Хотя к чёрту этот томатный соус.

— Да, наверное, выгляжу как придурок. Просто был не в настроении, — пожал я плечами.

Он внимательно посмотрел на меня, потом хлопнул по плечу:

— Бывает. Не парься. Надеюсь, мы всё правильно сделали и это знак, что есть тебе нужно только у нас.

Я кивнул и взял пакет.

— У вас, черт возьми, вкусно. Спасибо.

— Эй, Мэддокс, — окликнул он, когда я уже собирался уходить.

— А?

Он подошёл ближе. Мы стояли в стороне от стойки, ресторан снова был полон. Видно, реально лучшее место в городе. Но никто на нас не обращал внимания.

— Джорджия — вся из света и улыбки, но сердце у неё ранимое.

Что, блядь, это сейчас значило? Я помнил, она говорила, что их мама — терапевт, может, они все такие откровенные.

— Ну, она со всеми на работе мила, кроме меня, так что не знаю, к чему ты это, — попытался я отшутиться.

Он усмехнулся.

— Думаю, ты прекрасно понимаешь, к чему это, дружище.

Я не понимал. Хотя догадывался, что он в курсе, что между нами что-то есть. Джорджия, небось, всё семье выкладывает.

— Мне кажется, она меня терпеть не может.

— Джорджия не умеет ненавидеть. Она именно такая, как ты думаешь — сплошная доброта. Всегда такой была. Так что… не лезь, если не уверен, что хочешь лезть. Понял меня?

Теперь я понимал, почему она не рассказала семье, что у неё угнали машину. Этот парень моего роста, на вид простой и надёжный, но ощущение такое, что если я обижу его сестру — он меня найдёт и медленно прикончит.

— Понял.

— Отлично. И, кстати, хороший ход с десертами. Это точно подкупит. Она у нас сластёна. Увидимся, брат. — Он громко рассмеялся, снова хлопнул меня по плечу и направился к бару.

Почему у меня было чувство, что я ухожу не только с пакетом еды, но и с предупреждением?

Типа: приятного аппетита, дружок, но если облажаешься — завтра утром найдёшь в постели лошадиную голову.

Дома я быстро вошёл, включил камин и разложил еду на столе.

Раздался звонок в дверь, и я попытался стряхнуть с себя всё, что чувствовал.

Нервозность. Волнение.

Это ведь просто ужин. Сотрудница пришла.

И неважно, что последние недели моя правая рука работала без остановки при мыслях о ней. Я же ничего не предпринял. Пока. Я не был тем, кто строит отношения или пускается во всю эту ерунду с чувствами.

А Хью Рейнольдс был прав. Его сестра — сплошная доброта. Та самая девушка, которая заслуживает всех этих сказок про принцев и кареты.

Я открыл дверь, и она стояла там в светло-голубом тренче.

— Привет, босс. Я умираю с голоду. — Она прошла мимо меня прямиком на кухню, как будто всегда здесь жила. Может, после её безумного пения в моём гардеробе — так оно и было.

Я налил нам вина, поставил бокал перед ней и сел напротив.

Взял вилку, чтобы начать, но она подняла бокал и вопросительно изогнула бровь. Я отложил вилку и сделал то же самое.

— За то, что ты признал свою неправоту. Пусть и не прямо, но почти, — сказала она.

— Выпью за это, но только потому, что пить хочется, — усмехнулся я.

Мы чокнулись, и я отпил, не сводя с неё взгляда.

— Как прошло свидание?

— Ну, кажется, я помогла ему вернуться к бывшей. Мы всё обсудили, я помогла написать сообщение — теперь они снова общаются. Так что, думаю, свидание было успешным, — улыбнулась она.

И чёрт возьми, у меня в груди что-то сжалось.

Улыбка Джорджии Рейнольдс стоила дороже любого подарка, который я когда-либо получал. А моя семья, между прочим, была богата до неприличия, и подарками у нас выражали любовь. Так что это о многом говорит.

— Конечно, ты их свела. Все дети Рейнольдс что, в терапевтов метят? Твой брат, кстати, показался мне довольно глубоким парнем. Видел его сегодня в ресторане.

— У Хью огромное сердце, но он делает вид, что весь из себя жёсткий. Кейдж — ворчун, но отдаст последнюю рубашку. Финн — один сплошной романтик, и не скрывает этого. Бринкли — кремень, но верная до мозга костей. Так что да, у всех у них есть какие-то волшебные черты. — Она прикусила губу, задумавшись. — А расскажи про своего брата.

— Мой брат… злой. Он ненавидит нашего отца. Ненавидит груз ответственности, который идёт в комплекте с фамилией Ланкастер. И единственное, что его связывает с семейным бизнесом — это деньги. Он с радостью их тратит. А их у нас столько, что никто с ним особо не спорит.

— Звучит так, будто он просто потерян. — Её тёмно-синие глаза были полны сочувствия. — Деньги могут купить вещи. Но они не купят ни счастья, ни любви. Почему он такой злой?

Я доел ребро и положил кость на тарелку, раздумывая над её вопросом. Глубокие разговоры — точно не моё. Никогда.

Я привык держать личное при себе.

Но Джорджии Рейнольдс я почему-то доверял. Хотя сам до конца не понимал почему.

Я тяжело выдохнул.

— Наш отец — редкостный мудак. Не тот тип мудаков, которых ты знаешь. Даже не как твой последний парень. Он… тёмный человек, настоящая дрянь.

— Расскажи.

— Может, мне для начала стоит заставить тебя подписать соглашение о неразглашении? — усмехнулся я, но шутка была ближе к правде, чем казалась. У нас в семье свои секреты умели беречь.

— Если скажешь, что это секрет, я унесу его с собой в могилу. Я тебя не продам. Мне деньги ни к чему. У меня уже есть всё, что я хочу.

Она рассмеялась, но я понял, что сказала это совершенно серьёзно. И меня это поразило. Девушка, у которой до недавнего времени даже машины своей не было, которая живёт в пристройке у брата, утверждает, что у неё есть всё, что ей нужно. Я с детства окружён людьми, у которых есть буквально всё.

Огромные дома и дорогие машины. Отпуска, о которых большинству и мечтать не приходится. Украшения, сумки, любые люксовые вещи, какие только можно захотеть. Но все они были несчастливы по-своему.

А у этой девушки действительно было всё, что ей нужно. Я уважал это. Восхищался этим.

И, наверное, завидовал.

— Про отца в прессе писали за эти годы немало, и в основном — что он тот ещё ублюдок. Но это лишь верхушка айсберга. Его не было дома — ни как отца, ни как мужа. Самовлюблённый эгоист. Но денег у него столько, что все вокруг готовы прощать ему абсолютно всё.

Джорджия слушала внимательно, ковыряя вилкой картошку, будто я рассказывал ей что-то по-настоящему важное.

— А твоя мама?

Я даже вздрогнул от её вопроса — удивился, что она не знает.

— Ты, значит, таблоиды не читаешь, да? Моя мама умерла, когда я учился в старших классах. Два года она боролась с болезнью Лу Герига, её ещё называют БАС.

Её глаза наполнились слезами, и она покачала головой.

В ней было столько сочувствия, столько сердца… В чём-то она напоминала мне маму.

— Мне очень жаль, Мэддокс, — прошептала она.

— Удивлён, что ты меня не гуглила. Её борьба с болезнью разлетелась по всему интернету. Трагедия жены миллиардера, ушедшей слишком рано, — скривился я.

— Я бы никогда тебя не гуглила. Я предпочитаю составлять мнение о людях сама. Очень жаль твою маму. Это должно было быть невыносимо тяжело.

Тяжело — это ещё мягко сказано.

Когда один родитель любит тебя безусловно, а потом его больше нет… Это превращает тебя в холодного, бесчувственного ублюдка, по крайней мере, в личных отношениях.

И это — ещё одна причина держаться от неё подальше.

Но иногда все причины в мире не имеют никакого значения.

Потому что желание быть с ней перевешивало всё.

У меня сжалось сердце. Я шла сюда с намерением высказать ему всё, что думаю, а в итоге хотела только обнять его и как-то сделать так, чтобы всё стало лучше.

Я не могла представить себе такую потерю. Мои кузены потеряли свою маму, мою тётю, слишком рано, и для всех нас это было ужасное время.

Горе — жестокий зверь.

— Вы с братом близки? — спросила я, потому что после всего, что им пришлось пережить, мне было сложно представить, чтобы они не опирались друг на друга.