С Джорджией я говорил о своей матери — а это уже само по себе выходило за рамки привычного. А теперь предстояло пустить в свои воспоминания ещё кого-то, и я не знал, готов ли к этому.

— Прошу всех пройти к столам. Ужин скоро начнётся, — женщина, что всё время приносила нам коктейли, подошла и вместе с другими официантами провела нас к нашим местам.

Мы сидели за главным столом — вместе с моими бабушкой и дедушкой, Уайлом и Бренди, которая пару минут назад пыталась сделать с нами селфи, но я быстро прикрыл её телефон своей огромной лапищей. Здесь не было шоу для прессы. Мы согласились на фото у входа — и на этом, как по мне, точка. Уайл в итоге выхватил у неё телефон и засунул в карман пиджака. Она кивнула и извинилась.

Мой отец с Клэр тоже сидели за нашим столом. Как и её родители.

Мы расселись, я с Уайлом — по обе стороны отца. Джорджия была звездой вечера, и я откинулся в кресле, усмехаясь, как она без умолку болтала со всеми, словно знала их всю жизнь.

И тут меня накрыло. Моя мама была такой же. Никогда не вписывалась в подобные сборища. Простая, весёлая, настоящая. К ней тянулись точно так же.

Джорджия держала всё под контролем. А я, как обычно, зря парился.

Даже очередная дурацкая шуточка отца не сбила её с толку. Она знала, кто она, и плевать хотела на мнение окружающих.

Потому что весь мир был, чёрт подери, её устрицей. Ей не нужно было ни богатство, ни дорогие побрякушки. Ей просто было комфортно в собственной шкуре.

Наверное, именно это меня к ней и притянуло.

С ней рядом было легко, спокойно. Как будто я наконец-то нашёл своё место после долгих лет, когда после смерти матери чувствовал себя чужим.

Джорджия Рейнольдс была как дом.

И мне это чертовски нравилось.

Мы ели.

Мы пили.

Мы смеялись.

А когда Джорджия уговорила группу сыграть какую-то безумную песню из семидесятых, она вытащила меня на танцпол.

Я думал, мой брат сейчас свалится от смеха — так он ухохатывался, глядя на это зрелище.

Ведь именно я был вечно мрачным засранцем на семейных мероприятиях. Не тем парнем, что веселится и танцует на свадьбе собственного отца.

Похоже, Джорджия Рейнольдс записала себе ещё один первый раз.

Мы вернулись из города пару дней назад, а интернет уже успел взорваться фотографиями со свадьбы моего отца. То, что я впервые публично признал, что у меня есть девушка, оказалось куда большим событием, чем сам праздник по поводу женитьбы моего отца на новой, куда более молодой жене.

Джорджия ни капли не смутилась. Она даже не читала, что про нас писали, и только смеялась, когда в городе начали звать её звездой.

Она из тех редких женщин, которые могут выдержать всё это, не моргнув глазом.

Её братья сказали, что устроят себе мужскую вечеринку в день после нашего возвращения, но вместо этого они увезли меня к пруду, где я собирался сделать Джорджии сюрприз на день рождения. Я бы, конечно, выбрал какой-нибудь отель в центре, но это же Джорджия — сидеть на улице в промозглый холод, жевать рёбрышки с тортом, пока она устраивает мне ледовое шоу — вот это по ней. Так что я заказал кучу всяких штук, чтобы сделать всё особенным. Двое парней поедут туда заранее и всё подготовят, а когда мы приедем, место будет светиться, как в чёртов День независимости.

— Я пошёл на встречу, — сказал я, остановившись в дверях.

Она, не отрываясь, смотрела в монитор. Джорджия продолжала работать за своим столом, пока я проводил собеседования на должность, которая освободилась после ухода Вирджинии. Мы как раз занимались тем, что переводили всех на новые позиции, но Джорджия умудрялась совмещать и обязанности моего помощника, и обязанности нового креативного директора.

Никто не говорил ни слова про её повышение и про то, что она встречается с боссом. Потому что все знали, как она пашет, да и, наверное, понимали, что если кто-то осмелится сказать про неё что-то гадкое, я первым выкину его за дверь.

Она усмехнулась:

— Передавай маме привет.

Я приложил палец к губам. Последнее, чего мне хотелось — чтобы все в офисе узнали, что я иду к психотерапевту. Но я дал ей слово, что схожу хотя бы раз, а я человек слова, даже если с утра ходил, как в воду опущенный.

— Скоро вернусь. — Я наклонился над её столом. — И скажи этому грёбаному Крэйгу, чтоб перестал нарываться на реванш в пинг-понг. Он проиграл. Всё, вопрос закрыт, — прошипел я.

Моя девочка вернулась из поездки и разнесла его в пух и прах, и мне каждую секунду этого зрелища хотелось пересматривать. Этот парень всю свою отпускную неделю, блин, тренировал пинг-понг, чтобы обыграть её и попытаться пригласить на свидание. Теперь она снова на вершине, и ему пора бы это принять.

— Может, тебе стоит упомянуть свою агрессию по поводу пинг-понга на сеансе у моей мамы? — вскинула бровь Джорджия.

Я обхватил её за шею и поцеловал так, что у неё дыхание сбилось, а потом вышел.

Кабинет Аланы был недалеко от моего, но на улице было чертовски холодно, так что я всё равно поехал. Как только я припарковался, снег повалил снова. Вот к чему я до сих пор никак не мог привыкнуть — пронизывающий до костей холод тут явно собирался задержаться.

Я бегом добрался до здания, поднялся по лестнице и постучал. Она открыла дверь и обняла меня.

Алана Рейнольдс была прямо как мама из книжки. Готовила воскресные ужины, с радостью выбирала подарки для своих детей, любила каждого из них до последней клеточки. Когда бываешь у них дома, невозможно этого не заметить. Она с Брэдфордом — лучшие, какие только бывают.

Вот почему меня до сих пор удивляло, что они меня приняли.

Меня не так-то просто полюбить. Мне нужно время, чтобы к людям привыкнуть.

И целая жизнь, чтобы кому-то довериться.

Алана подвела меня к дивану напротив своего кресла, и всё выглядело ровно так, как я видел в фильмах. Мой брат после смерти мамы ходил к психотерапевту — настояла бабушка. Но он никогда об этом не говорил, так же как я никогда не говорил о своих кошмарах. Мы оба всегда отмахивались: мол, всё нормально.

— Это вообще нормально — приходить к вам, если я встречаюсь с вашей дочерью? — спросил я, усевшись на край дивана и сцепив руки у себя на коленях.

— А вот скажи, если бы мама твоей девушки не была психотерапевтом, ты бы вообще пришёл?

Я задумался.

— Нет.

— Ну, вот и ответ. Это может помочь. А если это единственный способ тебя сюда заманить — считай, повезло. — Она улыбнулась, её светлые волосы, один в один как у Джорджии, мягко лежали на плечах. — Для меня в этом ничего странного нет. И всё, о чём мы тут говорим, останется в этих четырёх стенах, договорились?

Я кивнул. И следующие сорок минут мы разбирали моё детство, отношения с родителями и ту ужасную ночь, когда я нашёл свою мать. Я и не думал, что зайду так глубоко так быстро, но вот ведь как вышло.

Погружение в здоровенную кучу дерьма из старых травм.

— То есть ты был зол на отца ещё до смерти матери? — спросила она, поправив очки в чёрной оправе, глаза полные сочувствия.

— Блядь... Извините. Да.

— Мэддокс, у меня пятеро детей. Ты можешь выражаться здесь как угодно. Здесь тебя никто не осудит. Мы обсуждаем тяжёлые темы, так что не стесняйся из-за меня.

— Ладно. — Я пожал плечами. — Блядь, да. Его не раз ловили на изменах, пока она болела. Причём он даже не пытался скрываться. Всё было в лоб. Бездумно. Он причинил ей такую боль... И я, блядь, ненавижу его за это.

— Понимаю. Это было предательство и по отношению к тебе, и к Уайлу. А видеть, как твоя мама страдает, особенно когда она борется с тяжёлой болезнью, — для ребёнка это огромное испытание. — Она замолчала, постучала ручкой по губам. — Шла ли когда-нибудь речь о том, чтобы в конце её перевезли в специальное учреждение? Довольно травматично для двух подростков самим справляться со всем этим, когда отец отсутствовал и не поддерживал вас.

Я провёл рукой по лицу. Это была одна из тем, которых я терпеть не мог.