— Мы близки… по-своему. Но после смерти мамы он закрылся. Впрочем, мы все тогда закрылись. Уайл — человек вспыльчивый и безрассудный.

От тяжести в груди стало трудно дышать.

— Думаю, он, скорее всего, просто одинок. Он жил с вашим отцом после того, как мамы не стало?

— Нет. Он в основном ненавидит нашего отца. — Мэддокс тяжело вздохнул и посмотрел на меня, как будто решал, сколько ещё готов сказать. — БАС — страшная болезнь. Отец совсем не справился, мягко говоря. Он женился на супермодели, и вроде как, когда-то они были безумно влюблены. По крайней мере, мама так говорила. И я помню, что он бывал дома куда чаще до того, как она заболела. Но после диагноза он просто исчез. Конечно, у нас были деньги, ресурсы — мы наняли сиделку, которая жила с нами на постоянной основе в последний год, плюс был обычный персонал. Мама отказывалась ложиться в больницу, хотела остаться дома, среди семьи. А отец в это время разъезжал по свету, его фотографировали с какими-то женщинами, и ему было наплевать, каково это было маме — терять контроль над телом и речью каждый божий день.

— Боже мой… — прошептала я, пытаясь справиться с комком в горле, настолько густым, что трудно было говорить. — Ты был с ней до самого конца?

— Мы с Уайли были с ней. Она оставалась в сознании, понимаешь? И я научился разбирать её речь в последние недели, хотя большинство уже не могли понять, что она говорит. Я тогда позвонил отцу, умолял его вернуться домой, но он был где-то в Европе с какой-то случайной женщиной. Ему не нужно было иметь ничего общего с мамой после того, как она заболела. Так что я видел, как она страдала физически… но ещё сильнее — эмоционально.

— Это ужасно. Он так и не приехал попрощаться?

— Нет. Его не было дома уже несколько недель — как раз тогда, когда всё стало совсем плохо. Говорит, не мог на это смотреть. Он эгоистичный ублюдок. Думал, что нянечки со всем справятся. А мама не хотела умирать с женщиной, которую едва знала, рядом с кроватью.

— И что случилось?

— Это было в канун Рождества. Все должны были поехать к бабушке с дедушкой на следующий день. Видимо, отец собирался порадовать нас своим появлением утром — как какое-то хреновое рождественское чудо. Мама тогда уже была в инвалидной коляске, она давно не ходила. Но я понимал, что дела плохи, потому что она всё время задыхалась и отказывалась подключаться к аппарату вентиляции. Она больше не хотела продлевать жизнь, потому что чувствовала, что уже не живёт, понимаешь?

— Понимаю.

Он кивнул, отвернулся, а потом снова посмотрел на меня:

— Ночью меня разбудил странный звук — хрип. Я уже слышал его раньше, но обычно рядом была медсестра и успокаивала её. В ту ночь я не услышал ни её, ни чьего-то голоса, поэтому пошёл в мамину комнату. Она лежала в постели, задыхалась. Я начал звать на помощь, но в доме не оказалось ни медсестры, ни персонала. Никого.

Его плечи были напряжены, взгляд стал отстранённым, и у меня сердце сжалось от того, как он выглядел.

— Где они были? — прошептала я.

— Мы узнали только на следующее утро, что она отправила всех домой. Думаю, она понимала, что это конец. Не хотела, чтобы они были рядом. Они уважили её желание. А я, чёрт возьми, остался с ней. Я видел, как она сделала свой последний вдох.

— Мэддокс... — прошептала я, губы задрожали. — Уайл был с тобой?

Он покачал головой:

— Я пытался его оградить. Сказал, чтобы пошёл за телефоном и вызвал скорую. Сам бил маму по спине, когда она захлёбывалась у меня на руках. А когда она перестала кашлять и задыхаться, попробовал сделать искусственное дыхание. Но её уже не было.

Он был рядом с матерью в её последний момент. В Рождество, к тому же. Подставил плечо брату. Семье. Но кто был рядом с ним?

— Мэддокс, мне так жаль...

— Да, это было тяжёлое время. Я старался держаться ради брата, потому что он тонул в этом горе. Но он уже никогда не был прежним после того, как её не стало. А потом я уехал в Гарвард в следующем году, и мы все всё ещё горевали. Мы так долго наблюдали, как она мучается... а потом её просто не стало.

— А твой отец?

— После маминой смерти он долго не показывался. Понятно, что он был на похоронах, но мы с ним не разговаривали. Наверное, какая-то доля стыда у него есть за то, как он её бросил в последние дни. Хочется верить, что хоть что-то он чувствует, но я не знаю. Теперь мы делаем всё, что положено для семьи. Он появляется на тех мероприятиях, где нужна картинка для прессы — выпускные, свадьбы родственников. Мы все натягиваем фальшивые улыбки и играем счастливую семью. Он сказал всё, что нужно, журналистам, чтобы выглядеть скорбящим вдовцом. Выставил себя жертвой. Но правда в том, что моя мама любила хладнокровного ублюдка, а он просто не способен любить кого-то в ответ.

Я поднялась, и его глаза чуть расширились, когда я подошла к нему. Жестом показала отодвинуть стул. Он не стал спорить и подчинился. Я села к нему на колени, обвила руками за шею и прижалась лицом к его ключице.

Сначала он не шевелился, но и не оттолкнул меня. А через несколько минут его руки обвили меня, пальцы запутались в моих волосах.

Мы молчали так ещё какое-то время, прежде чем он заговорил:

— Ты слишком хорошая, Джорджия Рейнольдс. — Он чуть отстранился, и его тёмные глаза внимательно искали мой взгляд.

— И ты слишком хороший, Мэддокс Ланкастер. Просто изо всех сил стараешься это скрыть.

Он покачал головой:

— Я не прикидываюсь тем, кем не являюсь, Динь-Динь. Я такой, какой есть.

— А какой ты? — спросила я, кончиками пальцев мягко проводя по щетине на его подбородке.

Я хотела этого мужчину до боли.

Даже когда он выводил меня из себя — я всё равно хотела его.

— Я сосредоточен на работе. А когда не работаю — довольно эгоистичен. Требую много от окружающих. — Его рука легла на мой подбородок, большим пальцем он провёл по моей нижней губе. — Я не умею строить отношения, Динь-Динь. Ты же видела меня с Хэзер. Это мой максимум.

— По-моему, сегодня ты зашёл куда глубже. Расскажи мне о своей маме до того, как она заболела. Какая она была? — Я провела пальцами по его волосам, и он прикрыл глаза, давая понять, что ему это нравится.

Его тёмные глаза снова нашли мои. Он прочистил горло и тяжело выдохнул:

— Моя мама была потрясающим человеком. Лучшей из лучших. Но жизнь к ней несправедлива. Ей досталась ужасная болезнь и муж — кусок дерьма. Но когда мы с оми злились на отца и говорили гадости про него, мама всегда останавливала нас и говорила, что их отношения подарили ей два самых больших дара.

— Тебя и твоего брата, — прошептала я.

Он кивнул:

— Ага. Мы втроём были как три мушкетёра. Отец постоянно разъезжал по делам. Мамина любимая вещь — выходить вечером на балкон, под звёзды, и смотреть на небо. Она начала это, когда мы с Уайлом были совсем маленькими, и каждый вечер перед сном мы обязательно выходили с ней. Когда она заболела, это стало для неё самым любимым моментом. Я выкатывал её на балкон в инвалидной коляске. — Его глаза заблестели, и он прочистил горло.

— Это прекрасно. А что вы там искали? — спросила я, наблюдая, как его лицо смягчается, когда он говорит о матери.

— Мы смотрели на разные размеры и формы звёзд, а мама видела узоры, которые мы с Уайлом не могли разглядеть. Она говорила, что видит сердце в звёздах или фею, и мы с братом изо всех сил пытались это тоже увидеть, понимаешь? Но в основном, конечно, мы показывали планеты, а она говорила, что небеса светят для нас. У мамы была потрясающая фантазия. Она несколько лет работала с моим дедом в Lancaster Press, до того как заболела, потому что обожала читать.

— Значит, она была близка с твоими бабушкой и дедушкой? — спросила я.

— Да. Они её обожали. Она сама устроила так, чтобы Уайл переехал к ним на последние два года школы после того, как её не стало. Она знала, что отец не будет рядом, а хотела, чтобы я уехал учиться. Думаю, она боялась, что если проживёт ещё год, я бы не уехал.