– Да? А с улицы и не слышно.

– Так забились по углам словно мыши. – усмехнулся Ярослав. – Ты‑то как? Что подать?

– В туалет надо, и потом смотреть что с раной, обрабатывать, и новые повязки накладывать.

– Так, – встал Ярослав. – с Горшком и повязками справятся холопки. Или ты хочешь, чтобы я всё‑таки за тобой дерьмо убирал?

Я усмехнулся.

– Разумеется хочу. Ещё и детям, а потом и внукам рассказывать буду, что сам князь Бледный, убира…

– Ладно посмеялись и будет. – сдерживая смех, сказал Ярослав. – Если что я в соседней комнате. Спать буду.

Только сейчас до меня дошло, что Ярослав просидел со мной всю ночь.

– Спасибо Слав.

– Пожалуйста. – И перед тем, как выйти, добавил. – Только давай ты меньше будешь подставляться под вражеское оружие. Или в конце концов учеников заведи, чтобы они сами тебя шили. Честно, – сделал он паузу. – не по мне это дело в крови и мясе копаться.

p. s. От авторов!

Выражаем большую благодарность всем кто откликнулся на нашу просьбу! Такого большого количества лайков в середине книге… у нас просто ещё такого не было!

Рана заживала паршиво. Нет, воспаления не было, спасибо Ярославу, который ответственно подошёл к обработке раны, и хлебному вину, которым я промывал её, но тянуло знатно.

Вот и сейчас, после осмотра, я осторожно сел, стараясь не напрягать пресс, и выдохнул сквозь зубы.

– Опять болит? – раздался голос Марии Борисовны.

Я повернул голову. Великая княгиня полулежала на высоких подушках, и цвет её лица мне нравился всё больше. Та смертельная, восковая бледность, от которой веяло смертью, ушла. На щеках появился пока еще слабый, но всё же румянец, а в глазах начинала играть жизнь.

– Терпимо, Мария Борисовна, – соврал я. – Как твоя ночь прошла? Живот не крутило?

– Нет, – она улыбнулась. – Впервые за долгое время я спала без сновидений. И проснулась голодной.

Это безусловно была лучшая новость за утро. Аппетит был первым признаком того, что организм перестал воевать сам с собой и начал восстанавливаться.

– Это хорошо, – сказал я, подходя к столику с кувшинами. – Значит, сегодня перейдем с бульонов на протертую кашу.

В этот момент в дверь постучали, условленным способом: три коротких и один длинный – значит свои.

Анна Шуйская вошла, как всегда, собранная, словно на войну. За ней семенили две холопки с ведрами и тряпками. Отношения между Марией Борисовной, мной и Анной Тимофеевной стали, если не дружескими, то около того. Поэтому она, не чинясь, произнесла:

– Всем доброго утра, – и окинув меня цепким взглядом, добавила. – Бледный ты, Митрий, поспать бы тебе.

– Отосплюсь на том свете, – отмахнулся я. – Мария Борисовна есть просит.

Глаза Анны вспыхнули.

– Правда? Сама?

– Сама, Анна, сама, – подтвердила княгиня. – И если ты сейчас снова начнешь мыть полы, я, право слово, встану и помогу. Сил нет лежать в этой чистоте, скоро сама скрипеть начну, как половицы.

Анна фыркнула, но я заметил, как дрогнули уголки её губ.

– Потерпи, Мария Борисовна. Митрий сказал чистота залог здоровья. Значит, будем мыть. Девки, приступайте! Только тихо, не греметь ведрами!

Я отошел к окну, наблюдая за привычной уже суетой. Каждые два дня в покоях устраивалась генеральная уборка. Стены, полы, подоконники – всё протиралось с уксусом или щёлоком.

– Митрий, – позвала меня Мария Борисовна, когда Анна ушла на кухню распорядиться насчет каши.

Я подошел ближе.

– Помоги мне встать.

Я нахмурился.

– Мария Борисовна, я бы ещё пару дней рекомендовал полежать. К тому же, если у тебя голова закружится, я не удержу с такой раной, – показал я себе на грудь.

– Я не прошу танцевать, – возразил она. – Я хочу дойти до окна. Я столько времени видела только потолок и стены. Я хочу увидеть небо.

Спорить с женщиной, которая только что выкарабкалась с того света, было бесполезно.

– Хорошо, – сдался я. И, услышав наш разговор, мне на помощь подошла Шуйская. – Только медленно и держись за нас крепко.

Мы шли до окна целую вечность. Пять шагов, которые дались ей как марафон. Но она дошла. Оперлась руками о подоконник и жадно вдохнула прохладный весенний воздух.

– Боже… – выдохнула она. – Как же хорошо.

Она стояла, глядя на купола соборов, на суету внутреннего двора, где стражники сменяли караул.

– Знаешь, Митрий, – не оборачиваясь сказала она. – Я этого не забуду. Никогда.

– Я просто делал свою работу, – уже на автомате поклонился я.

– Нет, – покачала она головой. – Ты сделал больше и…

Она хотела сказать что‑то еще, но тут дверь без стука распахнулась. И на пороге показался Иван Васильевич.

Он замер, увидев жену у окна.

– Маша? – удивленно спросил он. – Ты… стоишь?

– Стою, Ваня, – улыбнулась она. – Благодаря Митрию и Божьей помощи.

Великий князь шагнул вперед, подхватил жену на руки, словно пушинку, и бережно понес обратно к кровати. Я отступил и тут же ещё раз поклонился. То же самое сделала Шуйская, но не так глубоко склонила голову, как я.

– Господи, Маша, как же ты меня напугала, – с нежностью проворчал он, – Вот скажи мне, куда ты вскочила? А если бы упала?

– Не упала бы. Анна Тимофеена и Митрий были рядом. Ты же сам видел.

Иван Васильевич бросил на меня быстрый взгляд. В нем не было теплоты, но уважение там вроде присутствовало.

– Что там насчёт моих неудавшихся убийц? – решила узнать информацию у мужа

– Дознание идет, – коротко бросил он жене. – Ключница заговорила. Франческо пока молчит, но это ненадолго. Тверской рвет и мечет, хочет лично голову отрубить тому, кто это затеял.

– Ясно, – сказала Мария Борисовна. После чего переключилась на другую тему. – Дети, Ваня, – тихо спросила Мария. – Можно мне увидеть детей? Я так соскучилась.

Иван нахмурился, глянул на меня.

– Митрий, можно? Детям не навредит?

– Можно, – ответил я. – Отрава не заразна. Но первое время не долго. Час, не больше. И никаких громких игр.

(От авторов: Мы уже писали, в Кремле уже были установлены часы. И появились они в 1404 году . Их создал сербский монах Лазарь, прибывший из Афона, по указу великого князя Василия Дмитриевича (Сын Дмитрия Донского). Эти часы были установлены не на башне, а на великокняжеском дворе, за Благовещенской церковью . И исправно работали 217 лет!)

Детей привели после обеда. Младшему Ивану было пять лет, а его сестре Насте было двенадцать. Вроде бы был ещё один ребёнок – девочка четырех лет Елена, но, как я понял, её отправили к родне, когда заболела Мария Борисовна.

Дети вошли робко, как будто слегка побаиваясь. Рядом с ними шли две дородные женщины, которые, скорее всего, были няньками. Их я не пустил внутрь, так сказать, от греха подальше. Мария Борисовна только‑только пошла на поправку, а размотать змеиный клубок до сих пор не могли, так что я никому не верил.

– Идите ко мне, мои хорошие, – Мария Борисовна протянула к ним руки.

Иван, будущий наследник, насупился, пытаясь выглядеть взрослым. А его сестра, словно только и ждала этих слов. Она тут же плюхнулась к Марии Борисовне на кровать и обняла её.

– Ты в порядке? – спросила Настя. Но не успела Мария Борисовна ответить, как к ним наконец‑то забрался Иван, и уткнулся носом в материнское плечо…

Великая княгиня обняла их и глубоко вдохнула.

– Всё теперь будет в порядке.

Всё это время я сидел в углу, стараясь быть незаметным, и чинил порванный ремень на своей сумке. Но дети есть дети. Через десять минут, когда первые слезы и объятия закончились, Иван заметил меня.