– Но почему?

– И вы еще спрашиваете? За ее политические взгляды и связи! Ее бедный отец в отчаянии! Он уехал, чтобы попытаться через знакомых вызволить ее оттуда! Но увидите, ничего не выйдет! Они бросят ее в тюрьму! В тюрьму!..

Рыдания душили графиню.

– Где находится префектура?

– На улице Жерузалем, – сквозь слезы произнесла она.

– Вам известны имена тех, кто арестовал ее?

– Нет!

Николай тряхнул головой:

– Что же, тем хуже! Я пойду туда и выясню все на месте! Клянусь, ваша дочь вернется к вам!

Николай сознавал всю неосторожность подобного обещания, но не мог контролировать себя, столь велико было негодование.

Фиакр доставил его к дверям префектуры, украшенной аллегорическими барельефами. Рядом в будке стоял вооруженный часовой, он грозно взирал на прохожих, но не препятствовал тем, кто хотел подойти ближе. Озарёв вошел во двор, за ним проследовала мрачная тюремная повозка на высоких колесах, влекомая одинокой лошадью. На землю спустился мужчина в наручниках. Двое жандармов подтолкнули его к дверям. Боже, неужели и Софи увезли так же? Вокруг сновали бедно одетые посетители с виноватыми лицами, выглядевшие весьма подозрительно, и высокомерные чиновники. Николай остановил одного из них – очень молодого, весьма делового вида, с папками под мышкой:

– Я ищу госпожу де Шамплит, женщину, занимающую видное положение в обществе, доставленную сюда по ошибке. Подскажите, пожалуйста, куда мне обратиться.

Чиновник, одетый в гражданское платье, с уважением взглянул на его военную форму и спросил:

– За что она арестована?

– Политика, полагаю, – покраснев, ответил собеседник.

– Тогда вам в то здание, первый этаж, в глубине. Вы увидите охранника.

На первом этаже охранника не оказалось. Коридор был пронизан одинаковыми дверьми с номерами и грязными пятнами вокруг ручек, на полу – ворохи бумаг, табачная пыль. На скамейках вдоль стен – неизвестно чего ожидающие в нищенском платье мужчины и женщины. Воздух пропитан запахом плохо вымытых тел. Озарёв думал только о Софи, а потому сострадание к этим несчастным скоро сменилось тревогой. Он стал по очереди открывать все двери, намереваясь таким способом обнаружить, в конце концов, любимую.

За первой дверью оказалось множество писцов, устроившихся на высоких табуретах перед конторками. В мгновение все перья замерли, все головы повернулись к вошедшему. Ее здесь не было. За следующей восседал карлик, положив ноги на стол, и читал газету. Сказал, что никогда не слышал о госпоже де Шамплит, быть может, знает коллега из соседней комнаты… Коренастый, жизнерадостный коллега был занят делом: засунув руки в карманы, мерил шагами комнату, бессмысленный взгляд его блуждал по стенам. На стуле перед ним съежился под градом вопросов седой старичок.

– Ты скажешь нам, кто заказал тебе эти медали с орлами и пчелами? Тебе известно, что твоя жена тоже арестована? Чем раньше ты заговоришь, тем быстрее вы оба окажетесь на свободе! Жаль, если твоя чудная лавка больше никогда не откроется!

Секретарь, смахивавший на паука, сидел в углу, готовясь записывать показания. Вошедший на цыпочках юноша уже было выскользнул из помещения, как вдруг инспектор рявкнул:

– Эй! Кого ищете?

– Госпожу де Шамплит.

– Шамплит? Не знаю!

И продолжал, обращаясь к жертве:

– Ты будешь говорить? Ты будешь говорить, каналья?!

Несчастный задрожал, открыл рот, готовый к признанию, но промолчал. У Николая чесались кулаки, он терзался, что не может освободить старичка и дать пощечину его мучителю. Но он пришел сюда ради Софи и не должен отвлекаться от цели. После увиденного ему представлялось, что над ней насмехаются, грубо обращаются, быть может, бросили в камеру на грязный тюфяк! И она потеряна на долгие месяцы, годы, на всю жизнь!.. Решение пришло внезапно: «Обращусь к министру!», и вдруг в конце коридора заметил ее, излучавшую уверенность, совсем не похожую на ту, что виделось в воображении! Платье ее так контрастировало с этим жалким окружением! Рядом не было ни полицейского, ни жандарма! Озарёв радостно бросился ей навстречу. Заметив его, она отпрянула, потом улыбнулась:

– Зачем вы пришли?

– Но, Софи, разве вы не понимаете, как мы волновались, ваши родители и я?! Я должен был во что бы то ни стало найти вас! Вы свободны?

– Совершенно! Полагаю, этой милости я обязана вмешательству моего отца…

– Не сомневайтесь…

– В любом случае, меня не смогли бы задержать надолго, им нечего мне предъявить!

Он схватил ее за руку и увлек к выходу, боялся, как бы полицейский не передумал. На лестнице едва слышно произнес:

– Как вы должно быть испугались, любимая!

– Вовсе нет!

– Вы, такая тонкая, нежная, лицом к лицу с палачами!..

– Они были вполне корректны.

– Что им известно?

– Немногое. Мое имя было в записной книжке Вавассера. Я сказала, что знаю его книжный магазин, пользовалась его услугами, но о его политической деятельности ничего не ведаю. То же сказали и Пуатевены.

– Они тоже арестованы?

– Да, позавчера, но сегодня утром отпущены за отсутствием улик.

– Так вы знали, что может произойти?

– Конечно!

– И ничего мне не сказали!

– Вы бы только напрасно тревожились!

Они сели в фиакр, всю дорогу Софи говорила о несчастном Вавассере, который так просто не отделается: два года тюрьмы при наличии умелого адвоката, но пока неизвестно, кто будет защищать его. Николай умолял, во имя их любви, забыть о Вавассере, пусть сам выпутывается!..

– Милая, сейчас только одно имеет значение – наше будущее, наше счастье! Будьте эгоисткой, не думайте ни о чем другом!..

Ее забавляло его беспокойство, она целовала его и смеялась, словно только что избежала несчастного случая. Только когда фиакр остановился у дома, посерьезнела. В окошке второго этажа показался господин де Ламбрефу, через две минуты он уже был у большого окна гостиной, куда позже вошли молодые люди. В одиночестве стоял граф за одним из кресел, высоко подняв голову. Когда дочь направилась с нему, сухо произнес:

– Прошу вас, сию минуту пройдите к вашей матушке, которая слегла от горя. Она ждет вас.

Софи собиралась поблагодарить отца за предпринятые им шаги, но после его слов покраснела, остановилась и с досадой обратилась к Николаю:

– Не уходите, не повидавшись со мной.

Озарёв поклонился. Едва она вышла, граф покинул свое кресло, встал, сложив за спиной руки, перед ним и сказал:

– Нам больше никто и ничто не поможет!

– Но, слава Богу, нам больше нечего бояться!

– Вы находите? А бесчестье, бесчестье из-за того, что дочь побывала на улице Жерузалем?

– Со времен Революции во Франции не стыдно быть арестованным по политическим мотивам.

– Не сравнивайте святых мучеников 1793 года и теперешних презренных либералов! Я знал, что это случится! Я говорил жене!

– Позвольте заметить, за вашей дочерью не признали никакой вины!

– Просто закрыли глаза на ее неблаговидные поступки!.. Если бы я не вмешался!.. И она – Ламбрефу!.. Ламбрефу!..

Он не закончил, подозрительно взглянул на собеседника и неожиданно спросил:

– Вы все еще не получили письмо от отца?

– Нет. Жду со дня на день.

Граф грустно покачал головой:

– Эта свадьба сейчас была бы как нельзя более кстати.