Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Опьянев от счастья, Никита потрепал лохматую гриву, желая поблагодарить свою спасительницу, но в ту же минуту ощутил, что повисает в воздухе: лошади под ним не было, она куда-то исчезла, будто ее поглотила бездна! Рухнув на всем скаку, всадник и лошадь покатились по земле. Удар оказался настолько силен, что оглушил юношу. Череп раскалывался от боли, в ушах звенело, челюсть, кажется, была вывихнута. Ему хватило секунды, чтобы осознать: кобыла ранена, ей больно – ржание звучало как стон, голова задралась к небу, в вытаращенных круглых глазах был ужас, из дырочки на бедре левой задней ноги сочилась кровь… Но и самому Никите было больно: его ногу придавил вздрагивающий круп несчастной твари… Высвободиться никак не удавалось, жандармы между тем подъезжали все ближе – молодой был уже почти рядом, старик остался далеко позади. «Все пропало!» – решил Никита, героическим усилием выпростал ногу, встал и, повинуясь инстинкту, понимая, что теперь ни малейшего шанса на спасение нет, захромал прямо перед собой. Жандарм легко нагнал его и взмахнул саблей – столь же неистово, сколь и неуклюже. Никита уклонился от удара.

– Ах ты, сукин сын! – заорал жандарм в бешенстве.

И попытался ударить пленника вторично. На этот раз клинок просвистел совсем рядом с ухом Никиты. Молодого человека охватила дикая злоба против этого красномордого усатого нахала, помешавшего его будущей встрече с Софи, он схватил на лету руку жандарма и вывернул ее с такой силой, что тот покачнулся в седле, ругнулся и выронил оружие. Потом наклонился, и Никита этим воспользовался, мигом сбросив противника с седла, будто мешок с мукой с воза. Однако, не справившись с его тяжестью, сам упал на землю. Теперь, катаясь по траве, они молотили друг друга кулаками, пытались ухватиться за шею врага, придушить его, матерились, но посмотри кто со стороны – понял бы, что страх овладел обоими. «Ах, если б мне только удалось забрать у него лошадь!» – подумал Никита, но в эту минуту жандарм вырвался, вскочил на ноги и подобрал свою саблю. Никита же вытащил нож.

– Ну-ка брось! Брось, слышишь! – завопил жандарм. – С ума сошел, что ли? Брось, тебе говорят! Ну, ты у меня посмотришь!..

И пошел в атаку, размахивая саблей – дурак дураком, красный, потный, уродливый, гримасничая, как ярмарочный скоморох… «Господи, помилуй мя грешного! – взмолился Никита. – Выбери: я или он! Помоги, Господи!» Отпрыгнув в сторону, ему удалось избежать сделанного по всем правилам фехтовальной науки медлительного выпада один раз, второй, но на третий оружие противника плашмя задело его плечо. Никита пошатнулся, сжал зубы и ткнул ножом в приблизившуюся к нему серую шинель. Все оказалось чрезвычайно просто: острие чуть дрогнувшего ножа, разорвав ткань, преодолев легкое сопротивление мышц и жира, вошло в плоть. Глаза жандарма едва не выскочили из орбит – не столько от боли, из-за шока он пока ее не чувствовал, сколько от изумления. Произошедшее не укладывалось ни в какие рамки, было недопустимо! Никита тоже так считал… Исполненный почтения к покачивающейся перед его глазами серой глыбе, юноша отступил, чтобы она не свалилась на него. А тело жандарма уже сотрясала икота, он сложился пополам и бессильно упал на траву. При падении нож, оставшийся в ране, проник глубже, и красное пятно стало растекаться по земле.

Конский галоп за спиной Никиты между тем приближался, но он не слышал ничего, бездумно глядя на зелень, окрашиваемую багрянцем. «Я убил человека, – стало первой его ясной мыслью. – Я убил человека, и он истекает кровью. Но так было надо, прости меня, Господи!» Он взглянул на лошадь убитого: «Успею ли я скрыться?» Ответом стал страшный удар по затылку: подъехавший старший жандарм владел оружием лучше товарища.

Никита потерял сознание.

8

Тарантас, поскрипывая, остановился на берегу реки, ямщик повернулся к Софи, указал кнутом на противоположный берег, на монгольском его лице обозначилась улыбка, и он произнес совсем просто:

– Чита.

Хотя Софи уже долгое время была готова к этой минуте, все-таки трудно было поверить, что путешествие заканчивается. Испытывая столько же счастья, сколько и растерянности, она вгляделась в расстилавшуюся перед ней землю обетованную. Песчаный холм, несколько деревянных халуп окружают красное здание с флагштоком на крыше. Чуть дальше золотятся медные луковки церкви. Окрестный пейзаж складывается из редкой чахлой травы, кустарников и лужиц, в которых отражается небо. На линии горизонта – опять-таки холмы, только синеватые и какие-то плоские. Они отделены один от другого расстоянием и напоминают картонные силуэты, вставленные в пазы рамки. Ямщик хотел было ехать дальше, но Софи жестом попросила погодить: ей не хотелось представать перед комендантом Читы в неприбранном виде, надо было прихорошиться. Она достала из дорожной сумки ручное зеркальце, кисточки, щеточки, флакончики и баночки. В овале зеркальца отразилось бледное усталое пропыленное лицо. Софи решила, что выглядит ужасно. Надо было причесаться, умыться – в дорожных условиях это означало протереть лицо носовым платочком, смоченным в розовой воде, отряхнуть платье и, вернув форму бутылочно-зеленой бархатной шляпке, перевязать ее золотистые ленты под подбородком, чтобы получился красивый бант. Тут ведь не только вопрос достоинства, тут еще нужно соблюдать чисто женскую стратегию! Время от времени ямщик оглядывался и смотрел на нее, раскрыв рот. Наконец, удостоверившись в зеркале, что смотрится теперь вполне прилично, Софи сказала:

– Ну, все! Поехали! Высадишь меня перед домом коменданта.

Речку надо было переходить вброд. Тарантас спустился по тропе и до ступиц погрузился в воду. На другом берегу к тарантасу подбежали мальчишки, схватили лошадей за поводья и стали тащить их из вязкой, похожей на болотную тину грязи. Колеса несколько раз оскальзывались, но, в конце концов, тарантас оказался на твердой почве. Софи поправила шляпку, съехавшую набок от сотрясений, повозка, с которой ручьями текла вода, переваливаясь с боку на бок, двинулась по единственной улице города.

Но вот ямщик, натянув вожжи, сказал лошадям «тпр-р-ру», и они замерли.

– Приехали, барыня!

За забором, посреди ухоженного сада высился выкрашенный красной краской дом, который Софи сразу же узнала: именно это здание ей удалось различить с того берега. У ворот в черно-белой будке нес караул часовой. Софи приказала вознице подождать, прошла мимо караульного, выказавшего полное безразличие к приезжей, и решительным шагом двинулась к крыльцу. О том, с кем ей предстояло сейчас познакомиться и с кем, видимо, предстояло иметь дело дальше, она знала очень немногое: что зовут его Станислав Романович Лепарский, что он генерал и что царь Николай, несмотря на то, что генералу сравнялось уже семьдесят два, еще в июле 1826 года поставил его руководить строительством новой, специально создававшейся для декабристов в Забайкалье тюрьмы и назначил главой Нерчинского комендантского управления – иными словами, комендантом читинской каторги.

В вестибюле красного дома ее встретил унтер-офицер – спросил, кто такая, и предложил подождать: его превосходительство сейчас занят. «Еще одно превосходительство», – уныло покоряясь судьбе, подумала Софи. Сколько же их, превосходительств этих, она навидалась с тех пор, как отослала первое ходатайство! Похоже, в России шагу не сделаешь, чтобы не наткнуться на очередного генерала, сидящего за заваленным бумагами письменным столом! Ей так не терпелось узнать хоть какие-то новости о своем Николя, что, пытаясь утихомирить нервы, она принялась вышагивать по вестибюлю туда-сюда, туда-сюда… Прошло несколько долгих, как часы, минут, и вновь появился унтер-офицер. Он щелкнул каблуками и распахнул перед новоприбывшей дверь.

Когда Софи вошла в кабинет Лепарского, ей почудилось, что она уже побывала тут в своей прошлой жизни и все это видела: мебель красного дерева, портрет царя на стене, стопки документов в желтых папках, малахитовая чернильница… Право, в России, существует некий стандарт, диктующий обстановку в служебном кабинете администратора высокого полета!.. Да и сам генерал, поднявшийся при ее появлении и отвесивший поклон, выглядел старым знакомым, хотя видела Софи его первый раз в жизни. Морщинистое старческое лицо с розовыми щечками, завитые кончиками вверх полуседые усы, в маленьких глазках – холод и коварство. Редкие волосы зачесаны на лоб и виски, чтобы прикрыть плешь. Зеленое сукно мундира собирается складками на груди…

202
{"b":"110796","o":1}