Серебро. Его было много. Посуда, кубки, оклады икон (видимо, тоже трофейных), просто слитки.

Соль. Три огромных бочки белой, чистой соли. В пятнадцатом веке это был отличный улов!

Инструменты: Топоры, молоты, слитки железа, приобретенные для ковки качественного оружия…

Склады мурзы пустели с пугающей скоростью. И мы выгребали всё.

– Дима! – окликнул меня Лёва, вытирая пот со лба. – Там… это… женщин выводят. Из того дома, что за теремом стоял.

Я кивнул и направился туда. Гарем или, как это называл Барай, его «личный цветник», мне хотелось на него посмотреть лично.

И вскоре вывели на свет десятерых женщин. Запуганные, в достаточно нарядных одеждах, они жались друг к другу, боясь неизвестности. Среди них я сразу приметил несколько славянских лиц – русые косы, курносые носы, заплаканные глаза. Но были и азиатки с раскосыми глазами, смотревшие в пол с обречённой покорностью.

И вдруг мой взгляд зацепился за фигуру, которая казалась здесь, в глухих лесах под Казанью, чем‑то совершенно инородным.

Она была высокой, статной, с кожей цвета горького шоколада. Настоящая африканка! Её курчавые волосы были коротко острижены, а на шее висел странный амулет из кости.

Увидев меня, идущего в сопровождении Григория и пары дружинников, она вдруг широко раскрыла глаза. В них не было страха, только какое‑то мистическое узнавание. Она резко подалась вперёд, оттолкнув конвоира, и рухнула передо мной на колени, уткнувшись лбом в пыль.

– Фаро! – выкрикнула она хрипло, протягивая ко мне руки ладонями вверх. – Фаро!

Я замер, недоумённо глядя на неё. Дружинники тоже опешили.

– Чего это она? – буркнул Григорий, положив руку на эфес. – Колдует, что ли? И чего она вся чёрная? Колдунья или проклятая?

– Не говори так, отец. Уверен, она не колдунья. Просто она из тех мест, где никогда нет снега и солнце печёт так сильно, что на песке можно приготовить яйцо.

– А ты откуда об этом знаешь? – тут же спросил Григорий.

– Боярыня Любава рассказывала, – не моргнув соврал я, после чего перевёл взгляд на пленниц.

– Эм… Кто‑нибудь понимает, что она лопочет?

Русские девушки испуганно мотали головами. Одна из азиаток что‑то прошептала, но я не разобрал.

– Она называет тебя Фаро, – вдруг раздался чистый, звонкий голос с сильным акцентом. – На языке её племени это значит… Великий Дух или Вождь, подобный солнцу.

Я повернул голову на голос и едва не присвистнул.

Из‑за спин других женщин вышла девушка. И если африканка была экзотикой, то эта красавица была произведением искусства. Густые тёмные волосы волнами спадали на плечи, кожа – мягкий оливковый загар, огромные карие глаза.

На ней был простой сарафан, явно с чужого плеча, но даже он не мог скрыть её фигуру. По меркам здешних мест она была, пожалуй, «тощей» – никакой тебе купеческой дородности. Но я, человек, выросший на глянцевых журналах и фитнес‑моделях, видел перед собой идеал. Тонкая талия, длинные ноги, изящная шея.

Я поймал себя на мысли, что хочу её. И судя по ответному взгляду, девушка поняла это.

– А ты откуда такая взялась? – спросил я, разглядывая её. – Говоришь по‑нашему, но выговор… странный.

Она гордо вскинула подбородок.

– Я из Кастилии, сеньор.

– Испанка? – брови мои поползли вверх. – Здесь? В этой дыре?

– На корабль моего отца напали османы, – коротко ответила она. – Нас продали в Каффе. Потом Крым. Потом этот… Барай купил меня как диковинку.

– Как тебя зовут?

– Инес, – ответила она. – Инес де ла Вега.

Я усмехнулся. Инес де ла Вега в татарском плену под Казанью. Сюжет для романа, не иначе.

– «Зорро мне на мою голову ещё не хватало», – про себя подумал я. Разумеется, я был уверен, что это простое совпадение, но оно показалось мне забавным.

– А она? – я кивнул на африканку, которая всё ещё стояла на коленях и что‑то бормотала.

– Её зовут Нува, – пояснила Инес. – Она считает, что видит души. Она говорит, что вокруг вас… сияние. Сила, которой нет у других людей.

Я хмыкнул. Сияние, значит. Ну, если считать сиянием знания из будущего и наглость попаданца, то, пожалуй, она права.

– Скажи ей, чтобы встала, – велел я. – Я не бог и не дух. Меня зовут Дмитрий Григорьевич Строганов. Я дворянин из Великого княжества Москвского.

Инес перевела. Нува подняла голову, посмотрела на меня своими бездонными чёрными глазами и медленно поднялась, но взгляда не отвела.

Я повернулся к отцу. Григорий смотрел на «диковинок» с подозрением.

– Отец, – понизив голос сказал я. – Позаботься, чтобы женщинам нашлось место на телегах. Не гони их пешком. Одень, накорми.

Григорий только плечами пожал – мол, дело хозяйское, – и пошёл распоряжаться.

Весь день мы тащили всё, что не было прибито. А то, что было прибито, отдирали и тоже тащили. Я лично руководил погрузкой мебели из терема мурзы.

– Дмитрий Григорьевич, да на кой ляд нам эти столы сдались? – ворчал Ратмир, пыхтя под тяжестью массивной дубовой столешницы. – Тяжеленые, места занимают уйму! Лучше бы зерна лишнего взяли!

– Не понимаешь ты, Ратмир, красоты, – ответил я, проводя ладонью по гладкой поверхности дерева. – Ты глянь, какая работа! Резьба… Мебель… И в моём новом доме она будет смотреться куда лучше, чем в этой берлоге.

Мы грузили ковры, медные тазы, сундуки с одеждой. Сняли даже оконные рамы со слюдой – вещь редкая и дорогая. Гуси, куры, связанные в пучки, гоготали на возах. Коровы мычали, привязанные к задкам телег. Со стороны мы выглядели как цыганский табор, ограбивший султанский дворец.

Солнце уже начало клониться к закату, и я думал, что сюрпризы на сегодня закончились. Я сидел на крыльце, подсчитывая в уме прибыль, когда со стороны дальних хозяйственных построек прибежал Богдан.

Вид у него был ошалелый. Шлем сбился набок, глаза горят.

– Дмитрий! – заорал он ещё издали. – Дмитрий Григорьевич! Тебе надо это видеть! Срочно!

Я подорвался, чувствуя, как сердце ёкнуло.

– Что там? Татары? Засада?

– Да нет! – отмахнулся он. – Там… в подвале, под амбаром. Мы думали, там вино или масло, а там… Идём!

Мы почти бежали. У входа в полутёмный, пахнущий сыростью и землёй подвал толпились несколько дружинников. Они расступились, пропуская меня.

Я спустился по ступенькам, щурясь от полумрака. Богдан зажёг факел.

– Вот, – он указал в угол.

Там стояли бочонки. Обычные, небольшие бочонки, стянутые железными обручами. Четыре штуки. И рядом, на деревянных козлах, лежали две длинные, укутанные в промасленную мешковину трубы.

В нос ударил резкий, ни с чем не сравнимый запах. Сера. Уголь. Селитра.

– «Не может быть…» – подумал я. Запах отличался от того, которым я вдоволь надышался во время срочной службы, тем не менее я был уверен, что там увижу.

Я подошёл к бочонку, сбил крышку. Внутри был чёрный, зернистый порошок. Я взял щепоть, растёр между пальцами. Пальцы окрасились в чёрный.

– Порох… – прошептал я. – Настоящий чёрный порох.

– А это? – Богдан сдёрнул мешковину с одной из труб.

Я провёл рукой по холодному металлу. Это была грубая, кованая железная труба, усиленная кольцами. И нащупал с одной стороны запальное отверстие.

Это был тюфяк. Примитивное артиллерийское орудие, которому я был очень, очень рад!

– Откуда у него это? – пробормотал я, не веря своим глазам. – Барай… кто же ты такой? – подумал я, порадовавшись, что не казнил мурзу на первом же дереве, и сделал зарубку в памяти хорошенько потолковать с ним, когда будет время.

Я ещё раз обошёл два тюфяка и четыре бочонка пороха.

В этот момент к бочонкам подошёл дружинник с зажжённым факелом.

– СТОЯТЬ! – прогремел мой голос. Воин с испугом посмотрел на меня. – А теперь два, а лучше пять шагов назад.

По незнанию этот воин нас всех чуть не отправил в загробный мир.

– Что не так? – спросил он.

Вместо ответа я взял небольшую горсть пороха и, высыпав её подальше от бочек, поднёс факел. В темном помещении яркая вспышка от небольшого количества пороха ненадолго ослепила нас.