– Двоих, – ответил Андрей и тут же продолжил. – Испанцы вообще слабаки, – отпил из чарки. – И все эти их шпаги да фехтовальные штучки – ерунда для турниров и показухи. Дай им в лоб русской саблей, и сразу весь их танец кончается. Я видел таких в Литве. Красиво машут клинком, а как до настоящей сечи, сразу сдуваются.

Я был с ним не согласен, но промолчал. Тем более я прекрасно помнил, что испанская дестреза станет очень популярна в Европе.

Но, благоразумно промолчал, тогда как младший брат Шуйского, Иван, поддержал разговор, начатый средним.

– Точно. Видел я их в Новгороде пару раз, когда с посольством приезжали. Кичатся, мол мы мастера клинка. Вся их наука против таких же франтов с тонкими клинками. А попади он на настоящего русского ратника, конец ему.

Но вскоре снова вернулись ко мне.

– «Блин вы мне поесть дадите сегодня?» – отложил я ложку, потому что Андрей обратился ко мне, явно желая услышать моё мнение.

– А ты что скажешь, Митрий? Как тебе испанец показался? Сильный был противник?

– Сложный вопрос. Я впервые бился против человека, орудующего шпагой. И мне показался он быстрым. Наносил уколы так, что не успеваешь отреагировать. Но… – я сделал паузу, собираясь с мыслями, – мне повезло. Я сломал ему шпагу, но даже тогда он постарался меня достать, – приврал я, при этом заметив, что Шуйский усмехнулся, но ничего не сказал против. – Я отправил его на встречу с Богом.

Андрей одобрительно хмыкнул, кивая.

– Иван, а помнишь того литовца, что хвастался своим умением драться на копьях? Как его там… Миколай?

Иван расхохотался, вспоминая.

– Ещё как помню! Хвалился, хвалился, говорил, что ни один московит его не одолеет. А потом ты его с коня одним ударом снёс, да так, что он на спину грохнулся, как мешок с зерном!

Они рассмеялись, вспоминая былые времена и боевые подвиги. Атмосфера за столом заметно потеплела. Анна подливала мужу и его братьям медовухи, следила, чтобы все ели, иногда укоризненно качая головой на их громкий смех. Ярослав украдкой подмигнул мне, давая понять, что всё идёт хорошо.

Но тут Андрей снова повернулся ко мне, и его лицо стало серьёзным, почти суровым. Смех исчез.

– Митрий, скажи‑ка, а что ты думаешь о Ратиборе? – спросил он прямо. – Вот честно. Какой он человек? Не как боярин, а как личность?

Это была ловушка, причём топорная. Вроде бы я уже дал понять, что не буду обсуждать боярина. Но то ли алкоголь на них подействовал, то ли рассчитывали, что у меня развяжется язык. Вот только я не пил. Сделал всего пару глотков из чарки, запивая еду.

– Как я уже говорил, боярин Ратибор умён, силён, справедлив к своим людям, – начал я медленно, взвешивая каждое слово. – Он восстановил Курмыш после разорения, укрепил стены, собрал хорошую дружину из тех, кто остался ему верен. Татары его боятся и стараются обходить наши земли стороной. Он жесток к врагам, но к своим людям относится по чести.

– Это всё понятно, – кивнул Андрей. – А лично? Как он к тебе относился? Был справедлив?

– Хорошо относился, – ответил я. – Когда я спас его сына Глеба от смерти, он отблагодарил меня щедро. Дал деньги, разрешил торговать на рынке, защитил от слухов о колдовстве, которые пошли после операции.

– Защитил от слухов о колдовстве? – тут же переспросил Иван, наклоняясь вперёд с интересом. – Это как?

– Когда я сделал операцию баричу Глебу, вырезал стрелу из шеи, люди подумали, что я колдун, – объяснил я. – Боярин Ратибор остановил эти разговоры. Сказал, что это не колдовство, а дар Божий. И людям пришлось замолчать. – О взятке Варлааму я решил промолчать. Не дай Бог эта информация дойдёт до него. И мне не хотелось наживать в нём врага.

– Я слышал эту историю от дьякона Варлаама, – сказал Василий Федорович. – И это может стать проблемой, – посмотрел он серьёзно на братьев

Андрей и Иван переглянулись.

– Услышали, – сказал Иван.

– Завтра узнаю, что известно митрополиту, – добавил Андрей.

Ужин продолжался ещё с час. Говорили о разном – о ценах на зерно, о новых церквях, которые строили в Москве, о свадьбе какого‑то боярина. Иван рассказывал байки из своих походов против литовцев, как они брали приграничные городки. Андрей жаловался на то, что воинов в Москве становится всё больше, а денег на их содержание – меньше.

Я несколько раз ловил на себе взгляд Алёны. Она сидела тихо, почти не говорила, лишь изредка отвечая на вопросы Анны, как и полагалось девушке за столом с мужчинами. Наконец ужин подошёл к концу. Мужчины доели последние куски, допили медовуху и стали прощаться, обмениваясь рукопожатиями и похлопываниями по плечу.

– Митрий, – окликнул меня старший Шуйский, когда я уже собирался выйти вслед за Ярославом. – Погоди минуту.

Я остановился у двери. Остальные вышли, и мы остались вдвоём в большой трапезной, освещённой лишь догорающими свечами. Шуйский тяжело поднялся, опираясь на костыль, и подошёл ко мне ближе. Посмотрел мне в глаза серьёзно, без своей обычной усмешки.

– Главное, – Шуйский сделал значительную паузу, глядя мне прямо в глаза, – не говори лишнего. И запомни, ты не слышал, что говорил пленник перед смертью. На нас напали Новгородцы. Они хотели меня убить. Больше ничего. Понял меня?

Я понимал, что это приказ.

– Понял, господин, – ответил я. – Я ничего не скажу о том разговоре. Даю слово.

– Хорошо, – он похлопал меня по плечу, и в его прикосновении была почти отеческая теплота. – Я вижу, что ты умный парень, Митрий. Но помни – одно неосторожное слово и моё доброе отношение на этом закончится!

– Я не подведу, – повторил я, чувствуя тяжесть его руки на моём плече. – Обещаю.

– Верю, – Шуйский кивнул и отпустил меня, махнув рукой к двери. – Иди, отдыхай. Завтра день будет долгим.

По дороге встретил Ярослава, который поджидал меня у лестницы, прислонившись к резным перилам.

– Ну как? – спросил он с лёгкой улыбкой. – Прошло, вроде, нормально? Дяди тебя не слишком прижали?

– Да, вроде, ничего, – ответил я уклончиво.

И вскоре я ложился на мягкую‑премягкую кровать.

Я проснулся от солнечного луча, пробившегося сквозь слюдяное окно. Голова слегка гудела после вчерашней медовухи, хотя я и старался не перебирать. Подошёл к тазу, умылся холодной водой, стряхивая остатки сна.

За окном Москва уже жила своей бурной жизнью. Слышался гул голосов, стук телег, ржание лошадей. Город просыпался рано, и тишины здесь не знали даже на рассвете. Тем не менее это не помешало мне выспаться, хотя пару раз и просыпался ночью.

Одевшись в чистую рубаху, я спустился вниз. В трапезной уже накрывали утренний стол. Слуги сновали туда‑сюда, принося свежий хлеб, кашу, мёд, солёную рыбу. Запах стоял такой, что живот тут же напомнил о себе голодным урчанием.

За столом я застал только Ярослава. Он уже вовсю уплетал кашу, запивая квасом.

– Доброе утро, соня, – поприветствовал он меня с набитым ртом. – А я думал, ты до обеда проспишь.

– Доброе, – кивнул я, садясь напротив. – Где все остальные?

– Дядя Василий сутра в Кремль поехал. Дядя Андрей тоже с ним. У них там дела важные. Дядя Иван остался, он тебя ждёт.

Я нахмурился, беря ломоть хлеба.

– Меня? Зачем?

Ярослав пожал плечами, прожевав очередной кусок.

– Не знаю. Велел передать, чтобы ты после завтрака был готов. Куда‑то вас поведёт. Сказал, интересное место покажет.

Я задумался, намазывая хлеб мёдом. Иван Фёдорович Шуйский вчера произвёл на меня впечатление человека, мягко говоря, жёсткого. Если он хочет мне что‑то показать, скорее всего, это связано с каким‑то поручением брата.

– Понял, – кивнул я. – А что он вообще делает? Чем занимается?

– Дядя Иван? – Ярослав отпил кваса. – Воевода на западной границе. Держит литовцев в узде, чтобы не лезли на наши земли. Но сейчас приехал в Москву по делам. Говорят, Великий князь хочет поставить его над всей западной ратью.