Кабир чистосердечно вздохнул.

- Я прошу вас выслушать мои резоны. Ни одна делегация здесь не готова принять обязательство перед любой другой делегацией. Сирийцы не доверяют египтянам. Ливан-цы верят только в деньги. Иорданцам не доверяет никто. Различные делегации палестин-цев находятся под контролем своих стран-хозяев. Они яростно спорят в закрытых комите-тах, этого мы и хотим. Однако когда они появляются на публике перед арбитражной комиссией, они закрывают рты, ибо каждый боится других. Каждый подозревает каждого, и даже теперь каждый совершает маневры по отношению к другим. Да поможет нам Аллах, но кое-кто из них даже пытается заключить побочные сделки с евреями. Доверьтесь мне. Вы понимаете, единственное настоящее единство, которое у нас есть, - это ненависть к евреям.

Странное дело, принц Али Рахман понимал повороты ума и рассуждений Кабира. До сих пор работа была отличная, тонкая. Конференция должна закончиться на ноте войны против евреев. И все же: он манипулирует Кабиром или Кабир манипулирует им? Если каждая арабская делегация ставит одну и ту же цель, то почему Сауды тратят миллионы на компенсационные выплаты? Ну, он-то знает ответ на это. Это потому, что у Саудов есть деньги, чтобы тратить. Не бросай в машины верблюжий помет, сказал себе Али Рах-ман. Не делай промахов перед Ибн Саудом.

Принц подозрительно оглядел комнату, хотя она была пуста, и наклонился вперед в своем кресле.

- Что вы сделали в отношении убийства Абдаллы? - спросил он.

Фавзи Кабир отщипнул из вазы единственную виноградину.

- Очень мудрено. Три десятилетия Абдалла занят обеспечением собственного выживания. Его дворец обставлен внешней охраной из Арабского легиона. Чтобы гарантиро-вать их верность, Абдалла раздает им английские фунты, как сладости. Дворец очень ком-пактный. Внутри там личная гвардия из фанатичных черкесов.

- Даже и не мусульмане, - ядовито заметил Али Рахман. - Они русские.

Кабир сложил ладони как для умывания.

- Позвольте мне сказать, что у нас до сих пор нет человека, держащего руку на руко-ятке своего кинжала. Однако у нас есть прогресс. Я установил контакт здесь, в Цюрихе, с ключевым иорданским министром, которому заранее известны передвижения короля. Он будет участвовать в игре. Он будет кое-чего стоить, но будет участвовать. По возвращении в Амман он сумеет доложить нам, когда и где Абдалла появится вне своего дворца. Мы будем начеку. Как только мы за неделю раньше узнаем, что Абдалла будет в Хевроне, На-блусе или Восточном Иерусалиме, мы сможем заслать кого-нибудь из членов Мусульман-ского братства из Египта или одного из головорезов муфтия. У нас есть список таких лю-дей, и заполучить их можно по короткому вызову. Никто не может слишком приблизиться к Абдалле, так что этого нельзя сделать ножом. Даже снайпер, стреляя с расстояния, не может рассчитывать уйти живым. Поэтому, конечно, нам нужен фанатик, готовый сделать из себя мученика. Маленький автомат, из толпы, с небольшого расстояния. Но нужно на-браться терпения, мой принц.

Они продолжали обычные финансовые обсуждения. Собственный любимый внук Али Рахмана за взятку поступил в Сорбонну и приобрел четырехкомнатную виллу в предместье Парижа. Али Рахман ругался и чертыхался, но согласился оплатить счет. Па-рень был неотъемлемой частью его собственных амбиций в королевском дворе, и в конце концов надо же ему получить образование. В таких делах Ибн Сауд был великодушен, но пятьдесят князьков на континенте съедали даже больше того миллиона долларов в день, что обещан египтянам и сирийцам.

Укол Фавзи Кабира уже переставал действовать, и голова покрывалась испариной. Он взмолился, чтобы его отпустили.

- Еще одно дело, Кабир.

- Да, мой принц.

- Что если этот Маан или хаджи Ибрагим решат сесть и самостоятельно говорить с евреями?

- Евреи делают арбитражной комиссии самые разные предложения. И поэтому мы, конечно, тоже должны казаться разумными. Однако Маан и хаджи Ибрагим не могут на законных основаниях заключить договор без одобрения его всеми арабскими делегация-ми. Мы начнем самую грандиозную кампанию, какая только возможна в арабской прессе и по арабскому радио. Мы этих двоих так живо изобразим изменниками, что они потонут в плевках своих собственных народов.

Ранняя осень 1950 года

Тик-так, тик-так, бум, бум, бум, бум, - повторяли огромные часы на соборе Богома-тери.

Бум, бум, бум, бум, - вторил собор Святого Петра всего в квартале за ним.

Хаджи Ибрагим вышел из слабо освещенного Зала конгрессов на предзакатное солнце. Осень уже объявила о себе, и воздух становился прохладным. Чарльз Маан достал Ибрагиму подержанное пальто, сам он носил единственный подержанный костюм. Про-хлада заставляла его еще сильнее почувствовать себя вдали от Палестины. К некоторым странностям Цюриха он уже начал привыкать. Он с нетерпение ждал вечернего ритуала - прогулки с конференции до своей комнаты в пансионе через реку возле университета.

- Вы полагаете, что уже скоро поедете домой? - тактично спрашивал хозяин. Да, ведь в университете уже начались занятия и студентам нужно жилье. Если Ибрагим уедет в середине семестра, то им, может быть, до весны так и не удастся сдать его комнату.

Сначала были шоколадки на его подушке по вечерам, а фрау Мюллер нашла для не-го пару старых комнатных тапочек и использованный купальный халат. Каждый вечер она ставила тапочки в ногах у его постели на маленькое чистое белое полотенце. Теперь осен-няя прохлада появилась и в хозяине, и в его жене, и их беспокойство отражалось растущей усталостью Ибрагима.

- Палестина - это арабская проблема, которую может решить только великая араб-ская нация. Мы даже не понимаем, зачем здесь эта так называемая делегация беженцев Западного Берега. Наши братья-беженцы более чем представлены законными арабскими властями, - говорил один министр за другим, преуменьшая роль хаджи.

Тик-так, тик-так, тик-так.

Ибрагим возненавидел нелепо высокие потолки и полированные стены помещений комитета. Сорок заседаний. Сорок потерянных дней. Слова вырывались над большим сто-лом красного дерева со скоростью и силой летней молнии. И так же быстро рассеивался их смысл. Лозунги повторяли затасканную пропаганду с регулярностью швейцарских ча-сов, издающих звон со своих швейцарских шпилей.

Бум. Египет требует для себя юг пустыни Негев по соображениям безопасности. Иордания возражает.

Бум, бум. Сирия требует западную Галилею как неотъемлемую часть своей оттоман-ской истории. Ливан возражает.

Бум, бум, бум. Иордания требует ратификации аннексии Западного Берега. Все воз-ражают.

Бум, бум, бум, бум. Ливан требует аннексии восточной Галилеи. Сирия возражает.

Бум, бум, бум, бум, бум... демократический диалог... инструкции от моего прави-тельства... братство... единство... протокол... жизненные обстоятельства... подкомитет подкомитета просит дополнительно изучить...

Слова свистели, как рапиры дуэлянтов, взвизгивали, лязгали. Ярость и презрение от-ражались от возвышенных потолков, утомляя и оскорбляя разум. Можно было сделать ра-зумные выводы, но они тонули в эхе. Египтяне видят вещи по-своему. Те же самые слова сирийцы слышат по-другому. Иракцы не слышат вовсе.

Нет, они не порочные лжецы, думал Ибрагим, пока проходили часы. Они естест-венные лжецы, честные лжецы. Мысли, возникающие из ливней слов, пусты, как пустыня без оазиса.

Теперь это изменилось, потому что мы вне комитета, стоим прямо перед Между-народной арбитражной комиссией, и все внезапно онемели.

- Ваш комитет пришел к какому-нибудь заключению о том, каковы должны быть границы Палестинского государства? - спросил доктор Банч.

- Нам еще осталось уладить некоторые разногласия.

- Я тысячу раз просил вас прийти в эту комиссию, по одному, и изложить ваши лич-ные соображения.

- Но мы этого не можем сделать. Мы подписали договор о единстве.