Разумеется, если они тебе не подойдут, мы поищем другие способы…

– Я уже сказал в присутствии Васи и Гуслярова, что согласен со всем наперед! – пробурчал Николай. – И не собираюсь теперь отказываться от своих слов!

– Прекрасно! – сказал Башмаков. – Другого я и не ожидал от тебя. Итак, дело выглядит следующим образом…

Он потер свои сухие ладони друг об друга, сощурил один глаз и продолжил тоном организатора:

– Вы будете стоять на расстоянии восьми шагов. Мы разыграем в орлянку, кто из вас будет стрелять первым. Тот, кого определит судьба, получит пистолет, и мы повяжем его глаза платком.

– Зачем?

– Чтобы усложнить задачу и испытать мужество и достоинство другого. Безоружный дуэлянт, действительно, своими указаниями должен будет направлять на себя дуло стреляющего вслепую. Если последний промахнется, то станет мишенью в свою очередь. Другими словами, вновь обретя зрение, он будет давать все необходимые указания, чтобы его противник, которому между тем тоже завяжут глаза и дадут пистолет, смог прицелиться в него, имея все шансы на удачу.

– Если я правильно понимаю, – заметил Николай, – такого рода дуэль требует от каждого заинтересованного лица сделать все необходимое, чтобы быть убитым другим.

– Именно так! – подтвердил сияющий Башмаков. – Я слышал, что подобная дуэль недавно произошла в Пруссии. Вася, которому я представил свой проект, был в восторге. Он так же, как и я, считает, что это верх утонченности в области решения разногласий с помощью оружия.

– Он прав, – буркнул Николай.

– Значит, мы так и будем делать?

– Конечно!

– Учитывая исключительные условия поединка, противники должны согласиться с тем, что по законам чести получат удовлетворение после одного обмена выстрелами, даже безрезультатного.

– Согласен.

– Я займусь пистолетами.

– Да, да! – вздохнул Николай.

Он не мог дождаться, когда уйдет этот посетитель, чьи глупость и тщеславие раздражали его. Однако, когда Башмаков удалился, Николай загрустил от того, что ему теперь не с кем было поговорить о предстоящей дуэли. До отхода ко сну приходилось всеми силами сдерживать себя, чтобы скрыть волнение от Софи. Могла ли она предположить, что человек, поцеловавший ее сегодня вечером, перед тем как лечь в постель, только наполовину имеет шанс выжить?

Гася лампу, он ощутил, что стал одновременно более одиноким и свободным, более проницательным и вместе с тем преисполненным отчаяния. Вперив глаза в черную мглу ночи, он попытался проанализировать свою тревогу. Нет, Николай не боялся смерти. Он представлял ее себе как головокружительное падение в колодец, плавную потерю сил, вечный покой в окружении библейских пророков… Но если он с восторгом согласился бы пожертвовать собой во имя благородной цели, то теперь страдал оттого, что бессмысленно рискует жизнью из-за женщины, которую больше не любил и, в сущности, никогда не любил. Размышляя о своем политическом идеале, о друзьях, о будущих переменах, он мучился тем, что эта великая мечта оказалась разбита незначительной вольностью поведения. Как допустил Господь такое несоизмеримое с грехом наказание? Николай заметил, что защищает свое дело перед судьей, который находится приблизительно на месте иконы. Свет ночника освещал позолоту святого лика. Если предопределено, что Вася убьет его завтра, что станет с Софи? Николай разрывался от жалости при мысли о горе, которое она испытает из-за него. Он привез ее из Франции в Россию, поселил в чужой семье, не смог подарить ей ребенка, изменил ей и теперь готовился умереть, оставив ее в одиночестве, обесчещенной из-за скандала, ее, заслуживающую величайшего счастья! «Если я выживу, – подумал Николай, – клянусь посвятить всего себя моей жене и благу людей…» И его страхи тут же рассеялись. Он отказывался верить, что часы из плоти и крови по имени Николай Михайлович Озарёв остановятся завтра около одиннадцати часов. Он слишком ощущал в себе жизнь, чтобы представить себя трупом.