Первыми пошли лучники и я вместе с арбалетом. Из лука я уже стрелял неплохо, но из арбалета я крайне редко промахивался.

Через полчаса мы вышли на опушку. Селение было обнесено частоколом, над которым возвышалось несколько башен. У ворот горел факел, и в его свете можно было разглядеть двух охранников. Они о чём‑то разговаривали, даже не всматриваясь в темноту.

Семён подполз ко мне, прижимаясь к земле.

– Готовы, – прошептал он.

Я кивнул.

– Действуй.

Он исчез в темноте, и за ним бесшумно поползли трое лучников. Я затаил дыхание, наблюдая.

Семён и его люди подобрались к воротам с двух сторон. Охранники не заметили. Один из них зевнул, потянулся.

– Вжих.

И ещё одна стрела.

– Вжих.

Одна вошла в горло первому охраннику, вторая – в грудь второму. Они даже не успели закричать.

Семён махнул рукой.

Я повернулся к Григорию, давая знак, чтобы он выступал.

Татары и впрямь не ждали на падения и даже не закрыли ворота. И вскоре десять всадников проскользнули через ворота, разворачиваясь веером. Ко мне подъехал Ратмир, подавая поводья Бурана, и взобравшись в седло я поспешил внутрь селения.

– «Слишком тихо, – насторожился я. – Неужели никто не проснулся?»

И тут где‑то в глубине аула раздался крик.

– УРУС! УРУС ПРИШЁЛ!

Из домов начали выбегать люди. Мужчины с саблями, копьями, луками.

– К бою! – крикнул Григорий.

Дружинники развернули коней, приготовились. Татары бежали к нам, размахивая оружием, выкрикивая что‑то на своём языке.

– АРБАЛЕТЫ! – закричал я. У всех они должны были быть взведены. – ПЛИ!

– Дзинь! – нажал я на спуск. Болт ушёл и вонзился в грудь бежавшего на меня татарина. Причём стрелял в него не я один. Почти одновременно с моим болтом в «беднягу» прилетел болт от Ратмира и нож от Глава.

На этом, фактически, сопротивление закончилось. На земле лежали убитые и раненые татарские воины, тогда как мы не потеряли ни одного.

– «Тьфу‑тьфу‑тьфу», – мысленно поплевался я.

Дружинники рассыпались по аулу. Врывались в юрты, тащили всё, что представляло ценность. Мешки с зерном, вяленое мясо, шкуры, украшения, оружие. Коней угоняли из загона. На центральную площадь выводили людей, которые со страхом смотрели на нас. Их ещё предстояло отфильтровать. Молодых и сильных в плен. Стариков и детей оставим здесь. Когда я отдавал такой приказ, мне сказал один дружинник.

– Господин, а моих родителей татары во время набега не пожалели, как и трехгодовалого сына. Всех убили. ТАК ПОЧЕМУ Я… – он стал заводиться, и мне пришлось повысить голос.

– Потому что я так приказал! И не собираюсь брать грех на душу убивая слабых. – Я сделал паузу, после чего повернулся к Богдану. – Твой воин?

– Да.

– Разберись.

Он кивнул, а я подъехал к Леве, который разговаривал, судя по виду, с русскими невольниками.

Захваченный аул не был богатым. Дома были в основном из глины и камыша, хотя и встречались и из бревен. Вот там, как правило, нас и ждала более менее нормальная добыча.

Я стоял на центральной площади, наблюдая, как дружинники методично обыскивают каждую юрту, каждый сарай. Слышались крики, плач, лязг оружия. Кто‑то из татар пытался сопротивляться, но их быстро укрощали.

– Дмитрий Григорьевич! – окликнул меня Лёва, подъезжая на коне. За ним шли несколько человек. Худых, оборванных, со следами побоев на лицах. Но одно проглядывалось очень хорошо. Это были наши… русские.

Я спешился и подошёл ближе.

– Сколько? – спросил я.

– Девятеро, – ответил Лёва. – Я успел некоторых расспросить. Двое до пленения были дружинниками князя Галичского. Остальные крестьяне и ремесленники. Две девушки. – Он понизил голос. – Их у старейшины держали.

Я посмотрел на девушек. На их беду они были симпатичными, и это определило их место в плену.

– Как давно в плену? – спросил я у одной.

Девушка вздрогнула и подняла на меня глаза.

– Больше года, господин, – ответила она. – Нас захватили во время набега на деревню под Муромом.

Я кивнул.

– Теперь вы свободны. Сами мы из Курмыша, крепости, что на границе с Казанским ханством стоит. – По лицам освобождённых я понял, что они не знают, где это, поэтому решил более подробно объяснить. – В двух днях пешего перехода находится Нижний Новгород. Мои же земли южнее.

Освобожденные люди тут же поклонились мне, после чего я продолжил.

– Вас накормят, помогут подобрать одежду, а когда мы закончим свои дела, – не стал я вдаваться в подробности, – можем взять вас с собой. И когда доберёмся до земель русских, вы сами вправе решать куда идти. Если же некуда, то, – сделал я паузу, – имейте в виду, земель у меня много. И дружина сильная. В общем, будет желание, поговорим обо всём предметно по возвращении.

В этот момент одна из девушек спросила.

– А старейшина? – я посмотрел на стоящего рядом Лёву.

– Мёртв, – коротко ответил он, а потом добавил, при этом показав на меня. – Он убил.

Она выдохнула, словно сбросила тяжкий груз.

– Спасибо, господин.

Поняв, что разговор закончен, я повернулся к Лёве.

– Позаботься о них. Дай одежду, еду. Пусть отдохнут.

– Будет сделано, – кивнул Лёва и увёл освобождённых в сторону телег.

Я обошёл аул. Дружинники тащили всё подряд: мешки с зерном, вяленое мясо, шкуры, украшения, оружие. Из загонов угоняли коней – их оказалось около десяти голов. Это была удача. Кони в цене, особенно боевые. Хотя из боевых там едва ли будет половина.

– Господин! – окликнул меня Богдан, подходя с двумя дружинниками, которые тащили за собой связанного татарина средних лет. – Это кузнец. Местные на него указали.

Я оглядел пленника.

– Говоришь по‑русски? – спросил я.

Татарин молчал, глядя в землю.

– Говоришь или нет? – повторил я жёстче. И для острастки Богдан несильно пнул его по рёбрам.

– Говорю, – буркнул он.

– Хорошо. Значит, слушай внимательно. Ты теперь мой холоп. Будешь работать в моей кузне. Если будешь слушаться – жить будешь хорошо. Если нет, пеняй на себя.

Он поднял глаза, в них мелькнула злость.

– Ты, урус, не имеешь права…

Я ударил его кулаком в живот. Не сильно, но достаточно, чтобы он согнулся, задыхаясь.

– Имею, – прошипел я. – Точно такое же право, какое твои соплеменники имели, когда угоняли наших людей. – Я посмотрел на Богдана. – Ему служил кто‑то из тех, кого мы освободили?

– Да, – ответил Богдан. – Один из наших сказал, что был у него рабом. – Он сделал паузу. – Но этот, – показал он на кузнеца, – его не обижал и даже кормил нормально.

– Да? – уже иначе посмотрел я на кузнеца, и дабы он чётко слышал, что я сказал, присел на корточки, чтобы посмотреть ему в глаза. – Что ж, да воздастся нам по делам нашим. То, что в неволе человека держал, плохо. Но то, что не обижал его, хорошо.

Он кивнул, хрипя.

– Уведите его, – приказал я Богдану. – Пусть сидит с остальными пленными.

К полудню мы закончили обыск. Добыча оказалась неплохой: как я уже сказал, мы разжились десятью конями, несколькими мешками зерна, оружием, луками, стрелами, серебром – немного, но всё же. Даже железные петли с ворот сняли. Ведь железо всегда в цене.

На площади стояли связанные татары. Мужчины, женщины, дети. Всего человек шестьдесят. Я прошёлся вдоль ряда, оглядывая их.

– Стариков и совсем маленьких детей оставляем, – сказал я, Григорию. – Берём только тех, кто работать может.

Григорий кивнул.

– Понятно.

Я выдохнул и повернулся к пленным. Вскоре начали отбирать тех, кого брать с собой. Молодые мужчины годились для работы в поле, на строительстве. Женщины – для хозяйства. Детей и стариков отводили в сторону.

Один уже пожилой мужик, с длинной седой бородой, вдруг встал и сделал шаг вперёд.