По-видимому, что-нибудь в этом роде и должно было произойти. После того, как Хагана открыла дорогу на время, чтобы по ней смогли пройти три конвоя, арабы закрыли ее снова. В цепочке арабских деревень, используемых для подавления еврейского транс-порта, деревня Дейр-Ясин на окраине Западного Иерусалима была одной из самых враж-дебных. Стремясь одержать такую победу, которая сравнилась бы с успехами Хаганы, Ир-гун собрал сотню людей и бросил их на деревню, чтобы захватить ее.

Но разведка Иргуна ошиблась. Им казалось, что они смогут обратить население в бегство, как было в случае с Кастелем. Они не знали, что в это время в Дейр-Ясине был крупный контингент Милиции джихада. Сопротивление оказалось яростным. Податливая цель становилась все более твердой по мере того, как разгорался бой. В то время Иргун был силой городских партизан, не обученных и не умевших вести полевой бой. Они про-двигались медленно, и каждый захваченный дом взрывали.

Когда арабское ополчение отступило, они оказались лицом к лицу с обыкновенными крестьянами. Разразилась паника: деревенские пытались отделиться и сбежать, а Милиция использовала их как прикрытие. Гражданские попали под яростный перекрестный огонь. К этому моменту дисциплина иргунцев испарилась, они словно взбесились. Иргун нажи-мал, стреляя по всему, что двигалось.

Гидеон закончил свой осмотр и удалился в один из пустых домов; его тошнило. Полковник Бромптон вошел в комнату и закрыл за собой дверь, пока Гидеон приходил в себя.

- В итоге, кажется, более двухсот пятидесяти убитых, - сказал Бромптон. - Из них половина - женщины и дети.

Лицо Гидеона было мокро от пота. Он выдернул подол рубашки и вытерся им.

- Мы осуждаем это дело, - сказал он. - Хагана не имеет к нему отношения.

- О да, но все же ответственность на вас, не так ли?

Гидеон стиснул зубы и кивнул. Он знал, что евреи несут ответственность. Он поднял свою обрубленную руку.

- Багдадское гетто. Когда-нибудь слыхали о нем? Всю жизнь я живу с убийствами. Но только это - другое. Его совершили евреи. Уравновешивает ли оно сотню других, со-вершенных арабами?

- И это все, что вас беспокоит - равный счет?

- Нет, конечно. Защитный рефлекс. Я жил среди арабов. Я их любил. И хотя я утра-тил большую часть этой любви, я продолжал верить, что бок о бок мы могли бы сделать кое-что... прогресс... несомненное качество жизни... порядочность... уважение друг к дру-гу. Мы бы подали пример, и когда другие увидят... они придут, чтобы говорить с нами о мире. Я еврей, полковник, и мне мучительно думать, что нас заставляют делать такое, чтобы выжить. Я могу простить арабов, убивающих наших детей. Я не могу простить их за то, что они заставляют нас убивать их детей.

- Итак, чистота сионистской мечты запачкана уродливой действительностью, - ска-зал Бромптон. - Копание канав, осушение болот и песни у костра - не совсем то же, что объявление независимости. Пока вы были в ваших синагогах, молились и молча принима-ли преследования, вы могли требовать от себя возвышенного набора правил. Вы потребо-вали для себя своей судьбы, хорошей или плохой, а для этого надо запачкать руки.

- Согласен, мы сделали гадкое дело. Но арабы ответят вне всяких пропорций.

- И будут продолжать делать это еще сотню лет, - сказал Бромптон. - Первая резня мусульман евреями. Вы им подарили великолепную отправную точку и навеки - сноску в учебнике истории.

- Видит Бог, мы не хотели ничего подобного.

- Честная борьба и все такое? Если я не ошибаюсь, вы говорили, что раз начинается война, события ее перехлестывают. Вы могли помешать этому, Аш.

- Как!?

- Держа Иргун под контролем. Это ваши люди. Вы за них отвечаете.

Гидеон наклонился к окну и взглянул на ряды трупов на носилках, которые тащили солдаты в противогазах. Гидеон сжал зубы от физической боли.

- Так что все ваши годы страстного идеализма и праведных мечтаний подвергнутся суровым испытаниям. Вы надавали нам уйму ханжеских советов. А теперь я их вам дам, - сказал англичанин.

Гидеон повернулся и твердо взглянул на него.

- Увидите Бен-Гуриона - так скажите ему, что надо распустить Иргун. Если вы буде-те и дальше позволять, чтобы среди вас была маленькая частная армия, то кончите той же анархией, что царит в арабском мире. Позволите этому продолжаться, как ирландцы с ИРА, - приговорите себя к вечному хаосу.

- Мы это знаем. Это лишь одна из множества проблем.

- Но ни одна другая не имеет такой важности, - ответил Бромптон. - Должна быть только одна центральная власть.

Позже в тот же день адъютант Гидеона вернулся из Иерусалима, и он снова разыскал полковника Бромптона.

- Сейчас в Тель-Авиве созывается пресс-конференция, - сказал Гидеон. - Нападение на Дейр-Ясин осуждается. Была встреча с Иргуном. Они повторили свое обвинение, что деревня была главной базой для операций против еврейского транспорта. Они заявляют также, что шесть раз предупреждали мухтара и деревенских старейшин, чтобы они это прекратили. Они далее предупреждают, что если арабы используют в будущем деревни в качестве военных баз, то им лучше сначала удалить оттуда гражданское население.

- Так что же, восстанавливается старая линия сражения?

- Не странно ли, что евреи опять завязли в грязном деле, которым никто больше не хочет заниматься? Вы с вашими друзьями-мошенниками во всех этих форин-офисах в глубине души знаете обо всей этой жестокости и зле, которые исходят от мусульманского мира. Но вы боитесь вывести ислам на свет и сказать вашим людям: смотрите, вот с чем нам приходится жить. Нет, пусть этим занимаются евреи. Мы снова одни на баррикадах, и нас бранят наши чопорные так называемые союзники из западных демократий. Ислам со-бирается еще до конца столетия перевернуть все вверх дном, и вам лучше бы собраться с мужеством и заняться этим. Одиноко здесь, Бромптон. Одиноко.

Фредерик Бромптон избегал сердитого взгляда Гидеона Аша.

- Проводить вас обратно в Иерусалим?

- Пожалуйста.

- Да, Аш, первая резня всегда самая худшая.

- Если вы говорите о том, что это дело всегда будет приемлемо для еврейского наро-да, то вы ошибаетесь. Мы не боимся взглянуть на себя. Мы не прячем свою грязь.

- Пусть так, но боюсь, что арабы приговорили свои будущие поколения к мести.

К тому времени, когда хаджи Ибрагим вернулся из киббуца Шемеш, все население деревни собралось на площади, подходили и из соседних деревень. Раздался вздох облег-чения, когда они увидели своего мухтара.

- Хаджи Ибрагим! Совершено ужасное убийство!

- Евреи перебили всех в Дейр-Ясине!

- Тысячи зарезанных!

- Они отрубали младенцам руки и ноги!

- Бросали стариков в колодцы!

- Они разрезали животы беременным женщинам, а плод брали для упражнений в стрельбе!

- Теперь евреи нападут на Табу!

Ибрагим собрал в хане шейхов и старейшин. Собрание было беспорядочным. Все жаловались, но никто ничего не предлагал. Страх был слышим, обоняем и видим. Ибра-гим пришел к своему выводу. Он решился на последнее, что было в его силах, чтобы удержать деревню. Для этого надо было открыто выйти из повиновения Фавзи Кабиру, избавить Табу от джихадского ополчения и добыть у Гидеона обещание не нападать. Он велел всем разойтись по своим домам и участкам. Они нехотя подчинились.

Пока хаджи Ибрагим отчаянно искал способа изменить ход событий, арабы совер-шили отмщение за Дейр-Ясин. Конвой медицинского персонала выехал из Западного Ие-русалима, чтобы помочь госпиталю Хадасса на горе Скопус. Он должен был проехать че-рез арабский Восточный Иерусалим по дороге, находившейся под контролем англичан. Когда до расположения англичан оставалась сотня ярдов, арабы среди белого дня захва-тили в засаде безоружный конвой Красного Полумесяца и убили семьдесят семь врачей и медсестер. Англичане оставили нападение без ответа.

Но евреи не побежали ни из Иерусалима, ни еще откуда-нибудь.

На обезумевшее арабское население убийство Хадасского конвоя произвело эффект бумеранга. Совершив отмщение, они теперь боялись, что евреи отплатят им тем же, и их страх разрастался, как эпидемия.