Мы помолчали. Ратибор налил себе ещё вина и подлил мне. Остался осадок после этого разговора, и я решил подольститься.

– Спасибо, – сказал я. – За предупреждение и за всё остальное.

– Не за что, – махнул рукой Ратибор. – Ты мне сына спас. Я у тебя в долгу навечно. – Он замолчал. – Я, кстати, в Москву собираюсь. Через месяц, как только дела здесь улажу.

– Шуйский говорил, – сделав глоток сказал я.

– Да? – послышалось удивление в тоне Ратибора. – Ну что ж, оно и понятно, ведь эти земли тебе отдали. Мне же вернули мои, а заодно и имущество и производства. Всё, что отобрали после опалы, как и место при дворе, хоть не воеводой, но боярином в Думе.

– Шуйский постарался? – спросил я.

– Да, – усмехнулся Ратибор, но глаза оставались серьёзными. – И я в долгу перед ним. И мне ещё предстоит узнать, как много он захочет взамен. Ты тоже будь осторожен с ним. Шуйский – друг, пока ты ему выгоден. Перестанешь быть выгодным, станешь обузой.

Когда вышел из терема Ратибора увидел, что моих дружинников размещают в казарме. И как оказалось, боярин не отправлял человека за Григорием, видимо желая поговорить с глазу на глаз. Поэтому, не став откладывать надолго, отправил холопов на своё подворье, а сам направился к Григорию. Но не успел я доехать и половины пути, меня встретил Сава, мой сводный брат.

– Митька! – подбежал ко мне он. И я тут же спрыгнул с коня, сев на колено обнял его.

– Ну привет, брат!

В общем, совсем скоро я узнал, что Григорий со всем семейством отправился на моё подворье встречать меня там. И узнав это я посадил Саву на коня, а сам стал править коня в сторону дома.

Григорий спускался с крыльца медленно, держась за перила. Мы остановились в двух шагах друг от друга. Я видел, как его челюсть напряглась, как сжались кулаки. Он смотрел на мою кольчугу, на саблю, на плащ – дорогой, московской работы.

– Живой, – выдохнул он.

– Неужели воина стали подводить глаза? – решил отшутиться я, не сильно любя всякие телячьи нежности.

Григорий усмехнулся. Его фраза, что он воин, а не торгаш… как только у меня появлялась возможность, я тут же использовал её подшутить над ним. Типа, у воина и сабля тупая… Не воин он значит. Один раз заметил, как он сено закидывает в вольер с коровой, и взял, не подумав ляпнул, что он лучше с вилами управляется нежели с саблей… И уже утром пожалел об этом. Он меня так отходил на занятиях с дружиной, что я думал на мне живого места не осталось.

Зато после этого я стал ещё больше налегать на занятия. Как раз появились холопы, с которыми я почти каждый день скрещивал клинки. Поэтому сейчас я не так сильно боялся, что Григорий меня проучит за длинный язык.

– Дурак, – пробормотал он. – Сколько ещё этим воином тыкать будешь?

– Эмм… – сделал я вид, что задумался. – Наверное всегда.

Он отстранился и внимательно посмотрел мне в лицо.

– Гонец от Ратибора приезжал, говорил, что ты княгиню лечил. А потом… – всё так же говорил он обрывочными фразами. – Что тебя Великий князь принимал. Что ты теперь… что ты теперь Строганов.

– Мы, отец, мы Строгановы, – тут же поправил я его. – Ладно, пойдём, отец, поговорим. Не на улице же.

Глафира стояла на крыльце, держа на руках моего младшего брата Ивана. Ива, стоило на неё посмотреть, спрыгнула с крыльца и тут же обняла меня. Со всеми поздоровавшись, обнявшись, мы наконец‑то вошли в дом, в котором пахло свежим хлебом и варёной капустой.

И когда мы разместились за столом, во главе которого сел я, Григорий бросил коротко.

– Говори.

Тогда я достал из‑за пазухи свиток, развернул его на столе. Печать Великого князя отливала красным воском в свете лучины.

– Это грамота, отец, от Великого князя Ивана Васильевича. Согласно ей я и ты теперь дворяне. Я, Дмитрий Григорьевич Строганов, а ты – Григорий Осипович Строганов.

Григорий смотрел на свиток, не дотрагиваясь до него, словно боялся обжечься.

– Строганов? – переспросил он. – Какой к чертям Строганов? Мы же… мы простые люди, Митька.

– Митрополит нашёл записи в церковных книгах, – начал я объяснять легенду, которую мне подсунули в Москве. – Оказалось, твой дед, Осип, был внуком боярина Ивана Семёновича Строганова. Род обеднел, разбрелись по Руси, но корни остались. И Великий князь решил восстановить справедливость.

Отец молчал.

– Бессмыслица какая‑то, – пробормотал он. – Я всю жизнь десятником был. Отец мой простым дружинником. Дед… Бог его знает, кем дед был, я его не видел. И вдруг – боярин?

– Не боярин, – поправил я. – Дворянин. Это ниже. Но всё равно даёт права.

– Какие права?

Я ткнул пальцем в грамоту.

– Теперь наша вотчина Курмыш. Земли, которые раньше принадлежали Ратибору, теперь мои. Право на собственную дружину. Освобождение от податей на десять лет. Жалование – сто рублей серебром в год. И право голоса в Боярской думе по вопросам обороны и медицины.

Григорий побледнел.

– Господи, – выдохнул он, крестясь. – За что? За то, что ты княгиню вылечил?

– За то, что оказался полезен, – честно ответил я. – За то, что Великому князю нужны люди, которые умеют не только махать саблей, но и думать головой.

Отец потёр лицо ладонями.

– И что теперь? Ты в Москву уедешь? При дворе служить будешь?

– Нет, – покачал я головой. – Я остаюсь здесь, в Курмыше. Это моя земля теперь и моя ответственность.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, и когда пауза затянулась я продолжил.

– Отец, – наклонился я к нему, – я не забыл, кто я. Но мир меняется. Если мы не изменимся вместе с ним, нас сомнут. Ты хочешь, чтобы мы так и жили в покосившейся избе, считая медяки до следующей зимы?

– А что плохого в простой жизни? – огрызнулся он. – Жили же как‑то и…

– Жили, – перебил я его. – Пока татары не приходили. Пока мать и Ивашка не умерли. Пока тебя чуть не убили в последнем бою. Отец, ты воин. Хороший воин. Но воины умирают. Часто и бестолково. А я хочу, чтобы ты остался жив. Чтобы у тебя была крыша над головой, еда на столе, и чтобы тебе не пришлось в пятьдесят лет гнуть спину за медяки.

Григорий молчал. Потом кивнул, очень медленно.

– И что ты предлагаешь?

Я выпрямился. И передал наказ Ивана Васильевича, что я старшим в роду должен быть. Честно, были мысли, что Григорий не поверит, но он, судя по его лицу, поверил мне на слово. И когда я закончил рассказ, сделал ему предложение, от которого, я надеялся, он не откажется.

– Я предлагаю тебе стать сотником моей дружины.

Он вскинул брови.

– Сотником? У тебя же нет дружины.

– Пока нет, – признал я. – Но будет. И, надеюсь, ты мне в этом поможешь. На первое время, на полгода, Великий князь дал мне двадцать человек. За это время мне нужно будет набрать своих. Человек тридцать‑сорок для начала. Кто‑то должен их обучать, организовывать, держать в узде. Кто лучше тебя справится? Ты всю жизнь десятником был, знаешь людей, знаешь службу.

Отец смотрел на меня, переваривая сказанное.

– Сотник… – повторил он, словно пробуя слово на вкус. – Это выше десятника.

– Намного выше, – подтвердил я. – И жалование будет соответствующее. Плюс доля от добычи, если будут стычки, но и «что с боя взято, то свято» верну обратно.

Дело в том, что Ратибору пришлось туго после переезда из Москвы. И всё оружие от татар, лошадей и вещи он продавал, чтобы платить жалование. Трофей можно было взять с убитого врага только с разрешения Ратибора.

– Ты серьёзно? – спросил он.

– Абсолютно. Ты мой отец. Я тебе доверяю больше, чем кому‑либо. Мне нужен человек, который будет не просто выполнять приказы, а думать. Который не испугается ответственности. Будешь?

Он встал, подошёл к окну.

– Буду, – твёрдо сказал он. – Если ты уверен, что я справлюсь.

– Справишься, – улыбнулся я. – Ты же Григорий. ВОИИИН! – улыбнулся я. Он тут же нахмурился. – Вот теперь ты и будешь ковать таких же сильных воинов, каким сам являешься.