Похороны Абдул Кадара, чей сосновый гроб плыл над головами десятков тысяч впавших в истерику арабов, стали крайним проявлением мусульманской ярости и горя. Они шли через Дамасские ворота, заполняя каждый дюйм узких улиц, и принесли ему са-мые высокие почести, похоронив на Гарам-эш-Шариф вблизи Наскального Купола.

Когда вспышка боли и гнева перешла в тихое кипение, жителей Табы постигло от-резвляющее потрясение. Они втянулись в драку, отказавшись от долгого мирного сосуще-ствования. Их внезапный боевой порыв сменился темным страхом.

Теперь Кастель надежно оказался в еврейских руках, а Таба, некогда нейтральная, стала враждебной деревней. Они больше не были неприкосновенными. То, что происхо-дило по всей Палестине, случилось и с ними. Они страшились и подумать о том, что анг-личане уйдут из Латруна. Они останутся голыми, с сильным еврейским поселением на расстоянии брошенного камня. Каждый день шли разговоры об оставленных арабских де-ревнях, городках и даже городах. В Табе семьи начали поддаваться панике и бежать.

Хаджи Ибрагим не мог больше просто размышлять. Люди уезжали; а нерегуляры да-вили на него, чтобы установить наблюдательные и снайперские точки. И никаких денег от Фавзи Кабира. Вот-вот наступит момент, когда он получит приказ оставить Табу. Тяжесть этого давила на него. Была ли возможность, хоть какая-нибудь возможность, что они пе-ренесут это, не будучи уничтожены одной или другой стороной?

Он нарядился в лучшее, спустился с холма, перешел шоссе, остановился перед сто-рожевым постом киббуца Шемеш и попросил разрешения повидаться с Гидеоном Ашем.

Апрель 1948 года

Домик Гидеона Аша отличался от других. Как один из немногих оставшихся основа-телей киббуца, он был удостоен привилегии иметь собственный водонагреватель на кры-ше. Домик представлял собой двухкомнатную спартанскую штучку: маленькая спальня и чуть большая комната, служившая гостиной, столовой, кабинетом. Его отлучки из киббуца не позволяли ему пользоваться общей столовой, и киббуцники проголосовали за пре-доставление ему маленькой кухни. Пара личных телефонов на столе выглядела как заклю-чительный аккорд его особого положения.

На стук в дверь Гидеон поднял глаза от вечной стопки документов.

- Войдите.

Охранник придержал дверь открытой, пока входил хаджи Ибрагим. Он попросил Ибрагима развести руки в стороны и начал его обыскивать.

- В этом нет надобности, - сказал Гидеон.

Они не виделись почти три года, и вначале воцарилась неловкость. Гидеон поднялся и протянул руку. Ибрагим взял ее, они по-медвежьи обнялись и похлопали друг друга по плечам. Гидеон махнул рукой на стул напротив.

- Твои сыновья в порядке?

Ибрагим кивнул. Они помолчали. Ибрагим отметил отсутствие роскоши, а также книги, занимавшие все свободное место - сотни книг, грудами в каждом углу.

- Я часто думал, как ты живешь, - сказал Ибрагим. - Здесь полно книг. Я даже вижу книги на арабском. На скольких языках ты читаешь?

Гидеон пожал плечами. - На пяти... шести... семи.

- Это впечатляет. Ишмаель читает мне из палестинской "Пост".

Гидеон ощутил напряженность, но не показывал вида, пока араб старался поймать ускользающую ниточку беседы. Он открыл нижний ящик письменного стола, извлек бу-тылку шотландского виски и толкнул стакан по столу.

- Привет от наших британских защитников.

Ибрагим протестующе поднял руки.

- Ты же знаешь, мне от этого плохо.

- Вина?

Мухтар отказался. Гидеон открыл другой ящик, пошарил там, нашел палочку гаши-ша и бросил ее Ибрагиму.

- Ты покури. А я выпью, - сказал Гидеон.

- А охранники?

- Они не отличат гашиша от конского навоза.

Две затяжки, и напряженность смягчилась. Ибрагим вздохнул и опустил голову на руки.

- Все это - все равно, что пытаться замостить море.

- Что я могу сказать? Мы этой войны не хотим, Ибрагим.

- Я хотел бы быть бедуином. Они знают все приемы, как выжить. - Его ум затума-нился после новой затяжки. - Я видел Рош-Пину. Проезжал через нее.

- На пути в Дамаск, где ты встретился с Фавзи Кабиром и Каукджи, а также с Абдул Кадаром, которого, плохо ли, хорошо ли, больше нет с нами. Полагаю, они позвали тебя не для того, чтобы пожелать тебе хорошего урожая от твоих оливковых деревьев.

- Так унизительно видеть, как мои люди бегут. Может быть, для евреев унижение не так чувствительно. Вас ведь унижали много раз и во многих местах. А нас унижение уничтожает.

- В чем дело, Ибрагим?

- На меня жутко давят, чтобы эвакуировать Табу.

- Знаю.

- Если я выведу своих людей, пусть на короткое время, смогу ли я вернуть их обрат-но?

- Если мы оставим киббуц Шемеш, позволят ли нам арабы вернуться? - вопросом на вопрос ответил Гидеон.

- Нет, конечно нет. Гидеон, что ты можешь мне сказать?

- Мы не проводим такой политики, чтобы выгонять арабов из Палестины. Ни один ответственный человек среди нас не питает иллюзий, что мы можем создать государство без мира с нашими соседями. Видит Бог, мы не хотим приговорить себя и своих детей к поколениям кровопролития. Мы пытались дотянуться до каждого арабского лидера. Но все они решили воевать.

- Можешь ты мне сказать... договаривались ли вы с какими-нибудь арабскими де-ревнями? Останутся ли какие-нибудь из них?

- Мы договорились. Даже с деревнями в Иерусалимском коридоре.

- О чем?

- Не идите на нас войной, тогда и мы на вас не пойдем войной. Все просто. В один из этих дней вы узнаете, что евреи Палестины планируют для вас лучшее будущее, чем ваши знаменитые братья по ту сторону границы.

- А если, допустим, я попрошу о том же для Табы?

Гидеон встал и вздохнул.

- Она стала враждебной деревней. Около трех десятков твоих людей находятся в ополчении Джихада. Более пятидесяти участвовали в нападении на Кастель. В Табу нере-гуляры приходят и уходят, когда захотят. Другими словами, вы активно участвуете в по-пытке выморить голодом сто тысяч человек в Иерусалиме. Ибрагим, я не хочу предложить напасть на Табу, но стоит начаться войне, как верх берут неуправляемые силы.

- Я погиб, - сказал Ибрагим. - Как раз арабы-то меня и выживают.

- Знаю.

- Деревня на грани паники. Стоит кому-нибудь громко выстрелить в воздух, как все побегут.

Гидеон рассматривал обезумевшего человека, беспомощного перед нахлынувшими событиями. После мировой войны в Табе культивировалась ненависть к евреям. Многим не нравилась нейтральность, другие были слишком напуганы, чтобы ее придерживаться. Помоги им Бог, если они побегут.

Ибрагим с чувством взмахнул руками и встал, пошатываясь. Гидеон нацарапал не-сколько цифр на клочке бумаги и дал его Ибрагиму.

- По этим телефонам можно до меня добраться. Если у тебя будут личные трудно-сти, постараюсь помочь.

- Если бы только мы с тобой могли сесть и обо всем поговорить, - сказал Ибрагим монотонным, отсутствующим голосом. - Мы бы обо всем договорились. Мы могли бы ус-тановить мир.

- Мы к этому всегда готовы, как только будете готовы вы.

Зазвонил один из телефонов. Гидеон слушал взволнованный лепет на иврите. Он сказал, что сейчас же придет, и положил трубку. Он с ужасом взглянул на Ибрагима.

- Иргун напал на арабскую деревню около Иерусалима. Дейр-Ясин.

- Что произошло?

- Была резня.

Гидеон Аш прибыл в Дейр-Ясин через час, чтобы немедленно оценить ситуацию. Деревня была оцеплена, и полковник Бромптон был там. Он поверил сообщению англи-чанина, так как оно соответствовало тому, что ему самому уже было известно, и отправил адъютанта, молодого офицера Пальмаха, обратно в Иерусалим с первым донесением.

Затем Гидеон приступил к неприятному делу - личному осмотру трупов, разговари-вая с ранеными и восстанавливая события этого кошмара.

Запах горелого мяса и отвратительный дым сражения были невыносимы, невыноси-мы были сдавленные рыдания, прерываемые вспышками ярости и истериками. Он вяло предложил воспользоваться еврейскими средствами медицины, но раненые были слишком напуганы. Вой сирен, мчащихся туда и обратно, совсем доконал его. Он сделал все, что было в его возможностях.