Задача, поставленная перед танкистами, сейчас была иной. Подойдя к первому ряду гранитных надолб, они уперлись в них и, с ревом моторов, начали медленно, неумолимо толкать и раздвигать многопудовые глыбы.

Древесина кольев и проволока колючки хрустели под гусеницами. Танки не объезжали укрепления, рискуя сорвать темп атаки и снизить натиск — они их ломали. Финны, похоже, еще не пришедшие в себя после нашей артподготовки, ответного огня не открывали.

Пока танки прокладывали путь, из траншей поднялись и, пригибаясь, бросились вперед фигуры в белых маскхалатах. Штурмовые группы. Они не бежали цепью, а двигались короткими перебежками, от воронки к воронке, используя каждую складку местности.

Одну такую группу я видел в стереотрубу. Они, как муравьи, окружили почерневшую, изрешеченную, но все еще опасную громаду ДОТа № 0011. Двое саперов с коробками в руках полезли на крышу.

Через мгновение грохнул первый взрыв — негромкий, локальный. Это сработал заряд, установленный на крыше для того, чтобы вывести из строя вентиляцию и деморализовать тех, кто внутри.

А тем временем к основанию ДОТа подползли другие. Они тащили на себе тюки — те самые килограммы взрывчатки, что я требовал выдать им накануне. Минута, вторая… И земля содрогнулась от нового, чудовищной силы взрыва.

Конечно, стена ДОТа не разлетелась осколками, она содрогнулась и осела, сложилась, как карточный домик, вывернув наружу клубы пыли и исковерканную арматуру. Двести кило тротила, заложенные под основание, сделали свое дело.

Пехота, прижавшаяся к земле, поднялась и рванула к пролому. В темную пасть развороченного ДОТа полетели ручные гранаты. Хлопки разрывов были едва слышны после грохота артиллерии.

Потом в проеме полыхнул огненный смерч — это сработал ранцевый огнемет в руках одного из наших бойцов. Правильно, молодцы. Нечего лезть внутрь, предварительно не зачистив руины ДОТа.

Траншеи зачищали так же методично и жестоко. В узкие ходы сообщения летели гранаты, а когда из них пытались вырваться уцелевшие финны, их встречали очереди из ППД и выстрелы винтовок.

Я видел, как один из танков «Т-28», проломив заграждения, подошел к уцелевшей амбразуре и в упор, с дистанции в пятьдесят метров, выпустил в нее осколочно-фугасный снаряд. Из амбразуры вырвалось пламя и дым.

Это была даже не атака. Это было методичное, точное и безжалостное вскрытие нарыва. «Стальной клин» входил в плоть обороны противника. Первая полоса трещала по швам, но я знал — впереди была вторая. И главные бои тоже были еще впереди.

Первая полоса обороны была взломана. В пробитую брешь, мимо еще дымящихся развалин ДОТов и захлебывающихся в копоти траншей, хлынул железный поток. Танковые бригады, до этого скрывавшиеся в лощинах, теперь выходили на оперативный простор.

Это были уже не тяжелые «Т-28», сдвигавшие надолбы, а более быстрые машины «БТ», их задача была иной — развитие успеха, с проникновением в глубокий тыл противника, к его базам снабжения.

Танки не ввязывались в лобовые атаки на уцелевшие опорные пункты. Вместо этого, они, как стальные клинки, разрубали финскую оборону, отсекая узлы сопротивления друг от друга, перерезая дороги и линии связи.

Судя по поступающим в штаб донесениям, окруженные гарнизоны, лишенные поддержки соседей и путей отхода, постепенно превращались в изолированные котлы. И это было еще не все.

Над полем боя, в прояснившемся небе, появились незваные чухонцами гости. С воем пикировали на отходящие по лесным дорогам финские обозы и резервы «Чайки» — истребители «И-153». Их пулеметные очереди прошивали колонны, сея панику и хаос.

Вслед за ними, на бреющем полете, проносились юркие «И-16», штурмуя скопления пехоты и повозок. Финны, верящие в господство в воздухе своей немногочисленной, но эффективной авиации, оказались застигнуты врасплох такой плотностью и дерзостью атак.

Пока танки и авиация громили тылы, по пятам наступающих частей двигались связисты. Под случайным огнем, они, не разгибаясь, тянули кабели вдоль маршрутов наступления.

У дерева, у разбитой повозки, у подбитого танка — везде оставались красноармейцы с катушками, обеспечивая нервную систему наступления. Без их работы приказы терялись бы, а части действовали вслепую.

С моего НП не была видна вся эта гигантская, сложная машина, приведенная в движение. Многое приходилось реконструировать по поступающим донесениям. Главное, что машина эта работала — скрипя, с перебоями, но работала.

«Стальной клин» не просто проломил оборону — он начал ее дробить, раскалывать на изолированные очаги сопротивления. Успех был очевиден. Что касается цены, ее предстояло подсчитать позже. А пока нужно было давить, не давая врагу опомниться.

К исходу первого дня, в кромешной тьме, разрываемой лишь сполохами далеких пожарищ и редкими вспышками артиллерийского огня, я вошел в захваченный нашей пехотой финский НП. Под ногами хрустели осколки стекла и гильзы.

Первый день операции «Стальной клин» завершился. Результат был неплохим. Главная полоса линии Маннергейма на нескольких участках была прорвана на глубину до семи километров.

Десятки ДОТов уничтожены или блокированы. Путь в оперативную глубину был открыт. Ко мне подошел командир 50-го стрелкового корпуса комдив Гореленко. Его лицо в свете карманного фонаря было покрыто сажей и усталостью, но выглядело довольным.

— Георгий Константинович, корпус выполнил задачу первого дня. Потери есть, но не катастрофические. Удерживаем захваченные рубежи. Танкисты вышли на подступы ко второй полосе.

Я кивнул, глядя в темноту, туда, где лежала Финляндия. Мы сделали то, что в иной реальности стоило Красной Армии месяцев кровопролитных боев, но я не испытывал эйфории. Это было бы преждевременно.

Линия Маннергейма была лишь первым рубежом. Впереди были леса, озера, мобильные финские лыжные батальоны, «кукушки» и главный рубеж их обороны — линия V. И за всем этим — Райвола и Выборг.

— Хорошо, — тихо сказал я. — Приведите части в порядок. Подтяните артиллерию. С рассветом — продолжаем.

На бывший финский НП ворвался Трофимов. В руке у него белел запечатанный конверт.

— Шифровка из Белоострова, товарищ комкор!

Я взял пакет. Вскрыл его. В нем оказалось две радиограммы. Первая была краткой: «Поздравляю первым успехом. Действуйте том же направлении. Сталин». Что ж, это лучшее подтверждение правильности избранного курса. Я повернулся к Гореленко.

— Вождь поздравляет нас, — сказал он. — Требует действовать в том же направлении.

Комдив вытянулся в струнку.

— Это целиком ваша заслуга, Георгий Константинович.

— Нет. Это заслуга наших бойцов и командиров, Филипп Данилович.

— Согласен, товарищ комкор.

Я вскрыл вторую радиограмму. Это было сообщение из Ставки, которую в связи с началом активных боевых действий перенесли в город на Неве. Ставка предписывала мне явится на совещание.

— Возвращаемся, товарищ комдив. Меня вызывают в главный штаб.

Мы покинули бывший вражеский НП и сели в машину, чтобы вернуться в расположение штаба 50-го стрелкового корпуса. А оттуда я сразу отправился на аэродром. На этот раз взяв с собою ординарца.

Теперь я вылетел в Ленинград сразу на «Ли-2», а на Комендантском меня встречала «эмка», выделенная штабом ЛенВО. Ее водитель вручил мне еще один пакет. Я вскрыл его уже по пути в центр города. Это было письмо от Тимошенко. Вернее — приказ.

«Тов. комкору Жукову Г. К. Настоящим вам предписывается взять на себя координацию взаимодействия всех сухопутных, военно-морских и авиационных частей, действующих на фронте советско-финской войны. Приказ согласован с наркомом ВМФ СССР Кузнецовым Н. Г и начальником управления ВВС РККА Смушкевичем Я. В.»

Фамилия Смушкевича в приказе меня порадовала. У нас с Яковом Владимировичем установились прекрасные отношения на Халхин-Голе. Хотелось бы и дальше вместе служить Родине.

Я попросил встретившего нас с Трофимовым водителя, высадить моего ординарца у «Астории», где нам был забронирован номер, а меня отвезти в штаб ВВС Ленинградского военного округа.