Для убедительности она стукнула кулаком по столу и только тут, кажется, сообразила, что чересчур увлеклась.

– Извините, сэр, – неловко пробормотала она и села на место.

– Еще немного, мисс Тернер, и по-моему, вы заставите меня выставить на торги Бруклинский мост.

Теперь Фейри говорил устало и спокойно, и от этого, казалось, даже свет зимнего солнца утратил свою пронзительную ярость, мягко отражаясь в зеркальной поверхности стола.

– Может, вы выступите вместо меня на ближайшем собрании акционеров?

– Вот уж этого мне бы меньше всего хотелось, сэр, – смущенно проговорила Кензи.

Фейри позволил себе слабо улыбнуться.

– Охотно вас понимаю. Ладно, вы все говорите верно: действительно, репутация «Бергли» – главное наше богатство. – Он оглядел присутствующих. – Кто-нибудь еще желает высказаться? Юнис?

– Как руководитель службы по связи с общественностью я должна поддержать мисс Тернер. Снять Гольбейна с торгов безусловно в наших собственных интересах.

Фейри повернулся к юристу Илин Оксберг.

– А что говорит закон? Предположим, мы снимаем картину с торгов. В ходе дальнейшего расследования выясняется, что она была похищена. Что тогда? Нас могут привлечь к ответственности за торговлю краденым?

– Ни в коем случае, сэр, – энергично покачала головой Илин. – Как вам известно, и об этом здесь уже говорилось, за такие вещи несет ответственность не продавец, а владелец. То есть это обычная практика. Иное дело, что в данном случае картина была унаследована и поскольку первоначальный владелец умер, обвинять вроде некого. Наследник ни за что не отвечает.

– Так, ясно. – Фейри тряхнул своей роскошной шевелюрой с серебристыми нитями. – Слава Богу, что мы в этом случае в стороне. – Он немного помолчал и, нахмурившись, откинулся на стуле. – Остается только одно – наши моральные обязательства перед клиентом. – Он поджал губы. – Ведь это не кто-нибудь, а наш сотрудник принял картину на хранение. Меня вот что беспокоит. Не получится ли, что, снимая картину с торгов, мы как бы спасаем собственную шкуру за счет клиента?

– То есть как это? – возразила Илин. – Мы приняли картину, пребывая в твердой уверенности, что клиенту она принадлежит по праву. И не наша вина в том, что это оказалось не так. Да что там говорить, разве такое случается впервые?

– И наверное, не в последний раз, – буркнул Дэвид Банкер. – Тут мы не одиноки.

– Но позвольте мне продолжить, – улыбнулась Илин. – Работа, проведенная мисс фон Хобург-Уилленлоу заставила нас заподозрить, что с Гольбейном дело, может быть, нечисто. Мы немедленно связались с адвокатом нашего клиента и сообщили ему, что до тех пор, пока ситуацию не прояснят германские власти, картина на торги выставлена не будет.

– И они ее прояснили, – промолвил Фейри, – только потом, кажется, передумали.

– Похоже на то, – согласилась Илин. – Но сохранилась вся переписка, и она свидетельствует о том, что упрекнуть нас не в чем.

– К тому же, – добавил Дэвид Банкер, – это мы от имени клиента связались с немецким Институтом культуры, а не наоборот.

– Ну, это обычная процедура, – заметила Илин. – Таким образом владелец получает возможность выкупить работу по специально оговоренной цене еще до того, как она попадет на аукцион. Однако немцы нам сообщили, что институт не может себе этого позволить и что мы можем выставить картину на торги. У всего этого дела есть и хорошая сторона, – продолжала Илин. – За исключением сугубо непрофессиональных действий, связанных с приемкой картины, все остальное было выполнено безупречно, включая и юридическую процедуру, и этическую сторону дела.

– Это действительно так? – остро посмотрел на нее Фейри.

– Вне всякого сомнения.

– И все же нельзя принимать картину вот так, очертя голову. При мистере Споттсе ни о чем подобном и помыслить было нельзя.

Все промолчали.

Шелдон Д. Фейри внушительно приподнялся над столом.

– Дабы избежать столь печальных инцидентов в дальнейшем, отныне любая значительная работа, проходящая на аукцион через отдел старых мастеров, должна получить коллективное одобрение. Конкретно я имею в виду следующее: трое из четырех сотрудников отдела принимают или отвергают любую работу стоимостью свыше ста тысяч долларов. – Фейри обежал глазами всех четверых, задержав суровый взгляд на Бэмби. – Все ясно?

Они согласно кивнули.

– Ну вот и хорошо. – Фейри сел на место. – А теперь мне хотелось бы воспользоваться нашей нынешней встречей, чтобы поблагодарить мисс Тернер, мисс фон Хобург-Уилленлоу и мистера Ли за добросовестное отношение к делу.

Кензи не могла не отдать должное Фейри. Он отлично вел игру, направленную на то, чтобы отодвинуть Бэмби в сторону. Настаивай он на единогласии, ничего бы не получилось, Бэмби всегда могла бы воспрепятствовать любому решению. А так их трое против нее одной. Бэмби по-прежнему возглавляет отдел, но теперь ее дни сочтены – как говорится, хромая утка...

– Ну что ж, – сказал откашлявшись Фейри, – пора заканчивать. Будем голосовать. Сотрудников отдела просил бы воздержаться. Так, тех, кто за то, чтобы снять Гольбейна с торгов, прошу поднять руку. – И первым последовал собственному призыву.

Кензи обвела взглядом присутствующих: поднялся лес рук.

– Единогласно! Картина снимается с торгов, и мы начинаем расследовать ее происхождение. Юнис, попрошу вас подготовить соответствующее заявление для печати. Но перед тем, как собрать пресс-конференцию, покажите его Илин и мне, вместе пройдемся по тексту.

– Слушаюсь, сэр.

– Вопросы?

Все промолчали.

– В таком случае, – голосом опытного председательствующего заявил Шелдон Д. Фейри, – совещание объявляется закрытым.

Послышался шелест бумаг, скрип отодвигаемых стульев, и все потянулись к двери. По дороге Бэмби одарила Кензи взглядом, в котором читалась неприкрытая злоба.

Кензи уже переступала порог, когда ее окликнул Фейри.

– Мисс Тернер!

– Да, сэр? – обернулась Кензи.

– Задержитесь на секунду, мне надо кое о чем переговорить с вами. Присаживайтесь, мисс Тернер.

Кензи послушно села рядом с Фейри и приготовилась слушать.

Он сидел совершенно прямо, упершись взглядом в противоположную стену и явно погруженный в какие-то свои мысли. Кензи посмотрела туда же. На стене, обрамленная в золото, красовалась репродукция того самого провансальского пейзажа Ван Гога, который лет десять назад, в восьмидесятые, с их особой страстью к коллекционированию, была продана за рекордную, до сих пор непревзойденную сумму.

– Скажите, мисс Тернер, вам известно главное, ради чего существует «Бергли»? – негромко спросил Фейри.

– Ну, разумеется, мистер Фейри. Ради того, чтобы продавать произведения искусства.

Он устало прикрыл глаза и горько усмехнулся.

– Думаете? Впрочем, мне и самому так всегда казалось. Но в последнее время я что-то начал сомневаться. – Он подавил тяжелый вздох. – У меня все больше и больше складывается впечатление, что сокровища, которые мы выставляем на аукцион, почти ничто в сравнении с получаемыми нами комиссионными.

– Боюсь, вы правы, сэр, – кивнула Кензи.

Фейри медленно поднялся и пересел на другой стул, оказавшись с Кензи лицом к лицу. Она, не мигая, смотрела на него.

– Вижу, вы не привыкли отводить взгляд, – заметил Фейри.

– Как и вы, сэр.

– Скажите-ка мне, мисс Тернер... – он наклонился и внимательно посмотрел на нее, – скажите откровенно – это сугубо между нами. Что вы лично думаете обо всей этой скандальной истории?

– Яйца выеденного не стоит, – пожала плечами Кензи.

– Что-о?

– При нашем масштабе деятельности такие вещи просто не могут порой не случаться.

– Ах вот как? – Фейри сдвинул густые брови. – То есть вы хотите сказать, что фиаско было неизбежно? И что всему виной... не эта безмозглая кукла, которую нам навязали?

– Мистер Фейри, – в упор посмотрела на него Кензи, – моя забота – как можно лучше делать свое дело. И мне хотелось бы думать, что со своими обязанностями я справляюсь. А винить кого бы то ни было у меня нет ни малейшего желания. Особенно задним числом. Меня интересует искусство, а не кадровая политика.