Еще один день. Еще несколько жизней, спасенных или уничтоженных его решениями. Он больше не чувствовал ни гордости, ни вины. Только тяжелую, привычную усталость охотника, затаившегося среди своих жертв.

Москва, кабинет заместителя наркома обороны

Я подписывал последние документы, когда в кабинет без стука вошел Новиков. Его лицо было белым как мел.

— Георгий Константинович… ЧП на объекте. Ленинградское шоссе.

— Конкретнее, — я отложил перо.

— Обрушилась часть перекрытия в главном корпусе. Есть жертвы среди рабочих. На место выехали следователи НКВД.

Я встал из-за стола, чувствуя, как холодная волна проходит по спине. Это был не несчастный случай. Это был удар.

— Кто руководил работами?

— Прораб Семенов. Он оказался под завалами.

Я смотрел в окно на темные улицы Москвы. Что это? Несчастный случай или враги не стали ждать и нанесли удар именно там, где это больнее всего било по репутации и могло похоронить все начинание? Обрушение на стройке особого объекта, гибель людей — идеальный повод для обвинений во вредительстве.

— Машину, — коротко бросил я Новикову. — И свяжись с Берией. Пусть его люди никого не отпускают с объекта до моего приезда.

Через пятнадцать минут я выходил из здания Наркомата. Осенний воздух был холодным. Я понимал — сейчас, на развалинах того самого здания, где должен был рождаться новый щит страны, решалась не только судьба проекта. Решалась моя судьба. Кто-то уже ждал меня там, чтобы предъявить обвинения.

Машина притормозила у ограждения. За ним высился мрачный силуэт здания, из разбитых окон которого все еще валила пыль. У входа стояла пожарная машина и карета «скорой помощи». Ко мне сразу же подошел кряжистый мужик в ватнике, скинул кепарь.

— Бригадир Коркин, товарищ командир, — проворчал он.

— Что тут у вас произошло?

— Да вот… Обвалились перекрытия третьего этажа, мать их… Накрыло шестерых… Разбираем завалы… Четверых уже достали… Двое еще там. Среди них должон быть и прораб Семенов…

Я молча прошел мимо него, направляясь к провалу в стене. Воздух здесь был густым от клубящейся известковой пыли. Внутри царил хаос из деревянных балок и обломков кровли. Слышались стоны и мат, санитары волокли носилки.

— Как это произошло? — спросил я у Коркина, который топал за мною.

— Ну дык, прораб Семенов лично проверял балки. Все было крепко. И вдруг… фуяк. Как по команде.

В этот момент из пыльного облака вышли двое. Один в милицейской шинели и фуражке, второй — в штатском. Милиционер, увидев мои знаки отличия, вытянулся по стойке смирно. Штатский смотрел с любопытством.

— Кто такие?

— Участковый уполномоченный Степанов, товарищ комкор! — отчеканил милиционер.

— Главный инженер стройтреста Поляков, — ответил второй.

— Ну и какие выводы, товарищ главный инженер?

— Пока только предварительные… Здания 1902 года постройки… Возможно, балки не выдержали нагрузки при перепланировке…

— Ладно. Вытаскивайте людей, а потом разбирайтесь…

— Во, уже вытащили! — опять подал голос бригадир.

Из завала и впрямь выволокли два тела. Потащили, за руки за ноги, подальше от здания. Я направился к ним. Участковый, инженер и бригадир поспешили следом. Похоже, бедолагам рабочим уже нельзя было помочь, но лица у них выглядели целыми.

— У вас есть фонарик, старшина? — спросил я.

— Есть, товарищ комкор!

Милиционер вынул из кармана плоский прямоугольный фонарик.

— Осветите лица пострадавших.

Он направил луч фонарика на работяг.

— Коркин, кто эти люди?

Бугор наклонился, всматриваясь.

— Васька Корнеев, плотник, — пробормотал он. — Тимоха Фокин, разнорабочий… Бля… что я бабам их скажу…

— Где прораб?

— Тута должон быть… — развел руками бригадир.

— Командира пожарного расчета ко мне.

Степанов кинулся исполнять. Вскоре ко мне подбежал совсем еще молоденький парень в робе пожарного и в каске.

— Командир отделения Иванов по вашему приказанию явился!

Я отвел его в сторонку, спросил:

— Все завалы разобрали, Иванов?

— Все, товарищ комкор. Обрушение произошло на одном участке, метров тридцать квадратных.

— И вытащили тоже всех?

— Всех, товарищ комкор.

— Ваше мнение, отделенный, почему рухнули балки?

Он помялся, наконец, проговорил, понизив голос:

— Похоже, взрывчатку заложили, товарищ комкор…

— Ясно. Доложите следователю.

Он взял под козырек.

— Разрешите идти, товарищ комкор?

— Идите.

Пожарный вернулся к своим. И в это время подъехала «эмка», из которой вышел какой-то чин в кожаном пальто и шапке «финке». За легковушкой подкатил грузовик, из кузова которого посыпались красноармейцы. Чин направился ко мне.

— Старший майор государственной безопасности Дерюгин, — представился он.

— Комкор Жуков, — ответил я, хотя он наверняка знал, с кем имеет дело. — Поздновато приехали, товарищ старший майор государственной безопасности. Я уже сделал за вас часть работы.

Дерюгин молчал. Видать, не хотел оправдываться перед армейским начальником.

— Пропал прораб Семенов, — смилостивился я. — Среди оказавшихся под завалами он не обнаружен. Пожарные подозревают, что балки не просто так рухнули. Работайте дальше, товарищ старший майор государственной безопасности.

Он хмуро козырнул. Прибывшие красноармейцы внутренних войск НКВД взяли район в оцепление, а я вернулся к своей машине. Ночь на дворе, надо хоть немного поспать. Через пятнадцать минут я уже входил в свой подъезд.

За множеством дел, связанных с укреплением обороноспособности страны и военно-технической модернизацией промышленности, я не забывал о приближающейся Зимней войне. Порой так и подмывало, как в плохих попаданческих романах обратиться к вождю.

«Товарищ Сталин, 26 ноября этого года белофинны обстреляют из артиллерийских орудий советскую деревню Майнила. Прорыв линии Маннергейма обернется серьезными потерями для Красной Армии…» и так далее.

Скорее всего, вождь мне не поверит, но и пассивно ожидать, когда наши бойцы начнут замерзать в финских снегах и гибнуть от «кукушек» я тоже не мог. Понятно, что за оставшиеся недели я не успею добиться поставок нового вооружения в армию.

Мне бы к началу 1941 поспеть. Однако, если что-то не можешь предотвратить, возглавь. Я должен принять командование хотя бы одной из армий. Причем опять же, не сидеть на заднице ровно и не ждать назначения, а действовать.

В политические аспекты я лезть не собирался. Хотя хорошо помню, что писали о советско-финской войне 1939–1940 годов в перестройку да и после тоже. Дескать, Сталин должен был проявить политическую гибкость.

И заключалась она, по мнению некоторых умников, в том, чтобы предложить Финляндии более выгодные условия обмена территориями, типа увеличить размер компенсационных земель в Карелии или предложить дополнительные экономические преференции… Как же, разогнался Хозяин…

Находились умники, которые утверждали, что Майнильский инцидент, который стал формальным поводом для начала войны, мог быть предотвращен, если бы СССР вел более осторожную политику в отношении Финляндии.

Например, отказался бы от создания «Териокского правительства» во главе с Отто Куусиненом, которое наши либерасты называли не иначе, как марионеточным. Вот тогда бы точняк снизилась напряженность и не было бы международного осуждения.

И уж конечно, СССР следовало более внимательно отнестись к возможному вмешательству западных стран, включая Великобританию, Францию и тем более такую мирную страну, как гитлеровская Германия.

Падлы… Если что и следовало бы сделать, это полностью разгромить финскую армию, свергнуть Маннергейма и его фашистскую клику и создать Финскую Народную Республику, в главе с коммунистом Куусиненом.

Однако для этого необходима более тщательная подготовка к войне. Даже после инцидента в Майниле не следовало спешить с началом военных действий, пока не собраны разведданные о местности и финских укреплениях, особенно — о линии Маннергейма.