— Не могу поверить, что вы все здесь, — сказала я, и подбородок задрожал. Слёзы прорвались, и остановить их я уже не смогла.

Но я чувствовала всю любовь, которая заполнила эту комнату, и это было именно то, что мне нужно.

— Я знаю, ты пережила серьёзную травму, — сказала Шарлотта, — но Бринкс уже успела вкратце рассказать нам, что происходит с Мэддоксом. Парни бывают такими чертовски тупыми. Клянусь, они всегда таскают нас через ад, прежде чем подхватят и закружат.

Эверли взяла салфетку с кофейного столика и вытерла слёзы с моего лица.

— Всё будет хорошо, Джорджи. Каждый справляется с травмой по-своему. Поверь, я могу это подтвердить. Я и сама раньше убегала. Иногда страх потерять кого-то настолько всё затмевает, что разум отказывается работать.

— Но никто не бежит вечно. Он разберётся, — сказала Виви, протягивая мне шоколадный кекс с розовой глазурью, аккуратно оформленной в виде цветка. — Я знаю, что эти твои любимые.

— Кексы делают всё лучше, разве нет? — заметила Эшлан, вытаскивая ванильную булочку из коробки.

— Сто процентов, — Бринкли откусила приличный кусок розовой сахарной глазури и застонала. — Отличное временное средство.

— Ну так расскажи нам про Мэддокса Ланкастера, — сказала Дилан, устроившись поудобнее. — Вульф его знает, говорит, он умный парень и ему он нравится. — Она поморщилась. — Или мы теперь его ненавидим? Потому что я могу распечатать его фото, достать дротики, и мы можем как следует отыграться, если хочешь.

Я одновременно и смеялась, и плакала.

Хотя моё тело всё ещё восстанавливалось, и сердце болело… семья всегда всё облегчала.

И даже если моё сердце навсегда разбито, я не одна.

Но эта мысль снова заставила грудь сжаться.

Потому что я подумала: а не один ли Мэддокс сейчас?

Сидит ли он где-то, мучаясь в одиночку?

И сама мысль о том, что ему больно, заставляла болеть всё моё тело.

В дверь моего номера постучали, и я недовольно поморщился. Ужин я уже заказал, и абсолютно не горел желанием, чтобы меня кто-то тревожил.

Я приехал сюда прямо из больницы. После того, как убедился, что с Джорджией всё в порядке. Всё навалилось на меня в тот момент, когда она открыла глаза.

Не тогда, когда она провалилась под лёд, и не когда я делал ей искусственное дыхание. Словно организм сработал на автопилоте — чистый инстинкт: борись или беги. Я дрался как мог, чтобы довезти её до больницы. Чтобы убедиться, что она выберется.

Но стоило этим сапфировым глазам встретиться с моими... Стоило услышать её хриплый голос...

Меня словно током ударило.

Перед глазами всплывали обрывки того, как я пытался вдохнуть жизнь в маму. Как давил руками ей на грудь. Как её безжизненное тело уносили из дома. Я будто снова переживал всё это. И не мог выбросить из головы образ Джорджии, лежащей на льду с посиневшими губами и неподвижным телом. Позволить себе любить кого-то так, как я люблю её, было самой безрассудной идеей в моей жизни.

Я облажался.

Потому что не переживу, если потеряю эту женщину.

Я посмотрел в глазок и снова чертыхнулся. Какого хрена Уайл здесь?

Открыл дверь.

— Ты, видимо, не получил моё сообщение, что со мной всё нормально и я не хочу никого видеть?

Он прошёл мимо меня, как ни в чём не бывало.

— Получил, конечно. Просто мне плевать, что ты там написал.

Я подошёл к мини-бару, плеснул себе ещё виски и одним глотком опрокинул его, позволяя холодному напитку прожечь горло.

— И что теперь, Мэддокс? — усмехнулся он. — Будешь сидеть тут, запершись, потому что твоя девушка чуть не умерла? Я думал, ты у нас самый взрослый из братьев.

— Да пошёл ты. Ты вообще не представляешь, что случилось. Понятия не имеешь, что у меня в голове. — Я ткнул ему пальцем в лицо, он тут же отмахнулся.

— Не будь придурком. Я сотни раз просил тебя поговорить со мной после той ночи с мамой, но ты вечно закрывался. Так что не надо мне тут. Расскажи, что случилось с Джорджией. Я знаю, она провалилась под лёд, и ты дотащил её до больницы. Но я хочу знать, что у тебя внутри. Что тебя так зацепило?

Я прошёл мимо него и опустился в кресло у рабочего стола.

— Слишком много всего, понимаешь? Она чуть не умерла, Уайл. Это я её туда привёл. Она кружилась на этом чёртовом льду, как маленькая фея, и потом... — Я отвёл взгляд, глядя в окно, за которым небоскрёбы скрывали последние лучи солнца. — И её не стало. Без предупреждения. А когда я вытащил её...

Он налил себе выпить, подтащил стул вплотную ко мне так, что наши колени почти касались.

— Это, должно быть, жутко. Она дышала, когда ты её вытащил?

Я шумно втянул воздух, прежде чем выдохнуть.

— Губы синие. Она не дышала. Я перевернул её на бок, стучал по спине, пытался, чтобы вода вышла из лёгких. А потом делал искусственное дыхание, пока она не задышала. Везде была кровь, и я не знал, что, чёрт возьми, делать. Вызвал скорую, но они ехали слишком долго. Я укутал её, а она была как тряпичная кукла. Без сознания. Но я знал, что она дышит.

Он положил ладонь на мою руку, и я вздрогнул. Ланкастеры не из тех, кто обнимается.

— Наверняка это вернуло тебе память о той ночи с мамой.

— Сначала нет. Только когда она очнулась. И тогда меня накрыло, как грузовиком. — Я провёл рукой по лицу. — Чёрт, Уайл. Если бы я её потерял — всё, конец мне. Как я вообще позволил себе дойти до такого?

— Ты её любишь. А любить — это, мать его, страшно. Но вот ты сидишь здесь, в городе, говоришь, как чуть не потерял её и как бы это тебя сломало… А сам не с ней, когда она нуждается в тебе больше всего.

Я резко поднял голову.

— Я был с ней, когда она нуждалась. Я не отходил от неё.

— Да, ты остался, пока она была в коме, брат. А как только она проснулась — ты свалил. Это, мягко говоря, странно.

— Я вляпался по уши, Уайл. Мне нужно было убедиться, что с ней всё в порядке, но всё это — слишком для меня. Надо быть осторожнее дальше. Больно слишком. И я ведь сам её туда привёл, понимаешь? Какой же из меня, к чёрту, парень? Чуть не угробил её в День святого Валентина. Первую девушку, которую когда-либо любил. Я для этого дерьма не годен.

Он залпом допил янтарную жидкость из стакана, поставил его на стол и покачал головой:

— Ты себя слышишь вообще? Чушь какую-то несёшь. Во-первых, то, что она провалилась под лёд, не имеет к тебе никакого отношения. Это была чертова случайность. Дерьмо случается, Мэддокс, оба это знаем. Это было вне твоего контроля. Мог бы повезти её в какой-нибудь модный ресторан и попасть в аварию по дороге. И это было бы не больше твоей вины, чем лёд. Дерьмовый парень не полез бы в ледяную воду по пояс, между прочим, сам мог провалиться. Ты рискнул. Но сделал это, потому что любишь её. Ты, мать твою, жизнью рисковал ради неё. — Он хлопнул меня по руке, когда я продолжал смотреть в окно, и ждал, пока я повернусь. — Увидеть её в таком состоянии, ясно дело, могло здорово по тебе ударить. Особенно после того, что было с мамой. Но Джорджия не умерла, Мэддокс. Она жива и здорова. Всегда есть риск, когда кого-то любишь. Но мы все когда-нибудь умрём. Нет варианта без риска. Это не значит, что надо переставать любить только потому, что можешь потерять кого-то. Знаешь, в чём прикол, Гарвард? Потеряешь. Все потеряем. Надо просто любить, пока можешь. Верно?

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я покачал головой:

— Что, чёрт возьми, здесь происходит? Кто ты и куда дел моего безэмоционального брата?

— Слушай, думаю, это был тревожный звоночек для нас всех. Мы все закрылись после того, как потеряли маму. А она бы так разозлилась из-за этого. Её смысл жизни был в чувствах, понимаешь? В любви к близким.

— Да, — кивнул я.

Я был до чёрта вымотан и понятия не имел, что, блядь, делаю дальше.

— Она бы сейчас на тебя взбесилась, — рассмеялся он.

— Пошёл ты. Ни за что. Она никогда не злилась на меня.