- Но это же не паспорта, - сказал отец.

Мудгиль покачал головой.

- Нет такой страны - Палестина. Есть только Иордания, а Иордания не даст вам пас-портов. Придется ехать по этим бумагам.

Отец просмотрел один из документов и передал его мне.

- Что здесь написано?

- Здесь написано, что ты лицо без гражданства, а это виза в Швейцарию и обратно, действительная на тридцать дней, - сказал я.

- К сожалению, мне пришлось на каждый из этих документов издержать по тысяче долларов, - сказал Нури Мудгиль, загибая пальцы. - Бакшиш, стандартная взятка. Мы могли бы без всякой платы дать вам израильские паспорта, но тогда вы не смогли бы по-лучить в Цюрихе делегатские мандаты. Арабы заблокировали бы признание.

- Сколько остается? - спросил меня отец.

- Три тысячи двести долларов, - сказал я.

- Снимите еще пятьсот. Провозить наличные запрещено. Мне пришлось провести ваши деньги через церковные благотворительные организации. Нужно было уплатить пятьсот долларов одному из монахов в канцелярии архиепископа. Итак, считая новую одежду для вас и шейха Таджи, у вас остается около тысячи долларов на каждого на еду и жилье.

- Но это вынуждает меня оставить семью без копейки, только с заработком Сабри. Если они будут зависеть от пайков Красного Полумесяца, им придется голодать. А если я в Швейцарии истрачу деньги?

Нури Мудгиль открыл ящик стола и достал конверт с иорданскими деньгами.

- Я вам даю личную ссуду на расходы вашей семьи. Вам не надо беспокоиться о том, чтобы ее вернуть. Что касается вас в Цюрихе, то Гидеон Аш будет держать вас на плаву, если вы останетесь без средств.

- Нищие мы, нищие, - промолвил отец, беря деньги, билеты и наличные.

- Мне очень жаль, хаджи. Это все, что я смог сделать.

- Нет, нет, друг мой. Вы и так уже сделали слишком много. - Отец повернулся ко мне со странным выражением лица. - Ишмаель, подожди-ка в рабочей комнате доктора Мудгиля. Мне надо сказать ему пару слов с глазу на глаз.

Некоторое время они говорили между собой. Не знаю, сколько, потому что меня все-гда поднимало к небесам, когда случалось проходить мимо кабинета доктора Нури Муд-гиля с его чудесами. Возле его скамейки был сложный рисунок открытой им византийской мозаики - пол в одной церкви. Наконец, дверь открылась, меня позвали и велели сесть.

- Ты поедешь с доктором Мудгилем, - коротко сказал отец. - Прямо сейчас.

- Я не понимаю.

- Пока меня нет, лучше, чтобы тебя не было в Акбат-Джабаре.

- Но почему, отец?

- Потому что твоя жизнь в опасности! - рявкнул он.

- Что же, мне трусливо сбежать?

- Не трусливо, а разумно.

- Кто же защитит женщин?

- Там есть Сабри, есть Омар, есть Камаль. Женщины будут в безопасности.

- Сабри работает, а Камаль ничего не стоит. Омар один не справится.

- Ему придется, - сказал отец.

- А куда я отправлюсь?

- Ты перейдешь реку Иордан, - сказал Нури Мудгиль. - Потом углубишься в пусты-ню к иракской границе, где побудешь среди моих очень хороших друзей, бедуинов аль-Сирхан. А с собой можешь взять побольше моих книг.

Я заплакал, а потом почувствовал очень странную, чудесную вещь. Отец стоял надо мной и с большой любовью положил руки мне на плечи.

- Как Джамиль? - спросил я, рыдая.

- Меня не запугают эти собаки из Аммана. Судьба Джамиля в руках Аллаха. Аллах велел мне принять страшное решение - кто из моих сыновей должен выжить. - Я взглянул на него. - Я принял это решение, Ишмаель.

Фавзи Кабир-эфенди откинулся на высокой кушетке в романском стиле в перестро-енном эллинге в Цолликоне, роскошном предместье Цюриха. Четыре ступеньки вели от этого "императорского трона" вниз к циновкам в круглой комнате, обставленной вокруг зеркалами и освещенной для попойки.

Пальцы императора лежали на кнопках пультов управления. Он мог включить раз-личную музыку, от атональностей Хиндемита и Бартока, пронзительного Стравинского, возвышенного Бетховена, приглушенного Моцарта, ударов "Болеро", Вагнеровских крыльев Валгаллы, горячего или холодного джаза и сентиментальных французских лю-бовных песенок до знакомых восхитительных завываний Востока.

Рядом большой пульт приводил в действие безграничный набор световых эффектов, от почти двух сотен комбинаций маленьких мелькающих кружащихся пятнышек до вне-запных вспышек молнии.

Еще один набор кнопок позволял спустить на пирующих обилие специальных эф-фектов: тропические туманы с одуряющими ароматами, масло для скользкости, дым, жи-вых змей, лепестки роз, голубей, а когда все это действовало, он мог спустить с потолка еще трапеции или канаты, по которым соскальзывали вниз карлики.

Наконец, последний пульт поворачивал кушетку императора так, чтобы он мог ви-деть любую часть комнаты внизу, поднимать и опускать кушетку почти так же, как под-нимают автомобиль при ремонте.

Были и другие комнаты: щедро обставленные бар и буфет; теплый бассейн с водопа-дом; гардеробная комната, наполненная костюмами от греческой тоги до краг, шкур жи-вотных, со всеми видами игрушек и полным ассортиментом кнутов, цепей, масок, имита-ций половых членов, устройств для пыток. Полным был и набор наркотиков: первосорт-ный ливанский гашиш, героин, чистый кокаин, расслабляющие вещества, взбадривающие таблетки.

Помещение оборудовала бригада лучших на континенте киносъемочных техников и декораторов, и обошлось это в чуть больше двух миллионов долларов.

Сам Фавзи Кабир редко спускался на циновки, а когда его посещали на тронном уровне, его соучастие было абстрактным, ибо он раздувался от обжорства, напичкивался наркотиками и становился недееспособен. Тем не менее его бездонное извращенное вооб-ражение требовало бесконечных игр и представлений. Его страсть причинять боль и уни-жение приносила ему дикие оргазмы восторга.

Проститутки Цюриха были ласковы, как сама страна, и в ограниченном числе. Эфенди предпочитал немцев и немок. Когда доходило до оргии, они были бесподобны. Урсула специально ездила в хорошо знакомые ей злачные места Мюнхена и добывала там актеров.

Около дюжины парочек заполняли матрацы, а их отражения в зеркалах невозможно было сосчитать. Время от времени играл струнный квартет, и чтец читал стихи. Мускули-стые мужчины, натертые маслом какао, и знойные девицы с осанкой пантеры исполняли поодиночке и вместе нечто удивительное. Темы менялись соответственно воображению Урсулы, нередко продолжаясь до сотни часов подряд, обычно заканчиваясь конкурсом на супермужчину или суперженщину. И победитель! О, победитель! Его ждал алмазный браслет, золотые часы, автомобиль.

Мюнхенских шлюх тянули к арабам как магнитом. Не только высокие и могущест-венные властелины ислама требовали обслуживания, ведь арабы обычно путешествовали с огромными свитами, так что нужно было дойти и до самых нижних слуг. Деньги вперед, не торгуясь. Шлюхи и сводники заслуживали своих денег, ведь нередко обращались с ни-ми грубо, с налетом жестокости.

Урсула убедила Кабира, что если уж ему так надо отведать подобных зрелищ, то ему не удастся беречь свой бумажник. Парочки, еда, перевозки, жилье, питье, костюмы, нар-котики, ремонт комнаты, сольные исполнители, подарки, - все это может вогнать вече-ринку в сотню тысяч долларов.

Этой ночью актеры собирались встречать уже третью зарю, а эфенди достиг полного изнеможения. Прежде чем свернуться в тяжело дышащий комок, он был на пьянке, среди качающихся лиц и тел, гроздьев сочного пурпурного винограда, мочился со своего трона, опрокидывал галлоновые жестянки с краской для тел, пока не свалился, перепиливаемый бушующей в его теле борьбой между снотворными таблетками и кокаином.

Урсула взобралась к его кушетке, на которой он сейчас лежал, издавая бессвязные стоны, и вскрыла ампулу под его носом. Он дернулся и что-то пробормотал, показывая признаки сознания, поднялся на четвереньки, его брюхо едва не касалось пола, ...и его вы-рвало.