– «Лесть наше всё!» – подумал я.

Впервые за вечер на его лице мелькнула улыбка.

– Ладно, сынок. Раз так, служу. Только… – он помялся. – Только не зазнайся там. Дворянин не дворянин, а человеком оставайся.

– Останусь, отец. Обещаю.

Мы просидели ещё час, обсуждая дела. Григорий рассказал, что за моё отсутствие ничего особенного не произошло. Татары не тревожили, подходящий урожай обещает быть неплохим, если весна не подведёт.

Я в свою очередь коротко рассказал про Москву. Про лечение Марии Борисовны, про заговор Морозовых, про казнь. Про то, как чуть сам не погиб от ножа наёмника. Григорий слушал, хмурясь всё сильнее, и когда я закончил только покачал головой.

– Змеиное гнездо эта Москва, – резюмировал он. – Хорошо, что ты оттуда вырвался.

– Ненадолго, – возразил я. – Рано или поздно Великий князь позовёт. И придётся ехать.

– Тогда поеду с тобой, – буркнул отец. – Сотник обязан при барине быть.

Я не стал спорить. Глафира принесла ужин – щи с мясом, свежий хлеб, квас. Мы ели молча, каждый думая о своём. Потом отец встал, натянул кожух.

– Пойду домой. Устал ты, видать. Отдыхай. Завтра сутра начнём твою дружину смотреть. Посмотрим, что за молодцов Великий князь тебе прислал.

За ним засобирались и остальные. Была мысль в баньке с дороги сполоснуться, но решил это дело отложить на следующий день. Стоило двери за родней закрыться, как веки сами начали закрываться и, присев на кровать, сам не заметил, как принял горизонтальное положение и уснул.

Утром меня разбудил грохот. Я вскочил, схватился за саблю, но тут же расслабился, это Ратмир с Главом разгружали последние телеги. За окном уже вовсю шла жизнь: кричали петухи, женщины шли с вёдрами к колодцу, где‑то стучал молот.

Я спрыгнул с крыльца и умылся ледяной водой из бадьи, натянул чистую рубаху и кафтан. В доме холопка, жена Доброслава, поставила на стол миску с кашей и кружку молока.

Позавтракав, я вышел на улицу и отдал распоряжение Гавриле, чтобы к вечеру он стопил баню. Уж больно хотелось обновить баньку, да и смыть с себя дорожную пыль.

Только я собирался вернуться в дом, как на подворье вошёл Богдан – десятник из приданной дружины Великого князя, назначенный старшим.

– Дмитрий Григорьевич, – поклонился он. – Хотел узнать, какие будут указания?

– Собери людей, – велел я. – Через час смотр, представлю вам своего отца, Григория Осиповича. Будете ему подчиняться, пока здесь служите. Понял?

– Понял… чего уж тут не понять, – кивнул Богдан.

В следующие несколько недель Ратибор вводил меня в курс дел. Передавал журналы, кто сколько и когда платил. Проехал со мной до деревень Красное и Глубокое, где представил меня старейшинам. Если в Красном дедок попался вполне адекватный, то вот в Глубоком я сразу почувствовал, что с ним у меня будут проблемы. Все эти дни Ратибор проводил агитационную работу на тему друзей, и чтобы я не забывал кому всем обязан.

И наконец‑то завтра Ратибор собирался уезжать…

Ночь в тот день опустилась на Курмыш быстро. Я сидел в своём доме, строил планы на ближайшее будущее, когда снаружи послышался тихий стук в дверь. Я насторожился.

– «Кто это может быть так поздно?» – подумал я.

– Дмитрий, – прошептал женский голос, – это я.

Я узнал её голос сразу и, тут же открыв дверь, на пороге увидел Марьяну. Как я вернулся, она ни разу не приходила ко мне. И я уже думал, что между нами всё кончено, тем более что…

– Что ты здесь делаешь? – спросил, оглядываясь по сторонам. – Тебе же завтра в путь.

– Знаю, – она шагнула внутрь, и я закрыл дверь за ней. – Именно поэтому я пришла. Это… это последний раз, Митрий.

Она сбросила плащ. Под ним было простое домотканое платье, но оно подчёркивало её молодую фигуру.

– Марьяна…

– Не надо, – она приложила палец к моим губам. – Не говори ничего. Пока тебя не было, я долго думала о нас. И знаешь? Я ни о чём не жалею. И плевать, что это было неправильно. Что я замужем. Что у тебя свой путь, а у меня свой. Но с тобой я почувствовала, что значит быть женщиной по‑настоящему! И за это благодарна тебе.

Она подошла ближе

– И сегодня… сегодня я хочу попрощаться. По‑настоящему.

Тогда я поцеловал её. И она ответила, обхватив меня руками.

– Кровать, – выдохнула она между поцелуями. – Дмитрий, кровать…

Я подхватил её на руки и отнёс в спальню. Одежда с нас исчезала чудесным образом, комната наполнилась сладостными стонами.

В перерыве я задал вполне логичный вопрос.

– А Ванька не потеряет тебя?

– Нет, он спит. Напился с моим отцом, и уснул на пороге. Не знаю даже как завтра поедем. Болеть будет страшно.

– Ясно, – сказал я.

Лишь с первыми лучами солнца Марьяна начала собираться, и когда она собирала свою одежду, шла, переминаясь с ноги на ногу.

– Дааа, – сказала она, проводя рукой по нижней части живота, – я буду очень скучать.

– Как и я, – появился я рядом с ней.

– Э, нет! – повернулась она, почувствовав, что моё появление неспроста. – Хватит.

– Разве ты не хочешь? – включил я змея искусителя.

– В том то и дело, что хочу, и боюсь, что ещё немного и останусь здесь. – Она сделала паузу. – А так нельзя, ведь я замужем! Спасибо, – прошептала она. – За всё. За то, что дал мне почувствовать себя… живой.

Я погладил её волосы.

– Береги себя, Марьяна. Если вдруг буду в Москве, заеду навестить.

– НЕТ! – тут же развернулась она ко мне. – Не вздумай! Я хочу попробовать начать новую жизнь и не горевать по прошлой. Понимаешь?

– Да.

Марьяна улыбнулась сквозь слёзы.

– А ты… ты будешь счастлив, Дмитрий. Я это знаю. И твоей жене очень повезёт с тобой.

Марьяна натянула плащ и подошла к двери, где обернулась.

– Прощай, Дмитрий Григорьевич Строганов.

– Прощай, Марьяна.

После того, как Марьяна ушла, сон как рукой смыло. Лишь когда за горизонтом стали проблёскивать первые лучи, я провалился в сон. В итоге, когда меня разбудила холопка, напомнив, что я просил меня разбудить, я был, мягко говоря, в не самом лучшем расположении духа.

Одевшись, я пошёл к боярскому терему, чтобы попрощаться с семьёй Ратибора и им самим.

Боярыня встретила меня в светлице. Она была одета в простое дорожное платье. И в глазах читалась усталость.

– Дмитрий Григорьевич, – она улыбнулась. – Рада видеть тебя целым и невредимым.

– И я рад, Любава Андрониковна, – слегка поклонился я.

– Знаешь, я хотела сказать тебе спасибо. Этот Курмыш… ничего против, но я скучала по Москве. По её шуму, по людям, по жизни. Мне тяжело дался переезд из Константинополя в Москву, а когда нас сослали сюда, то со скуки чуть не умерла. – Она подошла к углу, из которого открывался вид на двор, где слуги грузили сундуки на телеги. – Митрий, – она повернулась ко мне, – ты сделал для нас очень много. Спас Глеба… ты открыл Ратибору дорогу обратно в Москву.

– А ты обучила меня грамоте и этикету. Принимала участие моём взрослении, помогала в моих начинаниях…

– Начинаниях? – наклонила она голову набок.

– Ратибор Годинович рассказал мне о вашей роли в моих делах.

– О, рыбе, арбалетах… – начала перечислять она, на что я кивнул. – Неужели ты считаешь, что это идёт хоть в какое‑нибудь сравнение с тем, что ты спас Глеба? – она усмехнулась. – Всё, чего ты добился, ты сделал своими руками и головой. Мы лишь немного помогали тебе.

– Как скажешь, боярыня, – по‑доброму поклонился я.

– Ладно, – сказала Любава и с её лица пропала улыбка. – Я хочу тебя предупредить

Я напрягся.

– О чём?