Николай вышел из церкви, спустился по лестнице, по краям которой выстроились нищие, прошел вдоль повалившейся стены и остановился в самой высокой точке Кремля, откуда было видно место слияния двух рек. Колокольня Успенской церкви отражалась в волнах реки Великой. Золотистые кресты Иоановского женского монастыря сияли в зеленых зарослях. На противоположном берегу возвышалась колокольня Снетогорского монастыря. Течение Псковы уносило связки очищенных от коры стволов, которые с такого расстояния казались малюсенькими. От одного прогона к другому тащились работники, с виду не превышавшие по размерам майских жуков. Солнце уже садилось. Легкий шум доносился от этого погрязшего в делах мира. Николай не хотел поддаваться надвигающимся на него реальным ощущениям страха, радости, надежды и с радостью погружался в столь туманные мечты, что, спроси его кто-нибудь внезапно, о чем он думает, ответить ему было бы нечего.

Несколько позже он отправился в клуб. Башмаков встретил его возгласами радости. Его как раз и не хватало, чтобы сесть за стол четвертым и сыграть в вист. В этот вечер Николай, как это ни удивительно, ушел из клуба с выигрышем в сорок рублей.

Поздно ночью Софи услышала, что кто-то скребется в дверь. Она зажгла свечу, встала, открыла и оказалась перед здоровой, как башня, Василисой.

– Прошу прощения, что разбудила вас, барыня, – прошептала старуха, – но из Отрадного только что прибыл слуга. У нашей Марии, кажется, начались схватки. Она прислала вам вот это письмо.

Софи вскрыла конверт, который протянула ей Василиса, и прочла: «Ребенок скоро родится. Я ужасно страдаю. Здесь никто меня не понимает, никто не любит. Приезжайте, умоляю вас…»

– Который час? – спросила Софи, сложив письмо.

– Пять часов утра, барыня!

– Я только оденусь и сразу еду. Скажи Федьке, пусть закладывает коляску!

Василиса сложила руки:

– Не возьмете ли и меня с собой, барыня? У меня ведь такой опыт! Со мной ей, бедняжке, будет не так страшно!

Софи на секунду задумалась и сказала:

– Ты права. Иди собирайся.

– Спасибо, барыня! – пробормотала Василиса, целуя ее в плечо.

Софи прикрыла дверь и взглянула на спящего глубоким сном Николая. Разбудить его? Зачем? После того что он рассказал о его стычке с Седовым, Николай не станет подвергать себя риску встречи с этим человеком у изголовья Марии. Возможно, даже, настроенный против зятя, он захочет помешать Софи ехать в Отрадное. Но в этом вопросе она ему не уступила бы. Ее призывала насущная необходимость. Если Седов осмелится затеять с нею разговор о деньгах, она в два счета поставит его на место. Софи тихонько оделась, взяла лист бумаги в ящике стола и написала:

Она прикалывала письмо к подушке, как вдруг Николай перевернулся и что-то пробурчал. Она быстро задула свечку и вышла из комнаты. В доме стояла тишина. Внизу у лестницы горел свет. Василиса заставила Софи выпить чашку горячего чая и съесть баранку, пока конюх запрягал лошадей. Когда они тронулись в путь, было еще темно. Но свежее дуновение ветра, серая прозрачная дымка на верхушках деревьев говорили о том, что ночь скоро кончится.

Проезжая по перелеску, путешественницы были оглушены поднявшимся птичьим гоготом. Затем золотистая мгла окутала окрестности. На горизонте небо вспыхнуло, а за туманной дымкой выглянул голубой небесный свод. Необыкновенно радостное чувство охватило Софи. Она присутствовала при рождении дня и думала о другом рождении, происходившем в это самое время. Поскольку Софи торопилась, Василиса успокоила ее:

– Не волнуйтесь, барыня, мы не опоздаем. Я расспросила человека, приехавшего из Отрадного. Когда он уезжал, у бедняжки все только начиналось. У нее узкие бедра. Ведь это ее первый ребенок. Ей понадобится много времени и придется пострадать, прежде чем она родит его.

Тем не менее Софи приказала вознице ехать быстрее. Он отхлестал лошадей. Коляска тяжело грохотала по ухабам.

– Царица Небесная! – воскликнула Василиса. – Если и дальше он будет так стегать, то рожу я!

Софи расхохоталась нервным смехом. Ей казалось, что между ребенком и упряжкой завязалась борьба, кто доскачет первым. Когда она увидела дом в Отрадном, то удивилась, что он выглядит как обычно, несмотря на чрезвычайное событие, которое должно было произойти в его стенах. На крыльцо вышла служанка.

– Как себя чувствует барыня? – спросила Софи, ступая на землю.

– Она вот-вот родит! – сказала девица тягучим голосом. – Барыня ждет вас. Я провожу к ней, если позволите…

Переступив порог комнаты, Софи почувствовала себя так, будто ее отбросило в прошлое. Этот теплый полумрак, разобранная постель, тазы, белье, запах влажной кожи, разверстая плоть, уксус, – все напоминало ей об испытании, которое она сама перенесла понапрасну. Софи бросилась к Марии, обратившей к ней изможденное лицо с лихорадочно блестящими глазами.

– Спасибо, что приехали, – прошептала Мария. – И Василиса тоже здесь! О! Как это хорошо!..

Повитуха отстранилась, чтобы пропустить поближе приезжих. Несомненно, именно эта женщина с самого начала руководила родами. Увидев Василису, она поняла, что это соперница, насупилась и сказала:

– Не надо ее утомлять: она сейчас между схватками.

– Я так и думала! – заметила Василиса, пожав плечами.

Она встала на колени около Марии, осенила ее крестным знамением и стала гладить ей живот под рубашкой. Софи села у изголовья золовки и взяла ее за руку.

– О! Как хорошо! О! Как хорошо! – повторяла Мария детским голосом.

Слезы текли из ее широко раскрытых глаз.

– Не говорите много, – сказала повитуха.

– Да нет! – сказала Василиса. – Пусть говорит! Это поможет ей сверху!

Мария оперлась на локти и приподнялась:

– Вы не слышите?.. Колокольчик!.. Коляска! Быть может, это он?..

– Не может быть он, вы это прекрасно знаете! – сказала повитуха, покачав головой. – Ну, будьте благоразумны! Тужьтесь, вместо того чтобы говорить понапрасну.

Мария снова упала на подушку и сжала зубы.

– Она ждет своего мужа, – сказала повитуха. – Он снова уехал по делам на прошлой неделе.

– Замолчи, Фекла! – простонала Мария.

Фекла была худа, лицо каменное, руки длинные, а ладони длиннее, чем ступни.

– Почему, красавица моя? – спросила она. – Что правда, то правда, Владимир Карпович очень занятой барин. От него нельзя требовать, чтобы он оставался все время дома. Он уходит, приходит. К тому же здесь барин нам скорее помешал бы. Мужчине – наслаждение, женщине – страдание. Бог так устроил!

– Где он в настоящий момент? – поинтересовалась Софи.

– Мне кажется, в Санкт-Петербурге, – ответила Мария. – У друзей…

Софи не смогла сдержать возмущения:

– Он мог бы подождать несколько дней, прежде чем уезжать!

– О нет! – смиренно сказала Мария. – Дело было срочное! Все те же денежные проблемы! Он надеется получить там что-то. И, кроме того, я бы не хотела, чтобы он присутствовал здесь! Это некрасиво… Противно… Мне стыдно!..

– Она должна бы гордиться, а ей стыдно! – воскликнула Василиса.

Неожиданно судорога пробежала по телу Марии, поясница у нее изогнулась, и роженица издала животный крик.

– Очень хорошо! – сказала Василиса. – Тужься еще! Помоги младенцу!

Сжимая руку золовки, Софи ощущала силу этих болевых усилий и заново переживала муку, которую испытала когда-то. Чего бы она ни отдала, чтобы в эту минуту быть на месте Марии! Очень скоро ребенок отделится от этой запачканной, истерзанной и торжествующей плоти. Ребенок, который не умрет через несколько дней! Крики молодой женщины смолкли. Она отдыхала в ожидании следующей схватки. Фекла захотела напоить ее святой водой. Но Василиса принесла свою в пузырьке. Вода Феклы была из церкви, где Мария венчалась, вода Василисы – из храма, где Марию крестили. Две женщины встали друг против друга, и каждая держала в руке свою склянку: